Неточные совпадения
—
Так как
же, Аркадий, — заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, — сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а
так как мы с тобой те
же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
Схватка произошла в тот
же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (
так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
— Что
же ему нужно, по-вашему? Послушать вас,
так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте — логика истории требует…
Базаров ничего не отвечал. Павел Петрович
так и дрогнул, но тотчас
же овладел собою.
—
Так для какого
же дьявола вы нас к ней зовете?
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то
же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым
так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
— И так-таки у вас ни капельки художественного смысла нет? — промолвила она, облокотясь на стол и этим самым движением приблизив свое лицо к Базарову. — Как
же вы это без него обходитесь?
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом,
так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и
так называемые нравственные качества одни и те
же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
Базаров говорил все это с
таким видом, как будто в то
же время думал про себя: «Верь мне или не верь, это мне все едино!» Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам, а глаза его бегали по углам.
— Помилуйте, батюшка, как можно! — залепетал Тимофеич (он вспомнил строгий наказ, полученный от барина при отъезде). — В город по господским делам ехали да про вашу милость услыхали,
так вот и завернули по пути, то есть — посмотреть на вашу милость… а то как
же можно беспокоить!
Вечером того
же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых», как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда
такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
— Итак, вы считаете меня спокойным, изнеженным, избалованным существом, — продолжала она тем
же голосом, не спуская глаз с окна. — А я
так знаю о себе, что я очень несчастлива.
—
Так как
же называется эта книга? — начала она после небольшого молчания.
— Вы знаете поговорку: «Там хорошо, где нас нет», — возразил Базаров, — притом
же вы сами сказали вчера, что вы не удовлетворены. А мне в голову, точно,
такие мысли не приходят.
— Нет? — Базаров стоял к ней спиною. —
Так знайте
же, что я люблю вас глупо, безумно… Вот чего вы добились.
— Как
же это
так? Ведь ты доктором хочешь быть?
—
Так; но почему
же и мне не высказать своей мысли? Я нахожу, что говорить красиво — неприлично.
— Ну да, священник; он у нас… кушать будет… Я этого не ожидал и даже не советовал… но как-то
так вышло… он меня не понял… Ну, и Арина Власьевна… Притом
же он у нас очень хороший и рассудительный человек.
— Да ведь сто лет! У нас бабушка была восьмидесяти пяти лет —
так уж что
же это была за мученица! Черная, глухая, горбатая, все кашляла; себе только в тягость. Какая уж это жизнь!
— Что
же касается до самых условий поединка, но
так как у нас секундантов не будет, — ибо где ж их взять?
Одинцова кружилась перед ним, она
же была его мать, за ней ходила кошечка с черными усиками, и эта кошечка была Фенечка; а Павел Петрович представлялся ему большим лесом, с которым он все-таки должен был драться.
— О! я не сомневаюсь в том, что мы решились истреблять друг друга; но почему
же не посмеяться и не соединить utile dulci? [Полезное с приятным (лат.).] Так-то: вы мне по-французски, а я вам по-латыни.
Но тут голос изменил ей, и в то
же время она почувствовала, что Павел Петрович ухватил и стиснул ее руку… Она посмотрела на него, и
так и окаменела. Он стал еще бледнее прежнего; глаза его блистали, и, что всего было удивительнее, тяжелая, одинокая слеза катилась по его щеке.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказала она, — тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством,
так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не правда ли? А кто
же сны помнит?
Так люди на пароходе, в море, разговаривают и смеются беззаботно, ни дать ни взять, как на твердой земле; но случись малейшая остановка, появись малейший признак чего-нибудь необычайного, и тотчас
же на всех лицах выступит выражение особенной тревоги, свидетельствующее о постоянном сознании постоянной опасности.
— Разумеется… Но что
же мы стоим? Пойдемте. Какой странный разговор у нас, не правда ли? И могла ли я ожидать, что буду говорить
так с вами? Вы знаете, что я вас боюсь… и в то
же время я вам доверяю, потому что в сущности вы очень добры.
— Спасибо за предложение, Анна Сергеевна, и за лестное мнение о моих разговорных талантах. Но я нахожу, что я уж и
так слишком долго вращался в чуждой для меня сфере. Летучие рыбы некоторое время могут подержаться на воздухе, но вскоре должны шлепнуться в воду; позвольте
же и мне плюхнуть в мою стихию.
—
Так ты задумал гнездо себе свить? — говорил он в тот
же день Аркадию, укладывая на корточках свой чемодан. — Что ж? дело хорошее. Только напрасно ты лукавил. Я ждал от тебя совсем другой дирекции. Или, может быть, это тебя самого огорошило?
— Как
же это, боже мой! Врач — и не имеет
такой необходимой вещи!
—
Так как
же, по-твоему, — промолвил он, — кризис прошел или наступил?
— Что
такое, господи! — пролепетала, выбегая из гостиной, старушка и, ничего не понимая, тут
же в передней упала к ногам Анны Сергеевны и начала, как безумная, целовать ее платье.
Николай Петрович попал в мировые посредники и трудится изо всех сил; он беспрестанно разъезжает по своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения, что мужичков надо «вразумлять», то есть частым повторением одних и тех
же слов доводить их до истомы) и все-таки, говоря правду, не удовлетворяет вполне ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией о манципации (произнося ан в нос), ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «евту мунципацию».