Неточные совпадения
Дю-Шарио смотрел из окна на всю эту церемонию и, держась за бока, кричал:"Sont-ils betes! dieux des dieux! sont-ils betes, ces moujiks de Gloupoff!"[Какие
дураки! клянусь
богом! какие
дураки эти глуповские мужики! (франц.)]
«Еще бы, — подумал Чичиков, — эдакому
дураку послал
Бог двести тысяч!»
Хотя услуга нам при ну́жде дорога́,
Но за неё не всяк умеет взяться:
Не дай
Бог с
дураком связаться!
Услужливый
дурак опаснее врага.
— Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье — и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его:
бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в
дураках, смею спросить?
— Был проповедник здесь, в подвале жил, требухой торговал на Сухаревке. Учил: камень —
дурак, дерево —
дурак, и
бог —
дурак! Я тогда молчал. «Врешь, думаю, Христос — умен!» А теперь — знаю: все это для утешения! Все — слова. Христос тоже — мертвое слово. Правы отрицающие, а не утверждающие. Что можно утверждать против ужаса? Ложь. Ложь утверждается. Ничего нет, кроме великого горя человеческого. Остальное — дома, и веры, и всякая роскошь, и смирение — ложь!
— Как можно говорить, чего нет? — договаривала Анисья, уходя. — А что Никита сказал, так для
дураков закон не писан. Мне самой и в голову-то не придет; день-деньской маешься, маешься — до того ли?
Бог знает, что это! Вот образ-то на стене… — И вслед за этим говорящий нос исчез за дверь, но говор еще слышался с минуту за дверью.
— Я думал, что болтовня их взволнует тебя. Катя, Марфа, Семен и этот
дурак Никита
Бог знает что говорят…
— Оттреплет этакий барин! — говорил Захар. — Такая добрая душа; да это золото — а не барин, дай
Бог ему здоровья! Я у него как в царствии небесном: ни нужды никакой не знаю, отроду
дураком не назвал; живу в добре, в покое, ем с его стола, уйду, куда хочу, — вот что!.. А в деревне у меня особый дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и управляющий и можедом! А вы-то с своим…
— Теперь знаешь, какие слухи по городу ходят… Ха-ха!.. Сегодня мне один
дурак довольно прозрачно намекнул… Ей-богу!.. Понимаешь, подозревают тебя в близких отношениях к этому
дураку Привалову… Ха-ха… Уж я хохотал-хохотал, когда остался один… Ведь это, голубчик, получается целая пьеса…
— Ну, так и я тогда же подумала! Лжет он мне, бесстыжий, вот что! И приревновал он теперь меня, чтобы потом на меня свалить. Ведь он
дурак, ведь он не умеет концов хоронить, откровенный он ведь такой… Только я ж ему, я ж ему! «Ты, говорит, веришь, что я убил», — это мне-то он говорит, мне-то, это меня-то он тем попрекнул!
Бог с ним! Ну постой, плохо этой Катьке будет от меня на суде! Я там одно такое словечко скажу… Я там уж все скажу!
— Червонца стоит твое слово, ослица, и пришлю тебе его сегодня же, но в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь; знай,
дурак, что здесь мы все от легкомыслия лишь не веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых, времени
Бог мало дал, всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться, не только покаяться.
— Ах вы, отцы наши, милостивцы… и… уж что! Ей-богу, совсем
дураком от радости стал… Ей-богу, смотрю да не верю… Ах вы, отцы наши!..
— Да ведь, отцы вы наши, — для кого хорошо? для нашего брата, мужика, хорошо; а ведь вы… ах вы, отцы мои, милостивцы, ах вы, отцы мои!.. Простите меня,
дурака, с ума спятил, ей-богу одурел вовсе.
Но
дураком Господь
Бог тоже меня не уродил: я белое черным не назову; я кое-что тоже смекаю.
— Мамынька, ведь нам с ней не детей крестить, — совершенно резонно объяснила Серафима. — А если
бог посылает Агнии судьбу… Не век же ей в девках вековать. Пьяница проспится, а
дурак останется
дураком.
—
Бога мне,
дураку, не замолить за Галактиона Михеича, — повторял Вахрушка, задыхаясь от рабьего усердия. — Что я такое был?.. Никчемный человек, червь, а тетерь… Ведь уродятся же такие человеки, как Галактион Михеич! Глазом глянет — человек и сделался человеком… Ежели бы поп Макар поглядел теперь на меня. Х-ха!.. Ах, какое дело, какое дело!
— Ну,
дурак какой-нибудь и он, и его подвиги! — решила генеральша. — Да и ты, матушка, завралась, целая лекция; даже не годится, по-моему, с твоей стороны. Во всяком случае непозволительно. Какие стихи? Прочти, верно, знаешь! Я непременно хочу знать эти стихи. Всю жизнь терпеть не могла стихов, точно предчувствовала. Ради
бога, князь, потерпи, нам с тобой, видно, вместе терпеть приходится, — обратилась она к князю Льву Николаевичу. Она была очень раздосадована.
— Удавить его мало! — заявил со своей стороны Тарас. — Да ежели бы мне
Бог счастья послал, да я бы сейчас Ястребову в город упер самородок-то, а потом ищи…
Дурак мужик!..
— Да еще какой дурак-то:
Бог счастья послал, а он его опять в землю зарыл… Ему, подлецу, руки по локоть отрубить, а самого в воду.
Дурак,
дурак…
— Нет, брат, с золотом шабаш!.. Достаточно… Да потом я тебе скажу, Акинфий Назарыч:
дураки мы… да. Золото у нас под рылом, а мы его по лесу разыскиваем… Вот давай ударим ширп у тебя в огороде, вон там, где гряды с капустой. Ей-богу… Кругом золото у вас, как я погляжу.
— Да не
дурак ли? — вздохнул угнетенно Петр Васильич. —
Бог счастья послал, а он испугался…
— Ничего, место найдется. Кстати, сегодня я одному подлецу расчет дал. С завтрашнего же дня — с
богом! только ведь ты, помнится, пить не
дурак.
— Нет, васе пиисхадитество, хоть бы копеечка, — ей-богу-с. Этто вот мужичок нас принес было мне тли целковеньких, да смотритель увидал и те отнял! «Ты, говорит, еще ноз купишь, да зарежешься»; а посто я стану лезаться?
Дурак, сто ли, я какой! И за сто они меня тут держат с сумасшедшими, на-ка?
Да, помилуй
Бог, неровнюшка выйдется, не ровен
дурак навяжется аль
дурак какой — дурацкий сын!
— Дай-то
бог! лишь бы не Прошка. А кто-то в
дураки с вами станет играть?
— Видал, как бабов забижают! То-то вот! И сырое полено долго поджигать — загорится! Не люблю я этого, братаня, не уважаю. И родись я бабой — утопился бы в черном омуте, вот тебе Христос святой порукой!.. И так воли нет никому, а тут еще — зажигают! Скопцы-то, я те скажу, не
дурак народ. Про скопцов — слыхал? Умный народ, очень правильно догадался: напрочь все мелкие вещи, да и служи
богу, чисто…
— Чего это? — кричал дед. —
Бог! Я про
бога не забыл, я
бога знаю! Дура старая, что — бог-то
дураков на землю посеял, что ли?
—
Дурак он, — добродушно говорил Иван, — так, вроде полоумного даже, ей-богу!
— Э, не знаешь, не знаешь порядков!
Дурак! — сказал дядя Ерошка, укоризненно качая головой. — Коли тебе кошкилъдыговорят, ты скажи: алла рази бо сун, спаси
Бог. Так-то, отец мой, а не кошкилъды. Я тебя всему научу. Так-то был у нас Илья Мосеич, ваш, русский, так мы с ним кунаки были. Молодец был. Пьяница, вор, охотник, уж какой охотник! Я его всему научил.
— А кто это сказал — тот
дурак, — заметил возмужалым голосом некто Калатузов, молодой юноша лет восемнадцати, которого нежные родители
бог весть для чего продержали до этого возраста дома и потом привезли для того, чтобы посадить рядом с нами во второй класс.
— Да что, матушка, пришло, знать, время, пора убираться отселева, — уныло отвечал Аким. — Сам ноне сказал: убирайся, говорит, прочь отселева! Не надыть, говорит, тебя, старого
дурака: даром, говорит, хлеб ешь!.. Ну, матушка,
бог с ним! Свет не без добрых людей… Пойду: авось-либо в другом месте гнушаться не станут, авось пригожусь, спасибо скажут.
— Да господи, а то как же? Без году неделя, как оженился, а она уехала… А? У, да бедовая, накажи меня
бог! Там такая хорошая да славная, такая хохотунья да певунья, что просто чистый порох! При ней голова ходором ходит, а без нее вот словно потерял что, как
дурак по степу хожу. С самого обеда хожу, хоть караул кричи.
Думается, что лихой наездник Аполлон, правящий четверкой коней со своей колесницей над фронтоном театра, кричит: «Вот
дураки! Чем зря кружиться, сняли бы с середнего пролета кусок веревки — и вся недолга!» И ругается греческий
бог, как пьяный кучер, потому что он давно омосквичился, а в Москве все кучера пьяницы, а трезвых только два: один вот этот, на Большом театре, а другой на «Трухмальных» воротах у Тверской заставы, да и то потому, что тот не настоящий кучер, а «баба с калачом».
Кукушкина. Ты молчи! не с тобой говорят. Тебе за глупость
Бог счастье дал, так ты и молчи. Как бы не
дурак этот Жадов, так бы тебе век горе мыкать, в девках сидеть за твое легкомыслие. Кто из умных-то тебя возьмет? Кому надо? Хвастаться тебе нечем, тут твоего ума ни на волос не было: уж нельзя сказать, что ты его приворожила — сам набежал, сам в петлю лезет, никто его не тянул. А Юлинька девушка умная, должна своим умом себе счастье составить. Позвольте узнать, будет от вашего Белогубова толк или нет?
И не для
бога они живут — нету у них никакого
бога, имя же его всуе призывают, чтобы
дураков разжалобить да от их жалости чем-нибудь пузо себе набить.
— Оттого, что у
дураков денег не бывает… Деньги пускают в дело… около дела народ кормится… а ты надо всем тем народом — хозяин…
Бог человека зачем создал? А чтобы человек ему молился… Он один был, и было ему одному-то скучно… ну, захотелось власти… А как человек создан по образу, сказано, и по подобию его, то человек власти хочет… А что, кроме денег, власть дает?.. Так-то… Ну, а ты — деньги принес мне?
Лебедев (Шабельскому). Удивительный ты субъект, Матвей!.. Напустил на себя какую-то мизантропию и носится с нею, как
дурак с писаною торбой. Человек как человек, а заговоришь, так точно у тебя типун на языке или сплошной катар… Да, ей-богу!..
Мамаев. Легко сказать: писать! На это нужен навык, нужна какая-то сноровка. Конечно, это вздор, но все-таки нужно. Вот я! Говорить я хоть до завтра, а примись писать, и
Бог знает что выходит. А ведь не
дурак, кажется. Да вот и вы. Ну, как вам писать!
— Какой
дурак!.. Он очень умный и расчетливый человек, но это
бог с ним! Я ему дам; а главное, скажи, как по нашим законам: могу я всегда отделаться от него?
Припоминаю по этому случаю пословицу: заставь
дурака богу молиться — он лоб расшибет, надписываю ее в виде эпиграфа к статье, сажусь и с божьею помощью пишу.
— Врешь,
дурак! осел! слава
богу!.. Что, я губернатору-то пустые стены стану показывать? Мне надобно больных — слышишь?
Круглова. Напрасно мы его давеча подзадоривали на хозяина. Эти головы меры не знают: либо он молчит, хошь ты его бей, либо того натворит, что с ним наплачешься. Пословица-то эта про них говорится: заставь
дурака богу молиться, такм себе лоб разобьет. (Уходит.)
— Наткнутся на тебя
дураки, а ты за них отвечай
богу…
— Где социалист? Какой социалист? — спрашивал Карнаухов, появляясь в дверях. Заметив Ароматова, он, пошатываясь, подошел к нему и поцеловал в лысину. — Да ты как сюда попал, черт ты этакой?.. Ароматов… тебя ли я вижу?! Господа, рекомендую! Это — Шекспир… Ей-богу!.. Ароматов, не обращай на них,
дураков, внимания, ибо ни один пророк не признается в своем отечестве… Блаженни чистии сердцем… Дай приложиться еще к твоей многоученейшей лысине!..
— А они тебя боятся… Думают, что ты не на счет ли золота досматриваешь. Право… Чистые
дураки! Я им сколько говорю: барин простой, хороший… Ей-богу, вот сейчас с места не сойти, так и сказала. Ну, а брат-то мой… Видал, чай?
— Эвклид —
дурак! Дур-рак… Я докажу, что
бог умнее грека!
— Ты — не сердись на людей, ты сердишься все, строг и заносчив стал! Это — от деда у тебя, а — что он, дед? Жил, жил, да в
дураки и вышел, горький старик. Ты — одно помни: не
бог людей судит, это — черту лестно! Прощай, ну…
—
Дурак!
дурак! — повторил Сувенир. — Единому всевышнему
богу известно, кто из нас обоих заправский-то
дурак. А вот вы, братец, сестрицу мою, супругу вашу, уморили — за то теперь и самих себя похерили… ха-ха-ха!
Сейчас к лесничему меня вместе с бревном, а наш Карла покричал на меня для видимости, а когда Гаврило Степаныч ушел, он и говорит: «Вот, говорит, два
дурака навязались — один бревна не умеет украсть, а другой
дурак ловит…» Ей-богу!
— И дай
бог тебе много удовольствия, только между нами все кончено! — прокричал он в порыве уже несдержанного бешенства. — Но больше уже ты не будешь мучить меня. Я был
дурак, что… — снова начал он, но губы у него затряслись, и он с видимым усилием удержался, чтобы не договорить того, что начал.