Неточные совпадения
И достает он тут из кармана серебряные
часы луковицей [
Часы луковицей — карманные старинные
часы с выпуклым толстым стеклом, напоминающие своей формой луковицу.], с написанным на циферблате розаном и с бронзовой цепочкой! Я так и сомлел от восторга, — а тетка, Пелагея Петровна,
как закричит во все горло...
Я не успел отбежать далеко от дому,
как уже наткнулся на то, что искал. Мне попался мальчик лет десяти, босоногий оборвыш, который часто шлялся мимо наших окон. Я тотчас подскочил к нему и, не дав ни ему, ни себе времени опомниться, предложил ему мои
часы.
— Знаешь что, Давыд? — начал я
как можно более спокойным голосом. — Я Настасеевы часы-то отдал.
А тут еще,
как нарочно, подвернись другой знакомый нам гимназист, сын городского доктора — и начни хвастаться новыми, и не серебряными, а томпаковыми
часами [Томпаковые
часы —
часы с крышкой из томпака, дешевого сплава меди и цинка.], которые подарила ему его бабушка…
— Да у меня их нету-ти, часов-то ваших, — отвечал мальчик сердитым и плаксивым голосом, — батька мой увидал их у меня да отнял; еще пороть меня собирался. «Ты их, говорит, должно, украл где-нибудь, —
какой дурак тебя
часами дарить станет?»
— Ннну! — проворчал Трофимыч, не переставая недоумевать и по старой памяти поедая меня глазами, словно я был начальник
какой. — Эко дело — а? Ну-кося, раскуси его!.. Ульяна, молчи! — окрысился он на жену, которая разинула было рот. — Вот
часы, — прибавил он, раскрывая ящик стола, — коли они ваши точно — извольте получить; а рубль-то за что? Ась?
— Бери рубль, Трофимыч, беспутный, — завопила жена. — Из ума выжил, старый! Алтына [Алтын — старинное название трехкопеечной монеты.] за душой нет, а туда же, важничает! Косу тебе напрасно только отрубили, а то — та же баба!
Как так — ничего не знамши… Бери деньги, коли уж
часы отдавать вздумал!
— Чего ты? — промолвил он наконец. — Ты думаешь, я не знал, что
часы опять у тебя? Я в первый же день,
как ты их принес, увидел их.
Я был вполне убежден, что никогда более не подвергнусь новому упреку в бесхарактерности, ибо эти
часы, этот гадкий подарок моего гадкого крестного, мне вдруг до такой степени опротивели, что я даже никак не в состоянии был понять,
как мог я сожалеть о них,
как мог выканючивать их у какого-то Трофимыча, который к тому же еще вправе думать, что обошелся со мною великодушно!
Юшка действительно,
как я узнал впоследствии, в простоте сердца снес мои
часы к соседнему часовщику. Часовщик вывесил их перед окном; Настасей Настасеич, проходя мимо, увидал их, выкупил и принес к нам в дом.
А я вот что предлагаю: с согласия почтенного Настасея Настасеича и по причине такой большой неблагодарности вашего сынка — я
часы эти возьму к себе; а так
как он поступком своим доказал, что недостоин носить их и даже цены им не понимает, то я их от вашего имени подарю одному человеку, который очень будет чувствовать вашу ласку.
Можете себе представить,
какой гвалт поднялся на следующее утро,
как только тетка проснулась и хватилась
часов!
Однажды, проходя мимо знакомой яблони, я, больше по привычке, бросил косвенный взгляд на известное местечко, и вдруг мне показалось,
как будто на поверхности земли, прикрывавшей наш клад, произошла некоторая перемена…..
Как будто горбинка появилась там, где прежде было углубление, и куски щебня лежали уже не так! «Что это значит? — подумалось мне. — Неужто кто-нибудь проник нашу тайну и вырыл
часы?»
Я наконец прямо спросил его:
как он полагает,
часы наши шли еще некоторое время, будучи похоронены в землю, или тотчас же остановились?
— Я тебе говорю. Такие у нас барчуки необнаковенные! Особенно Давыдка этот…
как есть иезоп [Иезоп — бранное слово, произведенное от имени древнегреческого баснописца Эзопа.]. На самой на зорьке встал я, да и подхожу этак к окну… Гляжу: что за притча? Идут наши два голубчика по саду, несут эти самые
часы, под яблонькой яму вырыли — да туда их, словно младенца
какого! И землю потом заровняли, ей-богу, такие беспутные!
Давыд, который не иначе
как с презрением относился ко всей этой, по его словам, «пошлой» проделке с
часами, тот самый Давыд, который не раз уверял, что они выеденного яйца не стоят, — тут вдруг вскочил с места, весь вспыхнул, стиснул зубы, сжал кулаки.
— Давыд Егорыч! — заревел Василий, — не делайте убивства. Что же это такое? А
часы… Я точно… Я пошутил. Я их вам сию минуту представлю.
Как же это? То Хрисанфу Лукичу брюхо пороть, то мне! Пустите меня, Давыд Егорыч… Извольте получить
часы. Папеньке только не сказывайте.
Много лет протекло со времени всех этих происшествий; я не раз размышлял о них — и до сих пор так же не могу понять причины той ярости, которая овладела моим отцом, столь недавно еще запретившим самое упоминовение при нем этих надоевших ему
часов,
как я не мог понять тогда бешенства Давыда при известии о похищении их Василием.
Василий не выдал нас,
как это предполагал Давыд, — не до того ему было: он слишком сильно перетрусился, — а просто одна из наших девушек увидала
часы в его руках и немедленно донесла об этом тетке.
— Злость, злость-то
какая, — трещала тетка, подходя к самой двери нашей комнаты, для того чтобы Давыд ее непременно услышал, — перво-наперво украл
часы, а потом их в воду… Не доставайся, мол, никому… На-ка!
— Мы и то с тетенькой, касатка, переговаривались, може, сразу ослобонят. Тоже, сказывали, бывает. Еще и денег надают, под
какой час попадешь, — тотчас же начала своим певучим голосом сторожиха. — Ан, вот оно что. Видно, сгад наш не в руку. Господь, видно, свое, касатка, — не умолкая вела она свою ласковую и благозвучную речь.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом —
как старинные
часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Так
как я знаю, что за тобою,
как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий
час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый
час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада!
как нарочно, ни души!
как будто бы вымерло все.
И точно:
час без малого // Последыш говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел! И так расстроился, // Что правый глаз задергало, // А левый вдруг расширился // И — круглый,
как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, // И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков не думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Случается, к недужному // Придешь: не умирающий, // Страшна семья крестьянская // В тот
час,
как ей приходится // Кормильца потерять!