Наказанье ли ждет, иль награда, // Если я уклонюсь от пути? // Как бы в дверь
соловьиного сада // Постучаться, и можно ль войти?
Неточные совпадения
Этими словами кончалась песня, и к этим последним словам, пропетым заунывным напевом, присоединился бодрый голос веселого Хан-Магомы, который при самом конце песни громко закричал: «Ля илляха иль алла» — и пронзительно завизжал. Потом все затихло, и опять слышалось только
соловьиное чмоканье и свист из
сада и равномерное шипение и изредка свистение быстро скользящего по камням железа из-за двери.
А все то же: тот же
сад виден в окно, та же площадка, та же дорожка, та же скамейка вон там над оврагом, те же
соловьиные песни несутся от пруда, те же сирени во всем цвету, и тот же месяц стоит над домом; а все так страшно, так невозможно изменилось!
И чего в этой хижине тесной // Я, бедняк обездоленный, жду, // Повторяя напев неизвестный, // В
соловьином звенящий
саду?
У нас наверху — почти полевой воздух, море
садов и весною в них — сирень, гулкие раскаты
соловьиных трелей и щелканий.
Через два или три дня после лекции, поздно вечером, когда в Таврическом
саду свистали соловьи и у частокола, ограждавшего
сад, стояли в молчании и слушали певцов несколько любителей
соловьиного пения, я увидал здесь воспоминаемого литератора. Он был чрезвычайно уныл, и вдобавок все его изнеможденное болезнью лицо было исцарапано и испачкано, а платье его было в сору и в пуху; очевидно, он был в большой переделке.