Целый вечер и следующее утро я провел в каком-то унылом онемении. Помнится, я попытался работать и взялся за Кайданова — но напрасно мелькали передо мною разгонистые строчки и страницы знаменитого учебника. Десять раз сряду прочел я слова: «Юлий Цезарь отличался воинской отвагой» — не понял ничего и
бросил книгу. Перед обедом я опять напомадился и опять надел сюртучок и галстук.
Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью «о креозоте», [Креозот — пахучая дезинфицирующая жидкость. Ею, например, пропитывали шпалы.] засмеялась и
бросила книгу… она скользнула со скамейки на землю.
И вдруг она опять стала покойна, ровна, проста, иногда даже холодна. Сидит, работает и молча слушает его, поднимает по временам голову, бросает на него такие любопытные, вопросительные, прямо идущие к делу взгляды, так что он не раз с досадой
бросал книгу или прерывал какое-нибудь объяснение, вскакивал и уходил. Оборотится — она провожает его удивленным взглядом: ему совестно станет, он воротится и что-нибудь выдумает в оправдание.
Он сжимался в комок и читал жадно, почти не переводя духа, но внутренно разрываясь от волнения, и вдруг в неистовстве
бросал книгу и бегал как потерянный, когда храбрый Ринальд или, в романе мадам Коттен, Малек-Адель изнывали у ног волшебницы.
Неточные совпадения
— Это лекарская
книга, зачем вы ее
бросаете?
И Аркадий и Катя молчали; он держал в руках полураскрытую
книгу, а она выбирала из корзинки оставшиеся в ней крошки белого хлеба и
бросала их небольшой семейке воробьев, которые, с свойственной им трусливою дерзостью, прыгали и чирикали у самых ее ног.
— Ну, что же, спать, что ли? — Но, сняв пиджак,
бросив его на диван и глядя на часы, заговорил снова: — Вот, еду добывать рукописи какой-то сногсшибательной
книги. — Петя Струве с товарищами изготовил. Говорят: сочинение на тему «играй назад!». Он ведь еще в 901 году приглашал «назад к Фихте», так вот… А вместе с этим у эсеров что-то неладно. Вообще — развальчик. Юрин утверждает, что все это — хорошо! Дескать — отсевается мякина и всякий мусор, останется чистейшее, добротное зерно… Н-да…
— Так, сболтнул. Смешно и… отвратительно даже, когда подлецы и идиоты делают вид, что они заботятся о благоустройстве людей, — сказал он, присматриваясь, куда
бросить окурок. Пепельница стояла на столе за
книгами, но Самгин не хотел подвинуть ее гостю.
— П’овинуюсь насилию, — сказал заика, побледнев, мигая, наклонился и, подняв
книги,
бросил их на диван.