Игра в штос
туманит головы, как дурман, и каторжный, проигрывая пищу и одежду, не чувствует голода и холода и, когда его секут, не чувствует боли, и, как это ни странно, даже во время такой работы, как нагрузка, когда баржа с углем стучит бортом о пароход, плещут волны и люди зеленеют от морской болезни, в барже происходит игра в карты, и деловой разговор мешается с картежным: «Отваливай!
Полный немого отчаяния, которое, постепенно возрастая в нем, жгло ему сердце и
туманило голову, Антон бросил наконец свои поиски и направился к дому.
Приятное впечатление, оставленное молодым человеком в шершавом пальто, крепко засело в нем, выпитая водка слегка
туманит голову, погода великолепная, и, по-видимому, все обстоит прекрасно.
И все молчат… А хмелевая ночка темней да темней, а в дышащем истомой и негой воздухе тише да тише. Ни звуков, ни голосов — все стихло, заснуло… Стопами неслышными безмолвно, невидимо развеселый Ярило ступает по Матери-Сырой Земле, тихонько веет он яровыми колосьями и алыми цветами, распаляет-разжигает кровь молодую,
туманит головы, сладкое забытье наводит…
— Нет, ни чуточки, ни капли! — отвечаю я бодрым голосом, хотя на самом деле чувствую себя разбитой, и тяжелая сонливость
туманит голову, смежает веки.
Неточные совпадения
Дед вытаращил глаза сколько мог; но проклятая дремота все
туманила перед ним; руки его окостенели;
голова скатилась, и крепкий сон схватил его так, что он повалился словно убитый.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив
голову на нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады
туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Статуя командора! Я даю // Прощальный ужин завтра и желал бы, // Чтоб на него пожаловала ты. // Скажи, придешь на ужин? // Статуя кивает. // Что за черт! // Я, кажется, не пьян, а вижу мутно. // Должно быть, я устал. То к
голове // Кровь приливает и
туманит зренье. // Эй, Лепорелло! Лошадей!
— В
голову ударит, — ну, и омрачит отчасти…
Затуманит, потому — настойка у меня… Водка настоена крепчайшая… А настоящего облегчения не вижу.
Поднялся какой-то шум, кого-то оттесняли, кого-то вели для составления протокола… Что-то
туманило мне глаза, и суровые виды Урала, ель, сосна и камень неслись мимо быстро улетающего поезда… А пятнадцатого августа, как уже сказано выше, красивый тобольский полицмейстер качал
головою и говорил мне укоризненно: