А между этих дел он сидит, болтает с детьми;
тут же несколько девушек участвуют в этом разговоре обо всем на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят белых кошек: половина компании находит, что это безвкусие, — белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает белых кошек.
— А ведь вы уж успокоились; стало быть, вы уже могли бы вспомнить, что надобно сказать ей: спи, уж первый час, а ведь она поутру встает рано. Кто должен был вспомнить об этом, вы или я? Я пойду скажу ей, чтобы спала. И
тут же кстати — за новое покаяние, ведь вы опять каетесь, — новая награда, я наберу, что там есть вам поужинать. Ведь вы не обедали ныне; а теперь, я думаю, уж есть аппетит.
Неточные совпадения
— Жаль, у меня мало знакомых, которые могли бы
тут быть полезны. Семейства, в которых я даю или давал уроки, все люди небогатые, и их знакомые почти все такие
же, но попробуем.
— Засмеялась: живем, говорит. Так отчего
же у вас заведенье такое, что вы неодетая не видите его, точно вы с ним не живете? — Да это, говорит, для того, что зачем
же растрепанной показываться? а секты
тут никакой нет. — Так что
же такое? говорю. — А для того, говорит, что так-то любви больше, и размолвок нет.
Эти три девушки нашли еще трех или четырех, выбрали их с тою осмотрительностью, о которой просила Вера Павловна; в этих условиях выбора тоже не было ничего возбуждающего подозрение, то есть ничего особенного: молодая и скромная женщина желает, чтобы работницы в мастерской были девушки прямодушного, доброго характера, рассудительные, уживчивые, что
же тут особенного?
Что ж, по — моему,
тут нет ничего странного: кто
же от своего пристрастия ищет дохода?
Вера Павловна, — теперь она уже окончательно Вера Павловна до следующего утра, — хлопочет по хозяйству: ведь у ней одна служанка, молоденькая девочка, которую надобно учить всему; а только выучишь, надобно приучать новую к порядку: служанки не держатся у Веры Павловны, все выходят замуж — полгода, немного больше, смотришь, Вера Павловна уж и шьет себе какую-нибудь пелеринку или рукавчики, готовясь быть посаженною матерью;
тут уж нельзя отказаться, — «как
же, Вера Павловна, ведь вы сами все устроили, некому быть, кроме вас».
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь
тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот то
же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно чувствуешь, а не то, что сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.
Надобно было написать: 1855, июнь или июль, и выставить число, а
тут: лето нынешнего года; кто
же так пишет в дневниках?
— Вовсе я не хочу этого. Но ты должен бывать у нас. Что
тут особенного? Ведь мы
же с тобою приятели. Что особенного в моей просьбе?
А
тут, кроме того, действительно, был очень осязательный факт, который таил в себе очень полную разгадку дела: ясно, что Кирсанов уважает Лопуховых; зачем
же он слишком на два года расходился с ними? Ясно, что он человек вполне порядочный; каким
же образом произошло тогда, что он выставился человеком пошлым? Пока Вере Павловне не было надобности думать об этом, она и не думала, как не думал Лопухов; а теперь ее влекло думать.
— Что ж такое, моя милая? Чем
же тут огорчаться тебе?
Летами, голосом, чертами лица, насколько запомнил их рассказчик, проезжий тоже подходил к Рахметову; но рассказчик тогда не обратил особого внимания на своего спутника, который к тому
же недолго и был его спутником, всего часа два: сел в вагон в каком-то городишке, вышел в какой-то деревне; потому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности
тут нет: по всей вероятности, это был Рахметов, а впрочем, кто ж его знает?
Вообще видишь не веселые вещи; как
же тут не будешь мрачным чудовищем?
Нет, государь мой: он был
тут лишь орудием Лопухова, и сам тогда
же очень хорошо понимал, что он
тут лишь орудие Лопухова, и Вера Павловна догадалась об этом через день или через два, и догадалась бы в ту
же самую минуту, как Рахметов раскрыл рот, если бы не была слишком взволнована: вот как на самом-то деле были вещи, неужели ты и этого не понимал?
Был, ты не узнал
тут ничего нового о ней; ты уже знал, что она и вспыхивает, и шутит, и непрочь покушать с аппетитом, и, пожалуй, выпить рюмочку хересу, значит, разговор нужен для характеристики не Веры Павловны, а кого
же? ведь разговаривающих-то двое: она да Рахметов, для характеристики не ее, а нутко угадай?
Только
тут студенты замечают ее и раскланиваются, и в тот
же миг уводят с собою своего профессора; его сборы были слишком недолги, он все еще оставался в своем военном сюртуке, и она гонит его, — «оттуда ты ко мне?» говорит она, прощаясь.
Да и мебель почти вся такая
же, — мебель из дерева
тут лишь каприз, она только для разнообразия, но из чего ж вся остальная мебель, потолки и полы?
Сколько
же тут будет обедающих?