Неточные совпадения
Действительно, мелкие чиновники в департаменте говорили, что начальник отделения, у которого служит Павел Константиныч, стал благосклонен к
нему, а начальник отделения между своими ровными стал выражать такое
мнение, что
ему нужно жену хоть бесприданницу, но красавицу, и еще такое
мнение, что Павел Константиныч хороший чиновник.
Он справился о здоровье Веры Павловны — «я здорова»;
он сказал, что очень рад, и навел речь на то, что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно», а по
мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»;
он совершенно с этим согласен, и думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город: день морозный, дорога чудесная.
Как женщина прямая, я изложу вам основания такого моего
мнения с полною ясностью, хотя некоторые из
них и щекотливы для вашего слуха, — впрочем, малейшего вашего слова будет достаточно, чтобы я остановилась.
Я не была в обществе, не испытывала, что значит блистать, и у меня еще нет влечения к этому, — зачем же я стану жертвовать чем-нибудь для блестящего положения только потому, что, по
мнению других,
оно приятно?
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить
его,
он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты,
он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать
мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
— Я и не употребляла б
их, если бы полагала, что она будет вашею женою. Но я и начала с тою целью, чтобы объяснить вам, что этого не будет и почему не будет. Дайте же мне докончить. Тогда вы можете свободно порицать меня за те выражения, которые тогда останутся неуместны по вашему
мнению, но теперь дайте мне докончить. Я хочу сказать, что ваша любовница, это существо без имени, без воспитания, без поведения, без чувства, — даже она пристыдила вас, даже она поняла все неприличие вашего намерения…
По-видимому, частный смысл ее слов, — надежда сбить плату, — противоречил ее же
мнению о Дмитрии Сергеиче (не о Лопухове, а о Дмитрии Сергеиче), как об алчном пройдохе: с какой стати корыстолюбец будет поступаться в деньгах для нашей бедности? а если Дмитрий Сергеич поступился, то, по — настоящему, следовало бы ей разочароваться в
нем, увидеть в
нем человека легкомысленного и, следовательно, вредного.
Другим результатом-то, что от удешевления учителя (то есть, уже не учителя, а Дмитрия Сергеича) Марья Алексевна еще больше утвердилась в хорошем
мнении о
нем, как о человеке основательном, дошла даже до убеждения, что разговоры с
ним будут полезны для Верочки, склонят Верочку на венчанье с Михаилом Иванычем — этот вывод был уже очень блистателен, и Марья Алексевна своим умом не дошла бы до
него, но встретилось ей такое ясное доказательство, что нельзя было не заметить этой пользы для Верочки от влияния Дмитрия Сергеича.
Но
он действительно держал себя так, как, по
мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь
он молодой, бойкий человек, не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки, не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок, не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей,
он говорил, что все на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе не напрасно плут, а таким
ему и надобно быть по
его обстоятельствам, что не быть
ему плутом, — не говоря уж о том, что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с
его стороны.
Вы, профессор N (она назвала фамилию знакомого, через которого получен был адрес) и ваш товарищ, говоривший с
ним о вашем деле, знаете друг друга за людей достаточно чистых, чтобы вам можно было говорить между собою о дружбе одного из вас с молодою девушкою, не компрометируя эту девушку во
мнении других двух.
А N такого же
мнения обо мне, и, зная, что я ищу гувернантку,
он почел себя вправе сказать мне, что эта девушка не родственница вам.
— Что ж я стану
им преподавать? разве латинский и греческий, или логику и реторику? — сказал, смеясь, Алексей Петрович. — Ведь моя специальность не очень интересна, по вашему
мнению и еще по
мнению одного человека, про которого я знаю, кто
он.
Если кто-нибудь, без неприятности себе, может доставить удовольствие человеку, то расчет, по моему
мнению, требует, чтобы
он доставил
его ему, потому что
он сам получит от этого удовольствие.
Почему, например, когда
они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь
ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу,
он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал
мнения Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
То, что «миленький» все-таки едет, это, конечно, не возбуждает вопроса: ведь
он повсюду провожает жену с той поры, как она раз
его попросила: «отдавай мне больше времени», с той поры никогда не забыл этого, стало быть, ничего, что
он едет, это значит все только одно и то же, что
он добрый и что
его надобно любить, все так, но ведь Кирсанов не знает этой причины, почему ж
он не поддержал
мнения Веры Павловны?
Впрочем, как скоро вам покажется бесполезно продолжать слышать мои слова, я остановлюсь; мое правило: предлагать мое
мнение всегда, когда я должен, и никогда не навязывать
его».
И действительно,
он не навязывал: никак нельзя было спастись от того, чтоб
он, когда находил это нужным, не высказал вам своего
мнения настолько, чтобы вы могли понять, о чем и в каком смысле
он хочет говорить; но
он делал это в двух — трех словах и потом спрашивал: «Теперь вы знаете, каково было бы содержание разговора; находите ли вы полезным иметь такой разговор?» Если вы сказали «нет»,
он кланялся и отходил.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза
мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это
мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в
него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для
него нечто уже вроде капуанской роскоши.
— Я не вполне разделяю ваше
мнение и почему — мы объяснимся. Это уже не будет исполнением
его поручения, а выражением только моего
мнения, которое высказал я и
ему в последнее наше свидание.
Его поручение состояло только в том, чтобы я показал вам эту записку и потом сжег ее. Вы довольно видели ее?
— Теперь, как я вижу, уже достаточно. Пора. Уже двенадцать часов, а я еще хочу изложить вам свои мысли об этом деле, потому что считаю полезным для вас узнать мое
мнение о
нем. Вы согласны?
Разве нужно было выводить особого человека затем, чтоб
он высказал свое
мнение о других лицах?
Она сейчас же увидела бы это, как только прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же
мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой
он благородный человек, знал, что в те первые дни волнения признательность моя к
нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что
он бранит
его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит правду; сама я додумалась бы до этого через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я и без того была бы спокойна; а через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую неделю.
Известно, что у многих практикующих тузов такое заведение: если приближается неизбежный, по
мнению туза, карачун больному и по злонамеренному устроению судьбы нельзя сбыть больного с рук ни водами, ни какою другою заграницею, то следует сбыть
его на руки другому медику, — и туз готов тут, пожалуй, сам дать денег, только возьми.
— Как вы думаете, что я скажу вам теперь? Вы говорите,
он любит вас; я слышал, что
он человек неглупый. Почему же вы думаете, что напрасно открывать
ему ваше чувство, что
он не согласится? Если бы препятствие было только в бедности любимого вами человека, это не удержало бы вас от попытки убедить вашего батюшку на согласие, — так я думаю. Значит, вы полагаете, что ваш батюшка слишком дурного
мнения о
нем, — другой причины вашего молчания перед батюшкою не может быть. Так?
Почему же Катерина Васильевна ничего не говорила отцу? — она была уверена, что это было бы напрасно: отец тогда сказал ей так твердо, а
он не говорит даром.
Он не любит высказывать о людях
мнения, которое не твердо в
нем; и никогда не согласится на брак ее с человеком, которого считает дурным.
С таким напутствием
он повел консилиум вновь исследовать больную, чтобы принять или отвергнуть это
мнение.
Приехав на другой или третий день вечером, Кирсанов нашел жениха точно таким, каким описывал Полозов, а Полозова нашел удовлетворительным: вышколенный старик не мешал дочери. Кирсанов просидел вечер, ничем не показывая своего
мнения о женихе, и, прощаясь с Катериною Васильевною, не сделал никакого намека на то, как
он понравился
ему.
— Я не знаю, угодно ли будет вам выслушать мое
мнение, и не знаю, будет ли
оно сочтено вами за беспристрастное.
— Вы доспрашивались моего
мнения о
нем, — сказал
он, —
оно не так важно, как ваше. Что вы думаете о
нем?
— Вы шутите, но я серьезно боюсь, опасаюсь высказать вам мое
мнение, —
оно может казаться сходно с тем, что проповедуют обскуранты о бесполезности просвещения.
— Я сам обскурант, — сказал
он: — я за безграмотных черных против цивилизованных владельцев
их, в южных штатах, — извините, я отвлекся моей американской ненавистью. Но мне очень любопытно услышать ваше
мнение.