Неточные совпадения
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я
тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и
говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
— Да ничего. Чиновник
говорит: «Пока справки делать будем, так
ты помрешь. Живи и так. На что
тебе?» Это правда, без ошибки… Всё равно жить недолго. А все-таки, господин хороший, родные узнали бы, где я.
— Чаво
ты говоришь, ваше высокоблагородие?
Он и
говорит: «Нет ли у
тебя, братко, пятачка?
А я ему: «Да
ты, брат,
говорю, такой человек: зайдешь выпить за пятачок, да тут и запьянничаешь».
А Андрей еще живой был и
говорит: «
Ты, Сергуха, ударил меня стягом, а больше я ничего не помню».
Я на суде
говорил то, что
тебе вот сказываю, как есть, а суд не верит: «Тут все так
говорят и глазы крестят, а всё неправда».
— Ах, зачем
ты можешь так
говорить? — услышал я. — Зачем
ты так нехорошо
говорил? Ах, нехорошо так! Не надо так!
— Бутаков, окружной начальник, большой человек, получает двести, а
ты никакой начальник, мало-мало пиши —
тебе триста! Нехорошо
говорил! Не надо так!
Если ребенок плачет или шалит, то ему кричат со злобой: «Замолчи, чтоб
ты издох!» Но все-таки, что бы ни
говорили и как бы ни причитывали, самые полезные, самые нужные и самые приятные люди на Сахалине — это дети, и сами ссыльные хорошо понимают это и дорого ценят их.
Оно в глаза величает их «сухарниками» и
говорит им
ты.
Чиновники
говорят надзирателю
ты и бранят его как угодно, не стесняясь присутствием каторжных.
— Ах, бедный! —
говорит он жалобным тоном с сильным немецким акцентом, макая перо в чернильницу. —
Тебе, небось, тяжело в кандалах! А
ты попроси вот господина смотрителя, он велит снять.
— Так вот слушай, —
говорит смотритель, глядя в статейный список. — Такого-то числа и года хабаровским окружным судом за убийство казака
ты приговорен к девяноста плетям… Так вот сегодня
ты должен их принять.
Про одного смотрителя тюрьмы рассказывают, что, когда при нем секли, он насвистывал; другой, старик,
говорил арестанту с злорадством: «Что
ты кричишь, господь с
тобой?
— „А солдатскую шинель, — говорит капитан-исправник, загвоздивши тебе опять в придачу кое-какое крепкое словцо, — зачем стащил? и у священника тоже сундук с медными деньгами?“ — „Никак нет, —
говоришь ты, не сдвинувшись, — в воровском деле никогда еще не оказывался“.
— Знаете что? — сказала вдруг Сонечка, — я с одними мальчиками, которые к нам ездят, всегда
говорю ты; давайте и с вами говорить ты. Хочешь? — прибавила она, встряхнув головкой и взглянув мне прямо в глаза.
— Ступай же,
говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!
Неточные совпадения
Хлестаков. Стой,
говори прежде одна. Что
тебе нужно?
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я
тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у меня, любезный, поешь селедки!»