Неточные совпадения
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и
ни в
чем не стеснял моей свободы.
— Да, — проговорил он,
ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того,
чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается,
что все это вздор, и тебе говорят,
что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и
что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики носили ночные колпаки.]
Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
— Это точно, — подтвердила Фенечка. — Вот и Митя, к иному
ни за
что на руки не пойдет.
— А вот
что мы делаем. Прежде, в недавнее еще время, мы говорили,
что чиновники наши берут взятки,
что у нас нет
ни дорог,
ни торговли,
ни правильного суда…
— Так, — перебил Павел Петрович, — так: вы во всем этом убедились и решились сами
ни за
что серьезно не приниматься.
— И решились
ни за
что не приниматься, — угрюмо повторил Базаров.
Мне сказывали,
что в Риме наши художники в Ватикан
ни ногой. [«…наши художники в Ватикан
ни ногой».
Он вздрогнул. Ему не стало
ни больно,
ни совестно… Он не допускал даже возможности сравнения между женой и Фенечкой, но он пожалел о том,
что она вздумала его отыскивать. Ее голос разом напомнил ему: его седые волосы, его старость, его настоящее…
Стремился к созданию во Франции блока буржуазии с дворянством и к предотвращению революции.] и старался внушить всем и каждому,
что он не принадлежит к числу рутинеров и отсталых бюрократов,
что он не оставляет без внимания
ни одного важного проявления общественной жизни…
Она говорила и двигалась очень развязно и в то же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем
что бы она
ни делала, вам постоянно казалось,
что она именно это-то и не хотела сделать; все у ней выходило, как дети говорят, — нарочно, то есть не просто, не естественно.
Она никаких идей не имеет
ни о воспитании,
ни о физиологии,
ни о
чем.
— Merci, — промолвила Одинцова, вставая. — Вы обещали мне посетить меня, привезите же с собой и вашего приятеля. Мне будет очень любопытно видеть человека, который имеет смелость
ни во
что не верить.
Там у ней был великолепный, отлично убранный дом, прекрасный сад с оранжереями: покойный Одинцов
ни в
чем себе не отказывал.
— Перестань, ради бога, Евгений! это
ни на
что не похоже.
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди,
что деревья в лесу;
ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
— И вы полагаете, — промолвила Анна Сергеевна, —
что, когда общество исправится, уже не будет
ни глупых,
ни злых людей?
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом. Старуха положила себе меду в чашку (она находила,
что пить чай с сахаром и грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки
ни на
что) и вдруг спросила хриплым голосом...
Не имея никаких предрассудков, не имея даже никаких сильных верований, она
ни перед
чем не уступала и никуда не шла.
Катя смутно понимала,
что он искал какого-то утешения в ее обществе, и не отказывала
ни ему,
ни себе в невинном удовольствии полустыдливой, полудоверчивой дружбы.
Катя всегда сжималась под зорким взглядом сестры, а Аркадий, как оно и следует влюбленному человеку, вблизи своего предмета уже не мог обращать внимание
ни на
что другое; но хорошо ему было с одной Катей.
— Оттого,
что вы сами мне сказали,
что скучаете только тогда, когда ваш порядок нарушается. Вы так непогрешительно правильно устроили вашу жизнь,
что в ней не может быть места
ни скуке,
ни тоске… никаким тяжелым чувствам.
— А вы думаете, легко отдаться вполне
чему бы то
ни было?
— Я
ни на
что не намекаю, я прямо говорю,
что мы оба с тобою очень глупо себя вели.
Что тут толковать! Но я уже в клинике заметил: кто злится на свою боль — тот непременно ее победит.
— Скажу тебе в утешение, — промолвил Базаров, —
что мы теперь вообще над медициной смеемся и
ни перед кем не преклоняемся.
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила,
что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и
что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит; верила,
что черт любит быть там, где вода, и
что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела
ни телятины,
ни голубей,
ни раков,
ни сыру,
ни спаржи,
ни земляных груш,
ни зайца,
ни арбузов, потому
что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
В переводе на русский издавался в 1794, 1800, 1804 годах.] писала одно, много два письма в год, а в хозяйстве, сушенье и варенье знала толк, хотя своими руками
ни до
чего не прикасалась и вообще неохотно двигалась с места.
Она знала,
что есть на свете господа, которые должны приказывать, и простой народ, который должен служить, — а потому не гнушалась
ни подобострастием,
ни земными поклонами; но с подчиненными обходилась ласково и кротко,
ни одного нищего не пропускала без подачки и никогда никого не осуждала, хотя и сплетничала подчас.
Сына своего она любила и боялась несказанно; управление имением предоставила Василию Ивановичу — и уже не входила
ни во
что: она охала, отмахивалась платком и от испуга подымала брови все выше и выше, как только ее старик начинал толковать о предстоявших преобразованиях и о своих планах.
Он,
что сокол: захотел — прилетел, захотел — улетел; а мы с тобой, как опенки на дупле, сидим рядком и
ни с места.
— То есть вы хотите сказать, если я только вас понял,
что какое бы
ни было ваше теоретическое воззрение на дуэль, на практике вы бы не позволили оскорбить себя, не потребовав удовлетворения?
— Фенечка! — сказал он каким-то чудным шепотом, — любите, любите моего брата! Он такой добрый, хороший человек! Не изменяйте ему
ни для кого на свете, не слушайте ничьих речей! Подумайте,
что может быть ужаснее, как любить и не быть любимым! Не покидайте никогда моего бедного Николая!
— Не находите ли вы, — начал Аркадий, —
что ясень по-русски очень хорошо назван:
ни одно дерево так легко и ясно не сквозит на воздухе, как он.
— Довольно и так, — повторил за Катей Аркадий. — Да, да, — продолжал он, — вы недаром одной крови с Анной Сергеевной; вы так же самостоятельны, как она; но вы более скрытны. Вы, я уверен,
ни за
что первая не выскажете своего чувства, как бы оно
ни было сильно и свято…
— Катерина Сергеевна! — заговорил вдруг Аркадий, — вам это, вероятно, все равно; но знайте,
что я вас не только на вашу сестру, —
ни на кого в свете не променяю.
— Вы знаете,
что не это было причиною нашей размолвки. Но как бы то
ни было, мы не нуждались друг в друге, вот главное; в нас слишком много было… как бы это сказать… однородного. Мы это не сразу поняли. Напротив, Аркадий…
Видишь,
что я делаю: в чемодане оказалось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане;
чем бы его
ни набили, лишь бы пустоты не было.
Он даже повторял эти, иногда тупые или бессмысленные, выходки и, например, в течение нескольких дней,
ни к селу
ни к городу, все твердил: «Ну, это дело девятое!» — потому только,
что сын его, узнав,
что он ходил к заутрене, употребил это выражение.
— Меня вы забудете, — начал он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить,
что вот, мол, какого человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика.
Чем бы дитя
ни тешилось… вы знаете. И мать приласкайте. Ведь таких людей, как они, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть лес…
Николай Петрович попал в мировые посредники и трудится изо всех сил; он беспрестанно разъезжает по своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения,
что мужичков надо «вразумлять», то есть частым повторением одних и тех же слов доводить их до истомы) и все-таки, говоря правду, не удовлетворяет вполне
ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией о манципации (произнося ан в нос),
ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «евту мунципацию».