Неточные совпадения
Много опечалились оттого
бедные невольники, ибо знали, что если свой продаст
веру и пристанет к угнетателям, то тяжелей и горше быть под его рукой, чем под всяким другим нехристом.
Все выносили и вытерпели
бедные невольники, лишь бы не переменять православной
веры.
Она любила дарить ему книги, репродукции с модных картин, подарила бювар, на коже которого был вытиснен фавн, и чернильницу невероятно вычурной формы. У нее было много смешных примет, маленьких суеверий, она стыдилась их, стыдилась, видимо, и своей
веры в бога. Стоя с Климом в Казанском соборе за пасхальной
обедней, она, когда запели «Христос воскресе», вздрогнула, пошатнулась и тихонько зарыдала.
«
Бедная!» — с грустью думал он, вышел и сел на паперть в ожидании
Веры.
Отчего же милее? Может быть, бабушка теперь щадит ее, думалось
Вере, оттого, что ее женское, глубокое сердце открылось состраданию. Ей жаль карать
бедную, больную, покаявшуюся, — и она решилась покрыть ее грех христианским милосердием.
Вера, глядя на него, угадала, что он во второй раз скатился с своего обрыва счастливых надежд. Ее сердце, женский инстинкт, дружба — все бросилось на помощь
бедному Тушину, и она не дала рухнуть окончательно всем его надеждам, удержав одну, какую только могла дать ему в своем положении, — это безграничное доверие и уважение.
У него сердце сжалось от этих простых слов; он почувствовал, что он в самом деле «
бедный». Ему было жаль себя, а еще больше жаль
Веры.
У Райского болела душа пуще всех прежних его мук. Сердце замирало от ужаса и за бабушку, и за
бедную, трепетную, одинокую и недоступную для утешения
Веру.
Они прошли по лавкам.
Вера делала покупки для себя и для Марфеньки, так же развязно и словоохотливо разговаривая с купцами и с встречными знакомыми. С некоторыми даже останавливалась на улице и входила в мелочные, будничные подробности, зашла к какой-то своей крестнице, дочери
бедной мещанки, которой отдала купленного на платье ей и малютке ситцу и одеяло. Потом охотно приняла предложение Райского навестить Козлова.
Он позвонил Егора и едва с его помощью кое-как оделся, надевая сюртук прежде жилета, забывая галстук. Он спросил, что делается дома, и, узнав, что все уехали к
обедне, кроме
Веры, которая больна, оцепенел, изменился в лице и бросился вон из комнаты к старому дому.
— Прими мое благословение, — сказала она, — и передай им… Марфеньке и… ей, —
бедной моей
Вере… слышишь, и ей!..
— Ух, устала у
обедни! Насилу поднялась на лестницу! Что у тебя, Верочка, нездорова? — спросила она и остановила испытующий взгляд на лице
Веры.
— Нет,
Вера Павловна, у меня другое чувство. Я вам хочу сказать, какой он добрый; мне хочется, чтобы кто-нибудь знал, как я ему обязана, а кому сказать кроме вас? Мне это будет облегчение. Какую жизнь я вела, об этом, разумеется, нечего говорить, — она у всех таких
бедных одинакая. Я хочу сказать только о том, как я с ним познакомилась. Об нем так приятно говорить мне; и ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую.
15 или 12? да, да, около 15–го, это про ту поездку, после которой мой
бедный миленький сделался болен, думает
Вера Павловна.
Итак,
Вера Павловна занялась медициною; и в этом, новом у нас деле, она была одною из первых женщин, которых я знал. После этого она, действительно, стала чувствовать себя другим человеком. У ней была мысль: «Через несколько лет я уж буду в самом деле стоять на своих ногах». Это великая мысль. Полного счастья нет без полной независимости.
Бедные женщины, немногие из вас имеют это счастие!
Бедный, худой, высокий и плешивый диакон был один из тех восторженных мечтателей, которых не лечат ни лета, ни бедствия, напротив, бедствия их поддерживают в мистическом созерцании. Его
вера, доходившая до фанатизма, была искренна и не лишена поэтического оттенка. Между им — отцом голодной семьи — и сиротой, кормимой чужим хлебом, тотчас образовалось взаимное пониманье.
Беднее было бы сердце и память, если б я пропустил те светлые мгновения
веры и восторженности!
Наряду с этим были также и три
веры (не считая евреев): католическая, православная и между ними — униатская, наиболее
бедная и утесненная.
Им овладела социальная утопия, страстная
вера, что не будет больше богатых и
бедных, не будет царей и подданных, люди будут братья, и наконец, поднимется человек во весь свой рост.
Всё это произошло для него совершенным сюрпризом, и
бедный генерал был «решительно жертвой своей неумеренной
веры в благородство сердца человеческого, говоря вообще».
Я эти деньги, что от них взял, двадцать пять рублей, сейчас положил в
бедный монастырь — вклад за Грушину душу, а сам стал начальство просить, чтобы на Кавказ меня определить, где я могу скорее за
веру умереть.
Верного в этом анекдоте было только то, что в первые дни замужней жизни Анна должна была безотлучно находиться около захворавшей матери, так как
Вера спешно уехала к себе на юг, а
бедный Густав Иванович предавался унынию и отчаянию.
И человек этот, погубив сотни, тысячи людей, проклинающих его и отчаивающихся благодаря его деятельности в
вере в добро и бога, с сияющей, благодушной улыбкой на гладком лице идет к
обедне, слушает Евангелие, произносит либеральные речи, ласкает своих детей, проповедует им нравственность и умиляется перед воображаемыми страданиями.
Какие же нужны церквам хитрости и усилия, чтобы, несмотря на все эти разрушающие
веру условия, продолжать строить церкви, служить
обедни, проповедовать, учить, обращать и, главное, получать за это огромное содержание, как все эти священники, пастыри, интенданты, суперинтенданты, аббаты, архидиаконы, епископы и архиепископы.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой
вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у
бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
— Ну, всем ты взял, Владимир Петрович, а молиться не умеешь, — началила Головинского после
обедни бабушка Татьяна, — точно в балалайку играешь… А я еще думала, что ты к старой
вере был привержен!..
«Людей много, и каждый норовит пользоваться чем-нибудь от другого. А ей — какая польза брать под свою защиту Машутку,
Веру?.. Она —
бедная. Чай, каждый кусок в доме-то на счету… Значит, очень добрая… А со мной говорит эдак… Чем я хуже Павла?»
Зинаида Саввишна. Еще бы, душечка, быть ему счастливым! (Вздыхает.) Как он,
бедный, ошибся!.. Женился на своей жидовке и так,
бедный, рассчитывал, что отец и мать за нею золотые горы дадут, а вышло совсем напротив… С того времени, как она переменила
веру, отец и мать знать ее не хотят, прокляли… Так ни копейки и не получил. Теперь кается, да уж поздно…
Вам ведь, может быть, неизвестно, а я ему всем обязана, я вышла из
бедной семьи, в их честном доме воспитана, и он меня замуж взял, и любил меня, и верил мне, и умер далеко от меня с твердою в меня
верою…
Бедный Миклаков все тут потерял — всякое сердечное спокойствие,
веру в людей, всю свою университетскую карьеру и, наконец, способность заниматься, потому что с ума сошел!
Кроме того, он ни в каком случае не отказывался помочь другому и протянуть руку помощи
бедному художнику; веровал простой, благочестивой
верою предков, и оттого, может быть, на изображенных им лицах являлось само собою то высокое выраженье, до которого не могли докопаться блестящие таланты.
— Знал, да позабыл. Теперь сначала обучаюсь. Ничего, могу. Надо, ну и можешь. А — надо… Ежели бы только господа говорили о стеснении жизни, так и пёс с ними, у них всегда другая
вера была! Но если свой брат,
бедный рабочий человек, начал, то уж, значит, верно! И потом — стало так, что иной человек из простых уже дальше барина прозревает. Значит, это общее, человечье началось. Они так и говорят: общее, человечье. А я — человек. Стало быть, и мне дорога с ними. Вот я и думаю…
Вера Филипповна. Чтоб ближних любить,
бедным помогать.
Вера Филипповна. Это деньги не мои, это божьи деньги. Он мне их послал для
бедных. Хоть убейте, я не отопру.
Вера Филипповна. Потап Потапыч, при вашей жизни, продли вам бог веку, я исполнять вашу волю с радостью готова; искать
бедных, утешать их, помогать им я нисколько не считаю себе в тягость, а даже за великое счастие. И благодарю вас, что вы наградили меня таким счастием.
Вера Филипповна. Богатого трудней полюбить. За что я его буду любить! Ему и так жить хорошо.
Бедного скорей полюбишь. Будешь думать: «Того у него нет, другого нет», — станешь жалеть и полюбишь.
Вера Филипповна. Я много
бедным помогаю, так часто не хватает; а у Потапа Потапыча просить боюсь; а кабы я богата была, мне бы рай, а не житье.
Вера Филипповна. Да какое мое довольство! Мне для себя ничего не нужно; тем я довольна, что всякому
бедному помочь могу; никому отказывать не приходится, всякий с чем-нибудь да уйдет от меня! Сколько богатства-то и доходу у Потапа Потапыча! Лично я из моря черпаю, ничего не убывает, тысячу-две истратишь, а три прибудет. Или уж это бог посылает за добрые дела.
Вера Филипповна. Мне, миленький, не жаль, да не мои деньги-то, отдать-то нельзя: они
бедным приготовлены.
Вера Филипповна. Нет, к нему только кланяться ходят, которые люди с чувством. А он только плачет, крестится да меня благодарит. Никогда бы мне, говорит, так о своей душе не позаботиться, как ты об ней заботишься: я хоть бы и хотел
бедным людям помочь, так не сумел бы!
До самых дверей стала живая улица, и дальше все сдедалось, как обещал проводник. Даже и твердое упование
веры его не осталось в постыжении: расслабленный исцелел. Он встал, он сам вышел на своих ногах «славяще и благодаряще». Кто-то все это записал на записочку, в которой, со слов проводника, исцеленный расслабленный был назван «родственником» орловского купца, через что ему многие завидовали, и исцеленный за поздним временем не пошел уже в свой
бедный обоз, а ночевал под сараем у своих новых родственников.
— Ой, лихо мне,
бедной сиротинке, кто за меня заступится!.. Ой, и что ж это за человек такой! Мало ему, что обманул меня, молодую, что в турецкую
веру хотел сманить, так еще и славу на меня, сироту, навел, на все село осрамил. А теперь вот поглядите на него, добрые люди: я его уж три раза ударила, а он хоть бы повернулся. Ой, и что ж мне еще с таким человеком делать, научите меня! Я ж и не знаю уже…
Софья. Александр развращён тобой,
Вера —
бедная, глупая девочка…
— Кому в какой
вере быть — это дело божие, а что ты
бедного за сапоги продал, это, разумеется, нехорошо, и прости меня, а я тебя в том, как Аммос-пророк велит, братски обличаю.
Да, износил, истер, исказил все хорошее александровского поколения, все хранившее
веру в близкую будущность Руси, жернов николаевской мельницы, целую Польшу смолол, балтийских немцев зацепил,
бедную Финляндию, и все еще мелет — все еще мелет…
Какая сладость в мысли: я отец!
И в той же мысли сколько муки тайной —
Оставить в мире след и наконец
Исчезнуть! Быть злодеем, и случайно, —
Злодеем потому, что жизнь — венец
Терновый, тяжкий, — так по крайней мере
Должны мы рассуждать по нашей
вере…
К чему, куда ведет нас жизнь, о том
Не с нашим
бедным толковать умом;
Но исключая два-три дня да детство,
Она, бесспорно, скверное наследство.
— Все по церкви, — отвечал дядя Онуфрий. — У нас по всей Лыковщине староверов спокон веку не важивалось. И деды и прадеды — все при церкви были. Потому люди мы
бедные, работные, достатков у нас нет таких, чтобы староверничать. Вон по раменям, и в Черной рамени, и в Красной, и по Волге, там, почитай, все старой
веры держатся… Потому — богачество… А мы что?.. Люди маленькие, худые,
бедные… Мы по церкви!
С светлым упованием обращаются наши очи на этих апостолов,
бедных числом, но богатых духом и
верою.
Но человек сам должен совершать это усилие, осуществлять это устремление, поэтому
вера есть жизненная задача, подвиг, ибо она может становиться холоднее или огненнее,
беднее или богаче.
Будучи перевенчан с Алиной, но не быв никогда ее мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал с веселым и открытым лицом на крестинах двух других детей, которых щедрая природа послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти милые крошки были вписаны на его имя в приходские метрические книги; он свидетельствовал под присягой о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался
бедными похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию жены тяжбу с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда не исполнялись, и жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям
верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы, не приходила.