Сами они жили в
одних комнатах, по две, по три в
одной; их родственники или родственницы расположились по своим удобствам: у двух старух были
особые комнаты у каждой, остальные старухи жили вместе.
Но все это они представляют себе как-то по — своему: и нравственность и комфорт, и чувственность и добро понимают они на
особый лад, и все на
один лад, и не только все на
один лад, но и все это как-то на
один лад, так что и нравственность, и комфорт, и добро, и чувственность, — все это выходит у них как будто
одно и то же.
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие предмета,
один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать
особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не
особая мысль, а всегдашняя мысль, остается
одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает
одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.