Неточные совпадения
Самгин вздохнул и поправил очки. Въехали на широкий двор; он густо зарос бурьяном, из бурьяна торчали обугленные бревна, возвышалась полуразвалившаяся печь, всюду
в сорной
траве блестели осколки бутылочного стекла. Самгин вспомнил, как бабушка показала ему ее старый, полуразрушенный дом и вот такой же двор, засоренный битыми бутылками, — вспомнил и подумал...
Наконец, на четвертый или пятый день после разговора с ней, он встал часов
в пять утра. Солнце еще было на дальнем горизонте, из сада несло здоровою свежестью, цветы разливали сильный запах, роса
блистала на
траве.
Мутная вода шумящими каскадами сбегала с гор; листва на деревьях и
трава на земле еще не успели обсохнуть и
блестели как лакированные;
в каплях воды отражалось солнце и переливалось всеми цветами радуги.
Порывистый ветер быстро мчался мне навстречу через желтое, высохшее жнивье; торопливо вздымаясь перед ним, стремились мимо, через дорогу, вдоль опушки, маленькие, покоробленные листья; сторона рощи, обращенная стеною
в поле, вся дрожала и сверкала мелким сверканьем, четко, но не ярко; на красноватой
траве, на былинках, на соломинках — всюду
блестели и волновались бесчисленные нити осенних паутин.
Солнце село, но
в лесу еще светло; воздух чист и прозрачен; птицы болтливо лепечут; молодая
трава блестит веселым блеском изумруда… вы ждете.
Они поехали сначала берегом вверх, а потом свернули на тропу к косцам. Издали уже напахнуло ароматом свежескошенной
травы. Косцы шли пробившеюся широкою линией, взмахивая косами враз. Получался замечательный эффект: косы
блестели на солнце, и по всей линии точно вспыхивала синеватая молния, врезывавшаяся
в зеленую живую стену высокой
травы. Работа началась с раннего утра, и несколько десятин уже были покрыты правильными рядами свежей кошенины.
Под ее мерную речь я незаметно засыпал и просыпался вместе с птицами; прямо
в лицо смотрит солнце, нагреваясь, тихо струится утренний воздух, листья яблонь стряхивают росу, влажная зелень
травы блестит всё ярче, приобретая хрустальную прозрачность, тонкий парок вздымается над нею.
Человек сорок крестьян косили, выстроясь
в одну линию, как по нитке: ярко
блестя на солнце, взлетали косы, и стройными рядами ложилась срезанная густая
трава.
Через минуту робкий луч солнца уже
блестит в лужах дороги, на полосах падающего, как сквозь сито, мелкого прямого дождя и на обмытой, блестящей зелени дорожной
травы.
Так
блестит алмазной яркой искрой капля ночной росы где-нибудь
в густой
траве, пока не сольется с другими такими же каплями и не попадется
в ближайший мутный ручеек…
Время стоит еще раннее, шестой час
в начале; золотистый утренний туман вьется над проселком, едва пропуская лучи только что показавшегося на горизонте солнца;
трава блестит; воздух напоен запахами ели, грибов и ягод; дорога идет зигзагами по низменности,
в которой кишат бесчисленные стада птиц.
«И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись
в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была — там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь,
блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река… Был вечер, и от лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей струей из разорванной груди Данко.
Вы, князья Мстислав и буй Роман!
Мчит ваш ум на подвиг мысль живая,
И несетесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу
в буйстве одолеть желая.
Вся
в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский
блещет,
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся земля от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив копья, пали на
травуИ склонили буйную главу
Под мечи булатные и стяги.
Утро. С гор ласково течет запах цветов, только что взошло солнце; на листьях деревьев, на стеблях
трав еще
блестит роса. Серая лента дороги брошена
в тихое ущелье гор, дорога мощена камнем, но кажется мягкой, как бархат, хочется погладить ее рукою.
Я запел — громко, во всю силу. Ревел гром,
блистали молнии, шуршала
трава, а я пел и чувствовал себя
в полном родстве со всеми звуками… Я — безумствовал; это простительно, ибо не вредило никому, кроме меня. Буря на море и гроза
в степи! — Я не знаю более грандиозных явлений
в природе.
Пред ним фазан окровавленный,
Росою с листьев окропленный,
Блистая радужным хвостом,
Лежал
в траве пробит свинцом.
Оставьте пряжу, сестры. Солнце село.
Столбом луна
блестит над нами. Полно,
Плывите вверх под небом поиграть,
Да никого не трогайте сегодня,
Ни пешехода щекотать не смейте,
Ни рыбакам их невод отягчать
Травой и тиной — ни ребенка
в воду
Заманивать рассказами о рыбках.
И снова змеится
в зеленой свежей
траве речка, то скрываясь за бархатными холмами, то опять
блестя своей зеркальной грудью, снова тянется широкая, черная, изрытая дорога, благоухает талая земля, розовеет вода
в полях, ветер с ласковой, теплой улыбкой обвевает лицо, и снова Меркулов покачивается мерно взад и вперед на остром лошадином хребте, между тем как сзади тащится по дороге соха, перевернутая сошником вверх.
Вот раненько утром, роса еще
блестит на
траве, а мельник уже оделся и идет по дороге к селу. Приходит на село, а там уж люди снуют, как
в муравейнике муравьи: «Эй! не слыхали вы новость? Вместо шинкаря привезли из городу одни патынки».
Уже заходило солнце, синяя полоса колыхалась над лесом и рекою. Из-под ног во все стороны скакали серые сверчки, воздух гудел от множества мух, слепней и ос. Сочно хрустела
трава под ногою,
в реке отражались красноватые облака, он сел на песок, под куст, глядя, как, морщась, колеблется вода, убегая вправо от него тёмно-синей полосой, и как, точно на шёлке,
блестят на ней струи.
За окном весело разыгралось летнее утро — сквозь окроплённые росою листья бузины живой ртутью
блестела река,
трава, примятая ночной сыростью, расправляла стебли, потягиваясь к солнцу; щёлкали жёлтые овсянки, торопливо разбираясь
в дорожной пыли, обильной просыпанным зерном; самодовольно гоготали гуси, удивлённо мычал телёнок, и вдоль реки гулко плыл от села какой-то странный шлёпающий звук, точно по воде кто-то шутя хлопал огромной ладонью.
Чай пили
в маленькой светлой каморке с двумя окнами, выходившими
в поле, залитое золотистым сиянием утреннего солнца. На дёрне, под окнами, ещё
блестела роса, вдали, на горизонте,
в туманно-розоватой дымке утра, стояли деревья почтового тракта. Небо было чисто, с поля веяло
в окна запахом сырой
травы и земли.
Пройдя еще несколько шагов, я услышал голоса, а немного погодя увидел и людей.
В том месте, где аллея расширялась
в площадку, окруженную чугунными скамьями, под тенью высоких белых акаций стоял стол, на котором
блестел самовар. Около стола говорили. Я тихо подошел по
траве к площадке и, скрывшись за сиреневый куст, стал искать глазами графа.
Когда
в солнечное утро летом пойдешь
в лес, то на полях,
в траве видны алмазы. Все алмазы эти
блестят и переливаются на солнце разными цветами — и желтым, и красным, и синим. Когда подойдешь ближе и разглядишь, что это такое, то увидишь, что это капли росы собрались
в треугольных листах
травы и
блестят на солнце.
Выйдя наружу, студент пошел по грязной дороге
в поле.
В воздухе стояла осенняя, пронизывающая сырость. Дорога была грязна,
блестели там и сям лужицы, а
в желтом поле из
травы глядела сама осень, унылая, гнилая, темная. По правую сторону дороги был огород, весь изрытый, мрачный, кое-где возвышались на нем подсолнечники с опущенными, уже черными головами.
Вышел рано. На душе хорошо, радостно. Чудное утро, солнце только вышло из-за деревьев, роса
блестит и на
траве, и на деревьях. Все мило, и все милы. Так хорошо, что умирать не хочется. Точно, не хочется умирать. Пожил бы еще
в этом мире, с такой красотой вокруг и радостью на душе. Ну, да это не мое дело, а хозяина…
Свистнула русалка. Как припустит солдат —
трава под ним надвое,
в ушах ветер попискивает, сердце — колотушкой, медяки
в кармане позвякивают… Уж и ракита недалече, — только впереди на воде, видит он, вода штопором забурлила и будто рыбья чешуя цыганским монистом на лунной дорожке
блестит… Добежал, — штык ей
в спину! — плещется русалка супротив ракиты, серебряным голосом измывается...