Неточные совпадения
На этом кругу были устроены девять препятствий: река,
большой, в два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно из самых трудных препятствий), из
вала, утыканного хворостом, за которым, невидная для лошади, была еще канава, так что лошадь должна была перепрыгнуть оба препятствия или убиться; потом еще две канавы с водою и одна сухая, — и конец скачки был против беседки.
— Толпа идет… тысяч двадцать… может,
больше, ей-богу! Честное слово. Рабочие. Солдаты, с музыкой. Моряки. Девятый
вал… черт его… Кое-где постреливают — факт! С крыш…
Направо видно
большое, низенькое, кирпичное здание, обнесенное
валом, на котором стояло несколько орудий небольшого калибра.
Мировая война и является такой
большой мировой волной, девятым
валом.
Затем образовалась
большая лагуна, отделенная от моря одним только
валом.
В это время дверь одного из шалашей отворилась, и старушка в белом чепце, опрятно и чопорно одетая, показалась у порога. «Полно тебе, Степка, — сказала она сердито, — барин почивает, а ты знай горланишь; нет у вас ни совести, ни жалости». — «Виноват, Егоровна, — отвечал Степка, — ладно,
больше не буду, пусть он себе, наш батюшка, почивает да выздоравливает». Старушка ушла, а Степка стал расхаживать по
валу.
Большие мельничные колеса, разбуженные шумливыми толчками воды, тоже вздрагивали, как-то нехотя подавались, точно ленясь проснуться, но через несколько секунд уже кружились, брызгая пеной и купаясь в холодных струях. За ними медленно и солидно трогались толстые
валы, внутри мельницы начинали грохотать шестерни, шуршали жернова, и белая мучная пыль тучами поднималась из щелей старого-престарого мельничного здания.
Последние строчки особенно понятны, — постоянный сотрудник и редактор «Русской мысли» М.Н. Ремезов занимал, кроме того, важный пост иностранного цензора, был в
больших чинах и пользовался влиянием в управлении по делам печати, и часто, когда уж очень высоко ставил парус В.А. Гольцев, бурный
вал со стороны цензуры налетал на ладью «Русской мысли», и М.Н. Ремезов умело «отливал воду», и ладья благополучно миновала бури цензуры и продолжала плыть дальше, несмотря на то, что, по словам М.Н. Ремезова...
А выстрелы гремели. Один снаряд шлепнулся в
вал и зарылся в песке под самым носом у нас. Один разорвался недалеко от балагана, это был пятнадцатый по счету. Бомбардировка продолжалась
больше часу. Солдатам весело, шутят, рады — уж очень здесь тоска одолела. Кочетов серьезен, обсуждает план действия.
С моря нашего лагеря не видно, он расположен в лощине на песчаном
большом плато, поросшем высоким кустарником, и шагах в двадцати от берега насыпаны два песчаных
вала, замаскированных кустарником.
Волга была неспокойная. Моряна развела волну, и
большая, легкая и совкая костромская косовушка скользила и резала мохнатые гребни
валов под умелой рукой Козлика — так не к лицу звали этого огромного страховида. По обе стороны Волги прорезали стены камышей в два человеческих роста вышины, то широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
Этого мало: едва появилось в газетах объявление, что мои наследницы купили в магазине Зальцфиша полдюжины носовых платков, как публика
валом повалила на угол Гороховой и
Большой Мещанской и с десяти часов утра до десяти вечера держала в осаде лавку, дотоле никем не посещаемую.
Около старого
вала они прошли узким переулком между двумя огороженными пустырями, затем вошли в какой-то
большой двор и направились к небольшому домику…
А кругом все молчало. Ни звука, кроме вздохов моря. Тучи ползли по небу так же медленно и скучно, как и раньше, но их все
больше вздымалось из моря, и можно было, глядя на небо, думать, что и оно тоже море, только море взволнованное и опрокинутое над другим, сонным, покойным и гладким. Тучи походили на волны, ринувшиеся на землю вниз кудрявыми седыми хребтами, и на пропасти, из которых вырваны эти волны ветром, и на зарождавшиеся
валы, еще не покрытые зеленоватой пеной бешенства и гнева.
Двое рабочих в кожаных передниках, с тяжелыми железными клещами в руках, встали на противоположных концах катальной машины, тележка с болванкой подкатилась, и вяземский пряник, точно сам собой, нырнул в ближайшее, самое
большое между катальными
валами отверстие и вылез из-под
валов длинной полосой, которая гнулась под собственной тяжестью; рабочие ловко подхватывали эту красную, все удлинявшуюся полосу железа, и она, как игрушка, мелькала в их руках, так что не хотелось верить, что эта игрушка весила двенадцать пудов и что в десяти шагах от нее сильно жгло и палило лицо.
Издали Пеньковский завод походил
больше на небольшой уездный городок, чем на завод, если бы не громадная дровяная площадь, уставленная бесконечными поленницами, и несколько длинных угольных
валов, около которых, как муравьи, копошились группы заводских рабочих.
Наскучив бродить вдоль этих бесконечно-длинных зал, Буланин вышел на плац —
большую квадратную лужайку, окруженную с двух сторон
валом, а с двух других — сплошной стеной желтой акации. На плацу старички играли в лапту, другие ходили обнявшись, третьи с
вала бросали камни в зеленый от тины пруд, лежавший глаголем шагах в пятидесяти за линией
валов; к пруду гимназистам ходить не позволялось, и чтобы следить за этим — на
валу во время прогулки торчал дежурный дядька.
Вот сзади, словно
большая гора, поднялся высокий
вал над кормой, словно опустившийся в пропасть.
В это самое время сквозь толпу продрался мальчишка лет девяти. Закинув ручонки за спину и настежь разинув рот, глядел он на Софронушку. А тот как схватит его за белые волосенки и давай трепать. В истошный голос заревел мальчишка, а юрод во всю прыть помчался с погоста и сел на селе у колодца. Народ вало́м повалил за ним. Осталось на погосте человек пятнадцать, не
больше.
Если глядеть на эту насыпь сбоку, то кажется, что из земли, как в открытой музыкальной шкатулке, выдается
большой органный
вал.
Этот же берег отлогий, на аршин выше уровня; он гол, изгрызен и склизок на вид; мутные
валы с белыми гребнями со злобой хлещут по нем и тотчас же отскакивают назад, точно им гадко прикасаться к этому неуклюжему, осклизлому берегу, на котором, судя по виду, могут жить одни только жабы и души
больших грешников.
Белые, чистенькие, по
большей части одноэтажные домики. Изредка лишь попадаются трехэтажные здания на главной улице и на городской площади. Это — казенные здания, правительственные дома. И роскошный поэтичный парк, разбитый на старых
валах крепости, над самым берегом реки.
Чувство пренебрежительного превосходства не допустило его
больше до низких ощущений стародавней обиды за себя и за своего названого отца… Издали снимет он шляпу и поклонится его памяти, глядя на погост около земляного
вала, где не удалось лечь Ивану Прокофьичу. Косточки его, хоть и в другом месте, радостно встрепенутся. Его Вася, штрафной школьник, позорно наказанный его «ворогами», идет по Волге на всех парах…
«Доблесть князя да церковный чин, — думал Теркин, сидя на краю
вала, — и утвердили все. Отовсюду стекаться народ стал, землю пахал, завел
большой торг. И так везде было. Даже от раскола, пришедшего сюда из керженецкого края, не распался Кладенец, стоит на том же месте и расширяется».
Говорят, что японцы, наступавшие по
большой порт-артурской дороге, до того увлеклись, что десять человек с офицером влезли на
вал крепости, оставив своих далеко позади.
Диспуты у нас все
больше — о половых проблемах, и молодежь
валом на них валит. У нас вот с тобой — личные неудачи в сердечных делах, и мы стараемся пристально не смотреть друг другу в глаза, чтобы не прочесть в них отчаяния. А стоят ли его эти неудачи?
Царь жил в
больших палатах, обведенных рвом и
валом; придворные государственные и воинские чиновники — в особых домах. Никто не мог ни въехать туда, ни выехать оттуда без ведома Иоанна.
Когда их всех привели на ночлег в
большой дом на Зубовском
валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.