А по праздникам, рано, когда солнце едва поднималось из-за гор над Сорренто, а небо было розовое, точно соткано из цветов абрикоса, — Туба, лохматый, как овчарка, катился под гору, с удочками на плече, прыгая с камня на камень, точно ком упругих мускулов совсем без костей, —
бежал к морю, улыбаясь ему широким, рыжим от веснушек лицом, а встречу, в свежем воздухе утра, заглушая сладкое дыхание проснувшихся цветов, плыл острый аромат, тихий говор волн, — они цеплялись о камни там, внизу, и манили к себе, точно девушки, — волны…
Неточные совпадения
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю
к ней;
Брожу над
морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью
моряКогда ж начну я вольный
бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.
Не помня, как оставила дом, Ассоль
бежала уже
к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти
бегом бросились на берег по площади,
к ряду домов и
к бульвару, который упирается в
море.
Узнав, что завтра наше судно идет в
море, они
бегут к губернатору и торопятся привезти разрешение.
Тройка катит селом, стучит по мосту, ушла за пригорок, тут одна дорога и есть —
к нам. Пока мы
бежим навстречу, тройка у подъезда; Михаил Семенович, как лавина, уже скатился с нее, смеется, целуется и
морит со смеха, в то время как Белинский, проклиная даль Покровского, устройство русских телег, русских дорог, еще слезает, расправляя поясницу. А Кетчер уже бранит их...
И далее я уже продолжать не могу, а прямо
бегу к фортепьяно и извлекаю из клавиш целое
море веселых звуков, которое сразу поглощает все горькие напоминания о необходимости монологов и передовых статей…
Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот, с волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант
побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не видно было ни девушки, ни того острова: как он поднялся из
моря, так и опустился снова на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
Калмыки от казаков во всю силу
побежали на те самые места, где было скрытное калмыцкое войско, и так их навели на калмык, которые все вдруг на них, казаков, ударили и, помянутого атамана с несколькими казаками захватя, удержали у себя одного атамана для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных ими калмык высвободить; ибо, прочих отпустя, требовали оных своих калмычат
к себе обратно; но наказной атаман ответствовал, что у них атаманов много, а без вожей им пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где прежде с атаманом Нечаем казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не потрафили, но, прошибшись выше, угодили
к Аральскому
морю, где у них провианта не стало.
Мятежники прискакали в свои домы, забрали жен и детей и стали переправляться через реку Чаган, намереваясь
бежать к Каспийскому
морю.
Под ногою какого-то зверя маленький камень сорвался с горы,
побежал, шелестя сухою травой,
к морю и звонко разбил воду. Этот краткий шум хорошо принят молчаливой ночью и любовно выделен ею из своих глубин, точно она хотела надолго запомнить его.
А
море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу,
к ногам Туба, всплескивают волны, зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются,
бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как
море.
Та же декорация. Вечереет. Свинцовые тучи
бегут по небу. Издали доносится усиленный стук топоров. Через сцену, не переставая, идут люди
к морю, огибая дворец. Жесты оживленные, глаза блестят; волнение достигло крайней степени. На всех лицах тревога и жадная надежда. Один из толпы останавливается и опирается на перила набережной.
К нему присоединяется второй.
Долго в эту ночь я не приходил домой. Зашел куда-то далеко по набережной Невы, за Горный институт. По Неве
бежали в темноте белогривые волны, с
моря порывами дул влажный ветер и выл в воздухе. Рыданья подступали
к горлу. И в голове пелось из «Фауста...
— Как? Вполне ясно, в войне наступает перелом. До сих пор мы всё отступали, теперь удержались на месте. В следующий бой разобьем япошек. А их только раз разбить, — тогда так и
побегут до самого
моря. Главная работа будет уж казакам… Войск у них больше нет, а
к нам подходят все новые… Наступает зима, а японцы привыкли
к жаркому климату. Вот увидите, как они у нас тут зимою запищат!
Вода
бежала неизвестно куда и зачем.
Бежала она таким же образом и в мае; из речки в мае месяце она влилась в большую реку, из реки в
море, потом испарилась, обратилась в дождь, и, быть может, она, та же самая вода, опять
бежит теперь перед глазами Рябовича…
К чему? Зачем?
В самую суматоху боя Петр не теряет головы, все наблюдает, везде отдает приказания, убирает сам паруса, отправляет шведского кормчего в
море ловить рыб, остановляет на
бегу судно, правимое
к эскадре, и оборачивает его назад.
— А вы полагали, уважаемый Николай Леопольдович, — снова насмешливым тоном начал он, — что выбросив Николке Петухову двадцать пять тысяч рублей, каплю в
море нажитых вами капиталов, вы с ним покончили все счета, даже облагодетельствовали, на ноги поставили, век должен вам быть обязан, стоит лишь вам крикнуть: позвать ко мне Петухова — он так
к вам, как собачонка, и
побежит.
Ты будешь в тумане сладостно грезить до самого утра, а утром чуть свет я сама приду за тобою
к дверям Милия, ты передашь мне золото и я
побегу выкупить из неволи Фалалея, а ты пойдешь
к морю, погрузишься вся в его волны, и, освеженная, придешь домой, встретишься с мужем и любовные мечты прошлой ночи станут для вас действительностью.