Неточные совпадения
«Эх, Влас Ильич! где враки-то? —
Сказал бурмистр с досадою. —
Не в их руках мы, что ль?..
Придет пора последняя:
Заедем все в ухаб,
Не выедем никак,
В кромешный
ад провалимся,
Так ждет и там крестьянина
Работа на господ...
Г-жа Простакова. Правда твоя,
Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург;
скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
— Вот он вас проведет в присутствие! —
сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через
Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
— Жестокие, сатанинские слова
сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего,
ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
— «И рече диавол Адамови: моя есть земля, а божие — небеса; аще ли хочеши мой быти — делай землю! И
сказал Адам: чья есть земля, того и аз и чада мои». Вот как-с! Вот он как формулирован, наш мужицкий, нутряной материализм!
И
сказал тогда
аду Господь: «Не стони,
аде, ибо приидут к тебе отселева всякие вельможи, управители, главные судьи и богачи, и будешь восполнен так же точно, как был во веки веков, до того времени, пока снова приду».
Ты мне вот что
скажи, ослица: пусть ты пред мучителями прав, но ведь ты сам-то в себе все же отрекся от веры своей и сам же говоришь, что в тот же час был анафема проклят, а коли раз уж анафема, так тебя за эту анафему по головке в
аду не погладят.
— Не об том я. Не нравится мне, что она все одна да одна, живет с срамной матерью да хиреет. Посмотри, на что она похожа стала! Бледная, худая да хилая, все на грудь жалуется. Боюсь я, что и у ней та же болезнь, что у покойного отца. У Бога милостей много. Мужа отнял, меня разума лишил — пожалуй, и дочку к себе возьмет. Живи,
скажет, подлая, одна в кромешном
аду!
— Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный
ад! — могут
сказать мне. Что описываемое мной похоже на
ад — об этом я не спорю, но в то же время утверждаю, что этот
ад не вымышлен мной. Это «пошехонская старина» — и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно.
Черт всплеснул руками и начал от радости галопировать на шее кузнеца. «Теперь-то попался кузнец! — думал он про себя, — теперь-то я вымещу на тебе, голубчик, все твои малеванья и небылицы, взводимые на чертей! Что теперь
скажут мои товарищи, когда узнают, что самый набожнейший из всего села человек в моих руках?» Тут черт засмеялся от радости, вспомнивши, как будет дразнить в
аде все хвостатое племя, как будет беситься хромой черт, считавшийся между ними первым на выдумки.
Я скорее
скажу, что хранитель общеобязательного нравственного закона есть совершенно безнравственный человек, кандидат в
ад, а отверженный общеобязательным нравственным законом есть человек нравственный, исполнивший свой священный долг беззакония.
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите! —
сказал со слезами старик. —
Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые…»
И словно из рая спустилась я в
ад…
И только… и только, родные!
По-русски меня офицер обругал
Внизу, ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-французски
сказал:
«Увидимся, Маша, — в остроге...
— Я понимаю ваше положение, —
сказала она ему, — и он, по выражению ее умных глаз, мог заключить, что она понимала его положение вполне, — но вы отдадите мне хоть ту справедливость, что со мной легко живется; я не стану вам навязываться, стеснять вас; я хотела обеспечить будущность
Ады; больше мне ничего не нужно.
— Вон просил этого буланого, — говорил он, указывая на Белоярцева, — так что ж, разве он
скажет за кого слово:
ад холодный.
— Да, нахожу. Нахожу, что все эти нападки неуместны, непрактичны, просто
сказать, глупы. Семью нужно переделать, так и училища переделаются. А то, что институты! У нас что ни семья, то
ад, дрянь, болото. В институтах воспитывают плохо, а в семьях еще несравненно хуже. Так что ж тут институты? Институты необходимое зло прошлого века и больше ничего. Иди-ка, дружочек, умойся: самовар несут.
— Это я,
Адам Иванович. Отворите-ка на секунду, —
сказал Ромашов.
Конечно, сударь, и отец и дед мой, все были люди семьянистые, женатые; стало быть, нет тут греха. Да и бог
сказал:"Не добро быти единому человеку". А все-таки какая-нибудь причина тому есть, что писание, коли порицает какую ни на есть вещь или установление или деяние, не сравнит их с мужем непотребным, а все с девкой жидовкой, с женой скверной. Да и
Адам не сам собой в грехопадение впал, а все через Евву. Оно и выходит, что баба всему будто на земле злу причина и корень.
— Больно уж хлипка, — как на том-то свете станешь терпеть, как в аду-то припекать начнут? —
сказал извозчик, поднимая уголь и закуривая трубку.
— Помолимся! —
сказала Настенька, становясь на колени перед могилой. — Стань и ты, — прибавила она Калиновичу. Но тот остался неподвижен. Целый
ад был у него в душе; он желал в эти минуты или себе смерти, или — чтоб умерла Настенька. Но испытание еще тем не кончилось: намолившись и наплакавшись, бедная девушка взяла его за руку и положила ее на гробницу.
— Дядюшка! —
сказал Александр, — пощадите меня: теперь
ад в моей душе…
— Постой, что я тебе
скажу. Терпели православные, верно, что терпели. Так ведь господь-то батюшка, он-то ведь не терпел этой пакости! На немилостивых-те людей у него, барышня моя, есть сделанной ад-тартар…
А за что же
Тебя любить — за то ль, что целый
адМне в грудь ты бросила? о, нет, я рад, я рад
Твоим страданьям; боже, боже!
И ты, ты смеешь требовать любви!
А мало я любил тебя,
скажи?
А этой нежности ты знала ль цену?
А много ли хотел я от любви твоей?
Улыбку нежную, приветный взгляд очей —
И что ж нашел: коварство и измену.
Возможно ли! меня продать! —
Меня за поцелуй глупца… меня, который
По слову первому был душу рад отдать,
Мне изменить? мне? и так скоро!..
— Как я страдаю! —
сказал он наконец и взял себя за голову. — Я как в
аду, я с ума сошел!
Адам Фишер не заикнется
сказать правду… швернот!
— Вот, господин офицер, —
сказал он, — извольте! Я говорил вам, что бургомистр от меня не отделается. Мы, пруссаки, должны любить и угощать русских, как родных братьев;
Адам Фишер природный пруссак, а не выходец из Баварии — доннер-веттер!
Мне показалось странным, что в такой тьме можно установить возраст. В этот момент мне хотелось быть шкипером. Я бы
сказал — густо, окладисто, с хрипотой, — что-нибудь отчаянное, например: «Разорви тебя
ад!» — или: «Пусть перелопаются в моем мозгу все тросы, если я что-нибудь понимаю!»
Мне сейчас же припомнилась известная американка, которая
сказала, что если хотя три человека будут осуждены на вечное мучение в
аду, то она будет просить, чтобы она была четвертая, и я, почти не помня себя от гнева, ответил, что если, будучи поляком, нельзя быть рыцарем, то я лучше не хочу быть и поляком…
Мадлена. Я родила ее в провинции. Когда же она выросла, я привезла ее в Париж и выдала ее за свою сестру. Он же, обуреваемый страстью, сошелся с ней, и я уже ничего не
сказала ему, чтобы не сделать несчастным и его. Из-за меня, быть может, он совершил смертный грех, а меня поверг в
ад. Хочу лететь в вечную службу.
«Что ты со мною сделал? Я плачу, я умираю, я чувствую все муки
ада, потому что не вижу тебя. Если ты меня не любишь,
скажи мне, умертви меня, и я тебя буду благословлять, потому что теперь я умираю каждую минуту. О, приди, приди! Дай мне тебя видеть, пересказать тебе все, что я чувствую! А если нет… я умру. Видишь, я забываю стыд, самолюбие и пишу к тебе.
Не хочу
сказать, что сразу принял я их и тогда же понял до глубины, но впервые тем вечером почувствовал я их родственную близость моей душе, и показалась мне тогда вся земля Вифлеемом, детской кровью насыщенной. Понятно стало горячее желание богородицы, коя, видя
ад, просила Михаила архангела...
Чиновник. Об
аде помышляешь, а сам лжешь. Взгляни-ка на образ и повтори, что ты
сказал.
Маргаритов.
Скажи ты мне, какими хитростями, ловушками поймали тебя? Каких дьяволов вызывали из
ада, чтоб обмануть, обольстить твою праведную душу?
Внезапным опасением постигнут,
«А что, —
сказал я, — если этот зверь
Не каменный, но
адом был изрыгнут...
Но, ветрено предавшись Гвидо смеху,
«Немного же, —
сказал, — получит
адОт своего создания успеху!
Метеор известен был в свете под именем графа Слопчицького, а в польском кружке его титуловали просто графом Тадеушем, то есть звали одним только именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было
сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо знали, о ком идет речь, и притом же совокупление титула с одним только собственным именем, без фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны знать, кто такой граф Тадеуш: как, например, достаточно
сказать: князь
Адам, или граф Андрей — и уже каждый, в некотором роде, обязан знать, что дело идет о князе Чарторыйском и о графе Замойском.
Поэтому можно
сказать, что и
ада онтологически нет, он не оскверняет собой Божьего мира, представляя лишь метафизическое место небытия.
Хотя в известном смысле и можно
сказать, что
Адам до грехопадения являлся «белым магом», однако для него еще не существовало магии, вытекшей из желания становиться магом, которое порождается уже наличностью магизма, вожделением власти.
Он
сказал:
Адам, возвести им имена их!
«
Адам познал Еву, жену свою, и она зачала и родила Каина и
сказала: приобрела я человека от Бога.
— Да? Он поступил лучше. Он предложил свои услуги и своей рукою, при соответствующем пении, перерезал мальчику горло. Вас это удивляет? Но он
сказал: лучше на себя возьму этот страшный грех и кару за него, нежели отдам
аду этих невинных глупцов. Конечно, такие вещи случаются только с русскими, и мне кажется, что и сам он был несколько сумасшедшим. Он и умер впоследствии в сумасшедшем доме.
Когда Ориген
сказал, что Христос останется на кресте и Голгофа продолжится до тех пор, пока хоть одно существо останется в
аду, он выразил вечную истину.
Можно даже
сказать, что это рай после
ада, после опыта зла и свободного отвержения
ада.
Правда,
скажут, что
ад есть рок «злых» и «добрые» не знают этого рока, они свободны от него.
Можно
сказать, что самый этот диалог, самое усилие решить проблему
ада есть уже пребывание в адском огне.
Парадоксально можно было бы
сказать, что ужас
ада наступает тогда, когда человек подчиняет свою конечную судьбу своему собственному суду, а не Божьему суду.
— Вера Николаевна своей музыкой, как Орфей в
аду… укрощает камни… — любезно
сказал он.
Когда Будда услышал просьбу страдающего в
аду демона, он послал к нему паука на паутине, и паук
сказал: «Схватись за мою паутину и вылезай по ней из
ада».
— Дайте же мне ухватиться за паутину, —
сказал умирающий атаман разбойников Магадута, когда монах кончил свой рассказ, — и я выберусь из пучины
ада.
И замолчала смущенно.
Адам Николаевич стоял у стола, засунув руки в карманы, и беззвучно смеялся, и все его тело дрожало от смеха. Он
сказал...
Вот — праведница, которая, умирая, наверное, молилась об одном: чтобы ей в
аду было присуждено место не слишком горячее. И Христос
сказал бы ей на страшном суде: ты губила душу свою и тем спасла ее!