Неточные совпадения
Рыцарское обращение с женщиной возводится почти
в культ и
в то же
время не считается предосудительным уступить за деньги приятелю свою жену; или вот еще лучше: с одной стороны, отсутствие сословных предрассудков — здесь и с ссыльным держат себя, как с ровней, а с другой — не грех подстрелить
в лесу китайца-бродягу, как собаку, или даже поохотиться тайком на горбачиков.
Я не могу забыть о
том удовольствии, какое доставляли мне беседы с ним, и как приятно
в первое
время поражало постоянно высказываемое им отвращение к телесным наказаниям.
Чтобы облегчить мой труд и сократить
время, мне любезно предлагали помощников, но так как, делая перепись, я имел главною целью не результаты ее, а
те впечатления, которые дает самый процесс переписи,
то я пользовался чужою помощью только
в очень редких случаях.
Для новых людей и их канцелярий понадобилось новое место, так как
в Дуэ, где до
того времени находилось управление каторгой, было тесно и мрачно.
В настоящее
время Александровск занимает на плане площадь около двух квадратных верст; но так как он уже слился со Слободкой и одною своею улицей подходит к селению Корсаковскому, чтобы
в самом недалеком будущем слиться с ним,
то размеры его
в самом деле более внушительны.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший
в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же
в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей
в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во
время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и
в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются
в воздухе с водяными парами и происходит
то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Вся тягость работы не
в самой постройке, а
в том, что каждое бревно, идущее
в дело, каторжный должен притащить из леса, а рубка
в настоящее
время производится за 8 верст от поста.
Замечательно, что человек пишет и вырезывает на скамье разные мерзости, хотя
в то же
время чувствует себя потерянным, брошенным, глубоко несчастным.
Здесь, как и
в богатой Александровской слободке, мы находим высокий процент старожилов, женщин и грамотных, большое число женщин свободного состояния и почти
ту же самую «историю прошлого», с тайною продажей спирта, кулачеством и т. п.; рассказывают, что
в былое
время тут
в устройстве хозяйств также играл заметную роль фаворитизм, когда начальство легко давало
в долг и скот, и семена, и даже спирт, и
тем легче, что корсаковцы будто бы всегда были политиканами и даже самых маленьких чиновников величали вашим превосходительством.
Те из жителей, которые, подобно корсаковцам, имеют большие пахотные участки, от 3 до 6 и даже 8 десятин, не бедствуют, но таких участков мало и с каждым годом становится всё меньше и меньше, и
в настоящее
время больше половины хозяев владеют участками от 1/8 до 1 1/2 дес., а это значит, что хлебопашество дает им одни только убытки.
7 человек занимаются каюрством,
то есть держат собак, на которых
в зимнее
время возят почту и пассажиров.
Общество всегда возмущалось тюремными порядками и
в то же
время всякий шаг к улучшению быта арестантов встречало протестом, вроде, например, такого замечания: «Нехорошо, если мужик
в тюрьме или на каторге будет жить лучше, чем дома».
Постоянная заботливость г. Ливина о людях и
в то же
время розги, упоение телесными наказаниями, жестокость, как хотите, сочетание ни с чем несообразное и необъяснимое.
Прежде чем покончить с Северным Сахалином, считаю не лишним сказать немного о
тех людях, которые жили здесь
в разное
время и теперь живут независимо от ссыльной колонии.
Оба они кончили жизнь не совсем обыкновенно: утонули
в Неве, через которую торопились перейти
в то самое
время, когда разводили мост.
Живут они
в Северном Сахалине, по западному и восточному побережью и по рекам, главным образом по Тыми; [Гиляки
в виде немногочисленного племени живут по обоим берегам Амура,
в нижнем его течении, начиная, примерно, с Софийска, затем по Лиману, по смежному с ним побережью Охотского моря и
в северной части Сахалина;
в продолжение всего
того времени, за которое имеются исторические сведения об этом народе,
то есть за 200 лет, никаких сколько-нибудь значительных изменений
в положении их границ не произошло.
Предполагают, что когда-то родиной гиляков был один только Сахалин и что только впоследствии они перешли оттуда на близлежащую часть материка, теснимые с юга айнами, которые двигались из Японии,
в свою очередь теснимые японцами.] селения старые, и
те их названия, какие упоминаются у старых авторов, сохранились и по сие
время, но жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как гиляки не чувствуют привязанности к месту своего рождения и вообще к определенному месту, часто оставляют свои юрты и уходят на промыслы, кочуя вместе с семьями и собаками по Северному Сахалину.
Времена изменились; теперь для русской каторги молодой чиновник более типичен, чем старый, и если бы, положим, художник изобразил, как наказывают плетьми бродягу,
то на его картине место прежнего капитана-пропойцы, старика с сине-багровым носом, занимал бы интеллигентный молодой человек
в новеньком вицмундире.
Примера этих трех маленьких селений, я думаю, достаточно, чтобы наконец взять за правило, что
в настоящее
время, пока еще колония молода и не окрепла, чем меньше хозяев,
тем лучше, и что чем длиннее улица,
тем она беднее.
Это был богатырского сложения человек, еще молодой и красивый, характера кроткого и сосредоточенного, — всё, бывало, молчит и о чем-то думает, — и с первого же
времени хозяева стали доверять ему, и когда уезжали из дому,
то знали, что Вукол и денег не вытащит из комода, и спирта
в кладовой не выпьет.
Дело
в том, что посажено было здесь на участки сразу 30 человек; это было как раз
то время, когда из Александровска долго не присылали инструментов, и поселенцы отправились к месту буквально с голыми руками.
Тут, на берегу, овладевают не мысли, а именно думы; жутко и
в то же
время хочется без конца стоять, смотреть на однообразное движение волн и слушать их грозный рев.
Приблизительно
в то же самое
время в Корсаковском посту поселили двух китайцев, политических изгнанников.
Собственно для ссыльной колонии неудавшийся опыт пока может быть поучителен
в двух отношениях: во-первых, вольные поселенцы сельским хозяйством занимались недолго и
в последние десять лет до переезда на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой; и
в настоящее
время Хомутов, несмотря на свой преклонный возраст, находит для себя более подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и сажать капусту; во-вторых, удержать на юге Сахалина свободного человека, когда ему изо дня
в день толкуют, что только
в двух днях пути от Корсаковска находится теплый и богатый Южно-Уссурийский край, — удержать свободного человека, если, к
тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.
Но все эти причины, обусловливающие обыкновенно хроническое вымирание инородцев, не дают объяснения, почему айно исчезают так быстро, почти на наших глазах; ведь
в последние 25–30 лет не было ни войн, ни значительных эпидемий, а между
тем в этот промежуток
времени племя уменьшилось больше чем наполовину.
Рядом с падью,
в которой находится Корсаковский пост, есть еще падь, сохранившая свое название с
того времени, когда здесь было японское селение Кусун-Котан.
Г-н Сузуки не скрывал своего восторга и оглядывал орден со всех сторон блестящими глазами, как ребенок игрушку; на его «красивом и мужественном» лице я читал борьбу; ему хотелось поскорее побежать к себе и показать орден своей молоденькой жене (он недавно женился), и
в то же
время вежливость требовала, чтобы он оставался с гостями.
Кстати, это письмо может дать понятие о
тех успехах, какие делают
в короткое
время молодые японские секретари при изучении русского языка.
Жизнь
в общих камерах порабощает и с течением
времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются
в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье, старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму,
тем больше причин опасаться, что из него выйдет не деятельный, полезный член колонии, а лишь бремя для нее.
Средний возраст только что осужденного каторжного мне не известен, но, судя по возрастному составу ссыльного населения
в настоящее
время, он должен быть не меньше 35 лет; если к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если принять еще во внимание, что на каторге человек старится гораздо раньше, чем при обыкновенных условиях,
то станет очевидным, что при буквальном исполнении судебного приговора и при соблюдении «Устава», со строгим заключением
в тюрьме, с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и добрая половина краткосрочных поступала бы
в колонию с уже утраченными колонизаторскими способностями.
[Со
временем выбор новых мест будет возложен
в каждом округе на комиссию из чинов тюремного ведомства, топографа, агронома и врача, и тогда по протоколам этой комиссии можно будет судить, почему выбрана
та или другая местность.
В настоящее
время некоторая правильность замечается
в том, что людей охотнее всего селят по долинам рек и около дорог, существующих или проектированных.
Когда же селят на линии проектированной дороги,
то при этом имеются
в виду не жители нового селения, а
те чиновники и каюры, которые со
временем будут ездить по этой дороге.
В прежнее
время на помощь поселенцам отпускались каторжные и выдавались деньги на наем плотников и покупку материалов, но этот порядок был оставлен на
том основании, что «
в результате, как рассказывал мне один чиновник, получались лодыри; каторжные работают, а поселенцы
в это
время в орлянку играют».
В самом деле, трудно ведь допустить, чтобы поселенец мог
в одно и
то же
время строить себе избу, готовить землю под пашню и вместе с
тем ежедневно добывать себе кусок хлеба.
И всё это совершается с
тем большею легкостью, что свободная женщина проводит здесь
время в полнейшей праздности.
В настоящее
время на Сахалине всего детей 2122, включая сюда и
тех подростков, которым
в 1890 г. исполнилось 15 лет.
Мне однажды пришлось записывать двух женщин свободного состояния, прибывших добровольно за мужьями и живших на одной квартире; одна из них, бездетная, пока я был
в избе, всё
время роптала на судьбу, смеялась над собой, обзывала себя дурой и окаянной за
то, что пошла на Сахалин, судорожно сжимала кулаки, и всё это
в присутствии мужа, который находился тут же и виновато смотрел на меня, а другая, как здесь часто говорят, детная, имеющая несколько душ детей, молчала, и я подумал, что положение первой, бездетной, должно быть ужасно.
Зажиточные ссыльные, которые не нуждаются
в пособиях, тоже не говорили правды, но эти уже не из страха, а из
тех самых побуждений, которые заставляли Полония соглашаться, что облако
в одно и
то же
время похоже и на верблюда и на хорька.
В прежнее
время медведь не обижал людей и домашних животных и считался смирным, но с
тех пор, как ссыльные стали селиться по верховьям рек и вырубать тут леса и преградили ему путь к рыбе, которая составляла его главную пищу,
в сахалинских метрических книгах и
в «ведомости происшествий» стала появляться новая причина смерти — «задран медведем», и
в настоящее
время медведь уже третируется, как грозное явление природы, с которым приходится бороться не на шутку.
Масса рыбы, наблюдаемая
в это
время, бывает так велика и ход ее до такой степени стремителен и необычаен, что кто сам не наблюдал этого замечательного явления,
тот не может иметь о нем настоящего понятия.
Между
тем с поселенцами конкурируют японцы, производящие ловлю контрабандным образом или за пошлины, и чиновники, забирающие лучшие места для тюремных ловель, и уже близко
время, когда с проведением сибирской дороги и развитием судоходства слухи о невероятных богатствах рыбы и пушного зверя привлекут на остров свободный элемент; начнется иммиграция, организуются настоящие рыбные ловли,
в которых ссыльный будет принимать участие не как хозяин-промышленник, а лишь как батрак, затем, судя по аналогии, начнутся жалобы на
то, что труд ссыльных во многих отношениях уступает труду свободных, даже манз и корейцев; с точки зрения экономической, ссыльное население будет признано бременем для острова, и с увеличением иммиграции и развитием оседлой и промышленной жизни на острове само государство найдет более справедливым и выгодным стать на сторону свободного элемента и прекратить ссылку.
Если он уснул во
время обеда, продал или проиграл
в карты свой пай, или испортилась у него провизия, размок на дожде хлеб,
то всё это не касается надзора.
Он работал
в те еще «доисторические»
времена, когда
в Южном Сахалине не было дорог и русское население, особенно военное, было разбросано небольшими группами по всему югу.
Если представить себе, что 13 человек работают, едят, проводят
время в тюрьме и проч. под постоянным наблюдением одного добросовестного и умелого человека и что над этим,
в свою очередь, стоит начало
в лице смотрителя тюрьмы, а над смотрителем — начальник округа и т. д.,
то можно успокоиться на мысли, что всё идет прекрасно.
Если из трех надзирателей один находится при работах,
то другой
в это
время стоит около казенной лавки и отдает проходящим чиновникам честь, а третий — томится
в чьей-нибудь передней или без всякой надобности стоит навытяжку
в приемной лазарета.
Когда спросишь какого-нибудь старика-поселенца, были ли
в его
время на острове хорошие люди,
то он сначала помолчит немного, как бы припоминая, и потом уж ответит: «Всякое бывало».
В тюрьме до сих пор еще возможны такие беспорядки, что два арестанта почти год считаются
в безвестной отлучке, между
тем всё это
время они получают довольствие из котла и даже употребляются на работы (приказ № 87-й 1890 г.).
Наказания, которые полагаются каторжным и поселенцам за преступления, отличаются чрезмерною суровостью, и если наш «Устав о ссыльных» находится
в полном несоответствии с духом
времени и законов,
то это прежде всего заметно
в той его части, которая трактует о наказаниях.
Эта странная вера воспитывалась
в людях поколениями, и начало ее теряется
в тумане
того доброго старого
времени, когда бежать было
в самом деле очень легко и побеги даже поощрялись начальством.