Неточные совпадения
К пароходу подошел катер, таща за
собою на буксире баржу. Это привезли каторжных для разгрузки парохода. Слышались татарский говор и брань.
Катер засвистел, и мы пошли
к берегу, таща за
собой две баржи с каторжными.
Тут резко нарушается идея равномерности наказания, но этот беспорядок находит
себе оправдание в тех условиях, из которых сложилась жизнь колонии, и
к тому же он легко устраним: стоит только перевести из тюрьмы в избы остальных арестантов.
Презрение
к отхожему месту русский человек приносит с
собой и в Сибирь.
Вся его каторга заключается в том, что в тюрьме ему поручено делать колышки для прикрепления привесков
к хлебным порциям — работа, кажется, не трудная, но он нанимает вместо
себя другого, а сам «дает уроки», то есть ничего не делает.
На такой почве, по-видимому, без вреда для
себя могут уживаться только растения с крепкими, глубоко сидящими корнями, как, например, лопухи, а из культурных только корнеплоды, брюква и картофель, для которых
к тому же почва обрабатывается лучше и глубже, чем для злаков.
[Этот смотритель по отношению
к Станку изображает из
себя теперь нечто вроде экс-короля и несет обязанности, ничего общего со Станком не имеющие.]
Этот недостаток женщин и семей в селениях Тымовского округа, часто поразительный, не соответствующий общему числу женщин и семей на Сахалине, объясняется не какими-либо местными или экономическими условиями, а тем, что все вновь прибывающие партии сортируются в Александровске и местные чиновники, по пословице «своя рубашка ближе
к телу», задерживают большинство женщин для своего округа, и притом «лучшеньких
себе, а что похуже, то нам», как говорили тымовские чиновники.
Он рассказывал мне про свое путешествие вдоль реки Пороная
к заливу Терпения и обратно: в первый день идти мучительно, выбиваешься из сил, на другой день болит всё тело, но идти все-таки уж легче, а в третий и затем следующие дни чувствуешь
себя как на крыльях, точно ты не идешь, а несет тебя какая-то невидимая сила, хотя ноги по-прежнему путаются в жестком багульнике и вязнут в трясине.
Они присоединились
к Кемцу и в Мгачах выстроили
себе дом; они занимались охотой на пушных зверей, как промыслом, и ездили для торговли
к маньчжурам и японцам.
Крильон, около которого пароход делает крутой поворот
к северо-востоку, при солнечном освещении представляет из
себя довольно привлекательное местечко, и стоящий на нем одиноко красный маяк похож на барскую дачу.
Здесь меньше голода и холода, чем на севере; каторжные, жены которых торгуют
собой, курят турецкий табак по 50
к. за четвертку, и потому здешняя проституция кажется более злокачественной, чем на севере, хотя — не всё ли равно?
Зимою сошники были привезены на собаках, но только 9 штук, и когда впоследствии переселенцы обратились
к начальству за сошниками, то просьба их «не обратила на
себя должного внимания».
Собственно для ссыльной колонии неудавшийся опыт пока может быть поучителен в двух отношениях: во-первых, вольные поселенцы сельским хозяйством занимались недолго и в последние десять лет до переезда на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой; и в настоящее время Хомутов, несмотря на свой преклонный возраст, находит для
себя более подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и сажать капусту; во-вторых, удержать на юге Сахалина свободного человека, когда ему изо дня в день толкуют, что только в двух днях пути от Корсаковска находится теплый и богатый Южно-Уссурийский край, — удержать свободного человека, если,
к тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.
Пока несомненно одно, что колония была бы в выигрыше, если бы каждый каторжный, без различия сроков, по прибытии на Сахалин тотчас же приступал бы
к постройке избы для
себя и для своей семьи и начинал бы свою колонизаторскую деятельность возможно раньше, пока он еще относительно молод и здоров; да и справедливость ничего бы не проиграла от этого, так как, поступая с первого же дня в колонию, преступник самое тяжелое переживал бы до перехода в поселенческое состояние, а не после.
Об этой ссуде начальник острова говорит в одном из своих приказов: «
К величайшему сожалению, эта ссуда, как и многое другое, долго заставляет
себя ждать, парализуя охоту
к домообзаводству…
Женщины, согнувшись под тяжестью узлов и котомок, плетутся по шоссе, вялые, еще не пришедшие в
себя от морской болезни, а за ними, как на ярмарке за комедиантами, идут целые толпы баб, мужиков, ребятишек и лиц, причастных
к канцеляриям.
Она с отчаянием говорит, что, едучи
к мужу, не обманывала
себя и ожидала только худого, но действительность оказалась страшнее всяких ожиданий.
Дети же, рожденные в ссылке, не называют
себя никак; со временем они припишутся
к податным сословиям и будут называться крестьянами или мещанами, теперь же их социальное положение определяется так: незаконный сын ссыльнокаторжной, дочь поселенца, незаконная дочь поселки и т. д.
На самом же Сахалине необходимо все дела, имеющие какое-либо отношение
к благотворительности, изъять из ведения полицейских управлений, которые и без того завалены делами, и организацию помощи предоставить местной интеллигенции; среди нее немало людей, которые были бы рады взять на
себя это живое дело.
Эта мысль сама по
себе очень заманчива: земледельческий труд, по-видимому, содержит все элементы, необходимые для того, чтобы занять ссыльного, приохотить его
к земле и даже исправить.
Одни находили Сахалин плодороднейшим островом и называли его так в своих отчетах и корреспонденциях и даже, как говорят, посылали восторженные телеграммы о том, что ссыльные наконец в состоянии сами прокормить
себя и уже не нуждаются в затратах со стороны государства, другие же относились
к сахалинскому земледелию скептически и решительно заявляли, что сельскохозяйственная культура на острове немыслима.
Каторжные чернорабочие обыкновенно в церковь не ходят, так как каждым праздничным днем пользуются для того, чтобы отдохнуть, починиться, сходить по ягоды;
к тому же церкви здешние тесны, и как-то само
собою установилось, что ходить в церковь могут только одетые в вольное платье, то есть одна так называемая чистая публика.
Белый, придя
к смотрителю маяка, поглядел на
себя в зеркало, то заметил на голове седину, которой раньше не было; солдат уснул, и его никак не могли разбудить в продолжение 40 часов.]
Чтобы избавиться от тяжелой работы или телесного наказания и добыть
себе кусок хлеба, щепотку чаю, соли, табаку, ссыльный прибегает
к обману, так как опыт показал ему, что в борьбе за существование обман — самое верное и надежное средство.
«В начале моей деятельности, когда мне еще было 25 лет, пришлось мне однажды напутствовать в Воеводской тюрьме двух приговоренных
к повешению за убийство поселенца из-за рубля сорока копеек. Вошел я
к ним в карцер и струсил с непривычки; велел не затворять за
собой дверей и не уходить часовому. А они мне...
Из всех бегавших, с которыми мне приходилось говорить, только один больной старик, прикованный
к тачке за многократные побеги, с горечью упрекнул
себя за то, что бегал, но при этом называл свои побеги не преступлением, а глупостью: «Когда помоложе был, делал глупости, а теперь страдать должен».
Вот один из видов аферы, соединяющий в
себе жадность
к деньгам с самым гнусным предательством.
Ввиду того, что солдаты лечатся у своих военных врачей, а чиновники и их семьи у
себя на дому, надо думать, что в число 11309 вошли только ссыльные и их семьи, причем каторжные составляли большинство, и что таким образом каждый ссыльный и прикосновенный
к ссылке обращался за медицинскою помощью не менее одного раза в год.
Особенно изобретательны в этом отношении симулянты; они прикладывают
к телу раскаленные пятаки, нарочно отмораживают
себе ноги, употребляют какой-то кавказский порошок, который, будучи всыпан в небольшую рану или даже ссадину, производит язву грязную, с гнилостным распадом; один всыпал
себе в уретру нюхательного табаку и т. д.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты?
к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести
себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про
себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (
К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же,
себе на уме, Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено
к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу
себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с
собою, а после обеда тотчас опять сюда. (
К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (
К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)