Неточные совпадения
Я говорю, что мой рассказ очень слаб по исполнению сравнительно с произведениями людей, действительно одаренных талантом; с прославленными же сочинениями твоих знаменитых писателей ты
смело ставь наряду мой рассказ по достоинству исполнения, ставь даже выше их —
не ошибешься!
— Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны («Да, да, финны»,
заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, — это татары, монголы («Да, монголы, знаю»,
заметила для себя француженка), — они все дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь, только один из местных типов, — самый распространенный, но
не господствующий.
— Она
заметила, что я
не люблю быть в дурном расположении духа, и шепнула мне такую их тайну, что я
не могу видеть женщину без того, чтобы
не прийти в дурное расположение, — и потому я избегаю женщин.
Марья Алексевна начала расспрашивать его о способностях Феди, о том, какая гимназия лучше,
не лучше ли будет
поместить мальчика в гимназический пансион, — расспросы очень натуральные, только
не рано ли немножко делаются?
Потому, если вам укажут хитреца и скажут: «вот этого человека никто
не проведет» —
смело ставьте 10 р. против 1 р., что вы, хоть вы человек и
не хитрый, проведете этого хитреца, если только захотите, а еще смелее ставьте 100 р. против 1 р., что он сам себя на чем-нибудь водит за нос, ибо это обыкновеннейшая, всеобщая черта в характере у хитрецов, на чем-нибудь водить себя за нос.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и
не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами
не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда
замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде
не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и
не было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Лопухов и
не подумал сказать: «а я, брат, очень ею заинтересовался», или, если
не хотел говорить этого, то и
не подумал
заметить в предотвращение такой догадки: «ты
не подумай, Александр, что я влюбился».
— Держите себя смирно, мой друг:
заметят! Вы чуть
не прыгаете от радости. Ведь Марья Алексевна может сейчас войти за чем-нибудь.
— Выговоры? Вы
смеете давать мне выговоры? Я
не хочу вас слушать.
— Иду. — Лопухов отправился в комнату Кирсанова, и на дороге успел думать: «а ведь как верно, что Я всегда на первом плане — и начал с себя и кончил собою. И с чего начал: «жертва» — какое плутовство; будто я от ученой известности отказываюсь, и от кафедры — какой вздор!
Не все ли равно, буду так же работать, и так же получу кафедру, и так же послужу медицине. Приятно человеку, как теоретику,
замечать, как играет эгоизм его мыслями на практике».
— Нет, мой миленький,
не разбудил, я сама бы проснулась. А какой я сон видела, миленький, я тебе расскажу за чаем. Ступай, я оденусь. А как вы
смели войти в мою комнату без дозволения, Дмитрий Сергеич? Вы забываетесь. Испугался за меня, мой миленький? подойди, я тебя поцелую за это. Поцеловала; ступай же. ступай, мне надо одеваться.
А если бы мне чего было мало, мне стоило бы мужу сказать, да и говорить бы
не надобно, он бы сам
заметил, что мне нужно больше денег, и было бы у меня больше денег.
Простые швеи,
не занимавшие должностей, были так деликатны, что
не требовали этой перемены, когда
заметили несправедливость прежнего порядка, ими же заведенного: сами должностные лица почувствовали неловкость пользования лишним и отказывались от него, когда достаточно поняли дух нового порядка.
Через два дня, за утренним чаем, Вера Павловна
заметила мужу, что цвет его лица ей
не нравится.
Каждый из них — человек отважный,
не колеблющийся,
не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся за него, так что оно
не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств: с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и
не приходит в голову вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, —
смело кладите на нее свою голову, на ней можно отдохнуть.
Через три — четыре дня Кирсанов, должно быть, опомнился, увидел дикую пошлость своих выходок; пришел к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл; из слов Веры Павловны он
заметил, что она
не слышала от мужа его глупостей, искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, и опять выходило как-то дрянно.
Кирсанов был
не меньше ее рад. Но Вера Павловна
заметила и много печали в первом же взгляде его, как он узнал ее. Да это было и немудрено: у девушки была чахотка в последней степени развития.
Но когда он ушел, она поплакала; только теперь она или поняла, или могла
заметить, что поняла смысл возобновления любви, что «мне теперь уже нечего беречь тебя,
не сбережешь; по крайней мере, пусть ты порадуешься».
Грусть его по ней, в сущности, очень скоро сгладилась; но когда грусть рассеялась на самом деле, ему все еще помнилось, что он занят этой грустью, а когда он
заметил, что уже
не имеет грусти, а только вспоминает о ней, он увидел себя в таких отношениях к Вере Павловне, что нашел, что попал в большую беду.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот
смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем
не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти
не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Если бы Кирсанов рассмотрел свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием
заметил бы: «А как, однако же, верна теория; самому хочется сохранить свое спокойствие, возлежать на лаврах, а толкую о том, что, дескать, ты
не имеешь права рисковать спокойствием женщины; а это (ты понимай уж сам) обозначает, что, дескать, я действительно совершал над собою подвиги благородства к собственному сокрушению, для спокойствия некоторого лица и для твоего, мой друг; а потому и преклонись перед величием души моей.
Но если он держал себя
не хуже прежнего, то глаза, которые смотрели на него, были расположены
замечать многое, чего и
не могли бы видеть никакие другие глава, — да, никакие другие
не могли бы
заметить: сам Лопухов, которого Марья Алексевна признала рожденным идти по откупной части, удивлялся непринужденности, которая ни на один миг
не изменила Кирсанову, и получал как теоретик большое удовольствие от наблюдений, против воли заинтересовавших его психологическою замечательностью этого явления с научной точки зрения.
Даже и эти глаза
не могли увидеть ничего, но гостья шептала: нельзя ли увидеть тут вот это, хотя тут этого и вовсе нет, как я сама вижу, а все-таки попробуем посмотреть; и глаза всматривались, и хоть ничего
не видели, но и того, что всматривались глаза, уже было довольно, чтобы глаза
заметили: тут что-то
не так.
Сказать, что он хочет быть бурлаком, показалось бы хозяину судна и бурлакам верхом нелепости, и его
не приняли бы; но он сел просто пассажиром, подружившись с артелью, стал помогать тянуть лямку и через неделю запрягся в нее как следует настоящему рабочему; скоро
заметили, как он тянет, начали пробовать силу, — он перетягивал троих, даже четверых самых здоровых из своих товарищей; тогда ему было 20 лет, и товарищи его по лямке окрестили его Никитушкою Ломовым, по памяти героя, уже сошедшего тогда со сцены.
Когда я отвел хозяина в сторону спросить его, кто вы, я указал на вас глазами, потому что ведь вы все равно должны были
заметить, что я спрашиваю о вас, кто вы; следовательно, напрасно было бы
не делать жестов, натуральных при таком вопросе.
— Я предвидел это, и потому, как вы
заметили бы, если бы могли
замечать,
не отпускал своей руки от записки. Точно так же я буду продолжать держать этот лист за угол все время, пока он будет лежать на столе. Потому всякие ваши попытки схватить его будут напрасны.
А я сказал Маше, чтобы она
не будила вас раньше половины одиннадцатого, так что завтра, едва успеете вы напиться чаю, как уж надобно будет вам спешить на железную дорогу; ведь если и
не успеете уложить всех вещей, то скоро вернетесь, или вам привезут их; как вы думаете сделать, чтобы вслед за вами поехал Александр Матвеич, или сами вернетесь? а вам теперь было бы тяжело с Машею, ведь
не годилось бы, если б она
заметила, что вы совершенно спокойны.
Конечно, она мало читала, она вовсе
не читала, она осмотрела комнату, она стала прибирать ее, будто хозяйка; конечно, мало прибрала, вовсе
не прибирала, но как она спокойна: и может читать, и может заниматься делом,
заметила, что из пепельницы
не выброшен пепел, да и суконную скатерть на столе надобно поправить, и этот стул остался сдвинут с места.
— Уж
не на мне ли ты это
замечаешь?
«Будто мой аппетит ослабевает, будто мой вкус тупеет оттого, что я
не голодаю, а каждый день обедаю без помехи и хорошо. Напротив, мой вкус развивается оттого, что мой стол хорош. А аппетит я потеряю только вместе с жизнью, без него нельзя жить» (это уж грубый материализм,
замечаю я вместе с проницательным читателем).
— Для меня?
Не менее, чем для тебя. Это постоянное, сильное, здоровое возбуждение нерв, оно необходимо развивает нервную систему (грубый материализм,
замечаем опять мы с проницательным читателем); поэтому умственные и нравственные силы растут во мне от моей любви.
Но я, кроме того,
замечаю еще вот что: женщина в пять минут услышит от проницательного читателя больше сальностей, очень благоприличных, чем найдет во всем Боккаччио, и уж, конечно,
не услышит от него ни одной светлой, свежей, чистой мысли, которых у Боккаччио так много): ты правду говорил, мой милый, что у него громадный талант.
А отец ни из одного слова ее
не мог
заметить, что болезнь происходит от дела, в котором отчасти виноват и он: дочь была нежна с ним, как и прежде.
На следующий вечер Катерина Васильевна еще внимательнее всматривалась в Соловцова. «В нем все хорошо; Кирсанов несправедлив; но почему ж я
не могу
заметить, что в нем
не нравится Кирсанову?» Она досадовала на свое неуменье наблюдать, думала: «Неужели ж я так проста?» В ней было возбуждено самолюбие в направлении, самом опасном жениху.
По американской привычке
не видеть ничего необыкновенного ни в быстром обогащении, ни в разорении, или по своему личному характеру, Бьюмонт
не имел охоты ни восхититься величием ума, нажившего было три — четыре миллиона, ни скорбеть о таком разорении, после которого еще остались средства держать порядочного повара; а между тем надобно же было что-нибудь
заметить в знак сочувствия чему-нибудь из длинной речи; потому он сказал...
— Я честный человек, Катерина Васильевна;
смею вас уверить, что я никогда
не захотел бы компрометировать вас; мы с вами видимся только во второй раз, но я уж очень уважаю вас.