Неточные совпадения
Доктор и доктора говорили, что это была родильная горячка, в которой из ста было 99 шансов, что кончится смертью. Весь день был жар,
бред и беспамятство. К полночи
больная лежала без чувств и почти без пульса.
Они себя не помнили от испуга, когда услышали, что он «сегодня сбежал»,
больной и, как видно из рассказа, непременно в
бреду!
— Ведь обыкновенно как говорят? — бормотал Свидригайлов, как бы про себя, смотря в сторону и наклонив несколько голову. — Они говорят: «Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть один только несуществующий
бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только
больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе как
больным, а не то что их нет самих по себе.
На тревожный же и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве», он отвечал с спокойною и откровенною усмешкой, что слова его слишком преувеличены; что, конечно, в
больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, — так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня
больной был в
бреду, и… и, конечно, приезд родных его укрепит, рассеет и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений», прибавил он значительно.
Дуня, воротившись с последнего свидания с братом, застала мать уже совсем
больною, в жару и в
бреду.
О, я вполне убежден вместе с судом и с прокуратурой, что Иван Карамазов —
больной и в горячке, что показание его действительно могло быть отчаянною попыткой, замышленною притом же в
бреду, спасти брата, свалив на умершего.
Предмет этой заботы был все тот же: Катерина Ивановна, о которой Грушенька, когда еще лежала
больная, поминала даже в
бреду.
День прошел благополучно, но в ночь Маша занемогла. Послали в город за лекарем. Он приехал к вечеру и нашел
больную в
бреду. Открылась сильная горячка, и бедная
больная две недели находилась у края гроба.
Его арестовали дома, поставили у дверей спальной с внутренней стороны полицейского солдата и братом милосердия посадили у постели
больного квартального надзирателя; так что, приходя в себя после
бреда, он встречал слушающий взгляд одного или испитую рожу другого.
— Она все мне говорила про дедушку, — отвечала Нелли, — и
больная все про него говорила, и когда в
бреду была, тоже говорила.
Все три наши доктора дали мнение, что и за три дня пред сим
больной мог уже быть как в
бреду и хотя и владел, по-видимому, сознанием и хитростию, но уже не здравым рассудком и волей, что, впрочем, подтверждалось и фактами.
— Вы это к чему же говорите? — спросил
больного смелым, одушевляющим голосом лекарь, которому казалось, что Ахилла
бредит.
Ночь была нехороша.
Больной много
бредил. Несколько раз вставал Берсенев с своего диванчика, приближался на цыпочках к постели и печально прислушивался к его несвязному лепетанию. Раз только Инсаров произнес с внезапной ясностью: «Я не хочу, я не хочу, ты не должна…» Берсенев вздрогнул и посмотрел на Инсарова: лицо его, страдальческое и мертвенное в то же время, было неподвижно, и руки лежали бессильно… «Я не хочу», — повторил он едва слышно.
«Тут, — писал племянник, —
больной начал
бредить, лицо его приняло задумчивое выражение последних минут жизни; он велел себя приподнять и, открывши светлые глаза, хотел что-то сказать детям, но язык не повиновался. Он улыбнулся им, и седая голова его упала на грудь. Мы схоронили его на нашем сельском кладбище между органистом и кистером».
Только раз, когда Феня особенно сильно металась и
бредила, все дело разъяснилось:
больная выболтала все, что сама знала о страшном грехе бабушки Татьяны и о самом Зотушке, называя его своим дядей.
— Создатель! Пощади мой разум! — произнес он тверже через минуту и, как немощный
больной, держась стены,
побрел к своей постели.
Долинский понимал, что
больная бредит наяву, а мурашки все-таки по нем пробежали.
— Я отдам! — говорила она себе, и ей в
бреду казалось, что она сидит возле какой-то
больной и узнает в ней самое себя. — Я отдам. Было бы глупо думать, что я из-за денег… Я уеду и вышлю ему деньги из Петербурга. Сначала сто… потом сто… и потом — сто…
Дольше
больной говорить не мог, охваченный тяжелым забытьем. Он начал
бредить, метался и все поминал свою жену… Арефу даже слеза прошибла, а помочь нечем. Он оборвал полу своего дьячковского подрясника, помочил ее в воде и обвязал ею горячую голову
больного. Тот на мгновенье приходил в себя и начинал неистово ругать Гарусова.
Я вооружился твердостью и с веселым лицом поспешно вошел к Писареву:
больной дремал, и я в первый раз заметил, что он тихо
бредит.
— Довольно, пожалуйста, Павел Павлович, — пробормотал он, краснея и в раздраженном нетерпении, — и зачем, зачем, — вскричал он вдруг, — зачем привязываетесь вы к
больному, раздраженному человеку, чуть не в
бреду человеку, и тащите его в эту тьму… тогда как — все призрак, и мираж, и ложь, и стыд, и неестественность, и — не в меру, — а это главное, это всего стыднее, что не в меру!
— Говорю же вам еще раз, — завопил он, — что вы на
больного и раздраженного человека… повисли, чтобы вырвать у него какое-нибудь несбыточное слово, в
бреду! Мы… да мы люди разных миров, поймите же это, и… и… между нами одна могила легла! — неистово прошептал он — и вдруг опомнился…
Из заговора видно, что в течение болезни, может быть в жару и
бреду, являются какие-то существа, которые обступают, давят и душат
больного.
Недель через шесть Анатоль выздоравливал в лазарете от раны, но история с пленными не проходила так скоро. Все время своей болезни он
бредил о каких-то голубых глазах, которые на него смотрели в то время, как капитан командовал: «Вторая ширинга, вперед!»
Больной спрашивал, где этот человек, просил его привести, — он хотел ему что-то объяснить, и потом повторял слова Федосеева: «Как поляки живучи!»
Я,
больной, бросился на кровать, я
бредил, спал и не спал, и в обоих случаях образ несчастной служанки носился передо мною.
Она, конечно, не стоит на степени развития Простаковой, которая, узнавши, что Палашка лежит
больная и
бредит, восклицает с негодованием: «Лежит, бестия, —
бредит! как будто благородная!» Но все-таки и Софья Николаевна не могла еще дойти до понятия о том благородстве, которое равно свойственно и помещику и крестьянину и которое нередко может быть в совершенно обратном отношении к общественному положению лица.
Тяжелый
бред, души
больной,
Иль пленной мысли раздраженье...
Больного с брюшным тифом сильно лихорадит, у него болит голова, он потеет по ночам, его мучит тяжелый
бред; бороться с этим нужно очень осторожно, и преимущественно физическими средствами; но попробуй скажи пациенту: «Страдай, обливайся потом, изнывай от кошмаров!» Он отвернется от тебя и обратится к врачу, который не будет жалеть хинина, фенацетина и хлорал-гидрата; что это за врач, который не дает облегчения!
— Как!.. Вчера был ваш, а сегодня не ваш! — подступила она к Полоярову. — И вы это можете при мне говорить?.. при мне, когда вы вчера, как отец, требовали от меня этого ребенка? Да у меня свидетели-с найдутся!.. Моя прислуга слышала, доктор слышал, как
больная в
бреду называла вас отцом!.. Какой же вы человек после этого!.. От своего ребенка отказываться.
В
бреду я часто повторяла имена бабушки, Доурова, Гуль-Гуль, Керима… Я пересказывала целые сцены из пережитого мной, как это часто случается с тяжело
больными. Из моих горячечных откровений мои близкие друзья узнали истину, несказанно их поразившую.
Да что это — безумие
больного человечества? Кошмарный
бред, от которого нужно очнуться и расхохотаться? Ведь даже борясь за будущее, мы в душе все как будто боимся чего-то. Сами неспособные на радость, столь далекие от нее, опасливо уже задаем себе вопросы: не окажется ли счастье и радость синонимом статики? Не тем ли так и прекрасно будущее, что оно… никогда не придет? (Ибсен). Как прав Моррис! «Старый, жалкий мир с его изношенными радостями и с надеждами, похожими на опасения!..»
— Тут нужны новые подметки, —
бредит басом
больной матрос. — Да, да!
И опять наступает тишина… Ветер гуляет по снастям, стучит винт, хлещут волны, скрипят койки, но ко всему этому давно уже привыкло ухо, и кажется, что все кругом спит и безмолвствует. Скучно. Те трое
больных — два солдата и один матрос, — которые весь день играли в карты, уже спят и
бредят.
— Эту твою фельдшерицу нужно бы арестовать и отправить в чрезвычайку, чтоб не распространяла таких клевет. Ясное дело, —
больной бредит.
Больной тяжело и прерывисто дышал, продолжая
бредить.
Больной найден был доктором в опасном положении, в сильном жару и
бреду.
Когда он лежал без сознания, когда он метался в
бреду с несходившим с его уст именем Тани, обе женщины, в сопровождении или Гладких, или Егора Никифорова, проводили у изголовья
больного по несколько часов: мать наслаждалась созерцанием своего сына, невеста — жениха.
Полина, впрочем, несмотря на эту рознь, любила сестру, и
больная, в
бреду, вместе с именем горячо любимого ею человека вспоминала сестру Зину, жалела ее, звала к себе.
Больной почти не приходил в себя. Страшный жар не покидал его. Он
бредил с открытыми глазами, и только прикосновение крошечной ручки Анжелики к его горячему лбу успокаивало его.
Антиповна молчала. Она поняла, что ее питомица говорит серьезно, что это не
бред ее
больного воображения, что сватовство Ермака совершившийся факт, что Семен Иоаникиевич действительно дал свое согласие. «Из ума выжил старый!» — мысленно она пустила по его адресу.
Более всех, даже ее близких родных, болезнь Полины поразила Ивана Сергеевича Дмитревского, который по-прежнему часто посещал Похвисневых и по целым часам проводил с
больной, сперва у ее постели, а затем в ее комнате, слушая ее фантастический
бред.
Князь Сергей Сергеевич Луговой лежал в это же время
больной в нервной горячке. Он не узнавал никого и
бредил княжной Людмилой, своими мстительными предками, грозящими ему возмездием за нарушение их завета, первым поцелуем, криком совы и убийцей Татьяной.
Ольга Николаевна и Агния Павловна, успокоенные Карлом Карловичем, сменяя одна другую, сидели у постели
больного. Обе несчастные матери чутко прислушивались к горячечному
бреду раненого, и этот
бред болезненным эхом отдавался в душе каждой из них.
Больной громко застонал. Начался снова горячечный
бред. Генерал Багратион со слезами на глазах поцеловал сморщенную, высохшую руку полководца и вышел.
Как бы в подтверждение его слов, у
больного начался бессвязный
бред. Фраз понять было нельзя, слышны были только отдельные слова: государь, Мери, Каин, Авель.
Он лежал в сильном
бреду, говорил бессвязные речи и его
больному воображению представлялись дикие, страшные картины, сменявшиеся лишь по временам чудными видениями.
Мать Досифея сообщила ему, что
больная провела беспокойную ночь, не смолкая, бессвязно
бредила, да и теперь находится в каком-то странно, небывалом, тревожном состоянии, несмотря на то, что приобщилась Святых Тайн.
Наступила агония —
больной впал в беспамятство. Непонятные звуки вырывались у него из груди в продолжение всей тревожной предсмертной ночи, но и между ними внимательное ухо могло уловить обрывки мыслей, которыми жил он на гордость и славу отечеству. То были военные грезы — боевой
бред. Александр Васильевич
бредил войной, последней кампанией и чаще всего поминал Геную.
Ни вода, ни спирт, пущенные было опять в дело матерью Досифеей, не помогали.
Больная металась на постели с раскрасневшимся лицом, с открытыми, устремленными в одну точку глазами. Бессвязный
бред слетал с ее уст.
Из головы Воротынского ни на минуту не выходила мысль о виденном им во время болезни чудном видении. Он не мог согласиться с Панкратьевной, что это была игра его
больного воображения, как и другие являвшиеся ему в
бреду призраки. Для этого оно было слишком реально.