И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце
жестокое воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба в ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Взорванный словом интриганка, Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтоб она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось
жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
Неточные совпадения
Речь его, сначала суровая и отрывистая, заметно смягчалась, по мере того как он, истощив
жестокие, укорительные слова, коснулся
воспоминаний детства приемыша.
Под влиянием
воспоминаний я так разгулялся, что даже совсем позабыл, что еще час тому назад меня волновали
жестокие сомнения насчет тех самых предметов, которые теперь возбуждали во мне такой безграничный энтузиазм. Я ходил рядом с Прелестновым по комнате, потрясал руками и, как-то нелепо захлебываясь, восклицал:"Вон оно куда пошло! вон мы куда метнули!"
Но успокойся! // Тот, кто достоин был
воспоминанья, // Тот и тебя достоин. Испытанья // Пройдут. — И я тебе клянуся, // Что упрошу
жестокого отца. // Позволит он соединиться вам; // И счастие опять украсит // Твои ланиты пламенным румянцем; // Не плачь, не плачь — не всё гроза бушует, // Проглянет солнце, и цветок, измятый // Порывом ветра, встанет обогреться…
Минкина, видимо, тоже чего-то выжидала. Дворня положительно не узнавала ее: из флигеля перестали раздаваться вопли избитых ею до полусмерти девушек, прекратились любимые ею экзекуции на конюшне, она осталась строгой, бдительной хозяйкой, но казалось в ней умерла
жестокая домоправительница, и при имени ее трепетали лишь по кровавым
воспоминаниям прошлого.
Эта болезнь оставила в А. П. большие
воспоминания. Это была первая тяжкая болезнь, какую он испытал в жизни, и именно ей он приписывал то, что уже со студенческих лет стал хворать
жестоким геморроем. Постоялый же двор, в который завозил его Иван Парфентьевич, и симпатичные евреи выведены им в «Степи» в лице Моисея Моисеевича, его жены и брата Соломона.