Неточные совпадения
Выйдет,
бывало,
на двор, сядет в кресла и прикажет голубков поднять; а кругом,
на крышах, люди стоят с ружьями против ястребов.
Он подвергался самым разнообразным приключениям: ночевал в болотах,
на деревьях,
на крышах, под мостами, сиживал не раз взаперти
на чердаках, в погребах и сараях, лишался ружья, собаки, самых необходимых одеяний,
бывал бит сильно и долго — и все-таки, через несколько времени, возвращался домой, одетый, с ружьем и с собакой.
Пурга — это снежный ураган, во время которого температура понижается до 15°. И ветер
бывает так силен, что снимает с домов
крыши и вырывает с корнями деревья. Идти во время пурги положительно нельзя: единственное спасение — оставаться
на месте. Обыкновенно всякая снежная буря сопровождается человеческими жертвами.
— А такой… Не нами это заведено, не нами и кончится. Все живет девушка, ничего не знает, а тут и свои крылышки отрастут. Не век вековать с отцом-то… Был у меня и женишок для вас
на примете, да только не стоит он красоты вашей. Балуется очень… По
крышам вместе,
бывало, лазили ребячьим делом.
Каждый день надо было раза два
побывать в роще и осведомиться, как сидят
на яйцах грачи; надо было послушать их докучных криков; надо было посмотреть, как развертываются листья
на сиренях и как выпускают они сизые кисти будущих цветов; как поселяются зорки и малиновки в смородинных и барбарисовых кустах; как муравьиные кучи ожили, зашевелились; как муравьи показались сначала понемногу, а потом высыпали наружу в бесчисленном множестве и принялись за свои работы; как ласточки начали мелькать и нырять под
крыши строений в старые свои гнезда; как клохтала наседка, оберегая крошечных цыпляток, и как коршуны кружились, плавали над ними…
Бывало, я любил приходить
на остров и хотя издали любоваться его серыми стенами и замшенною старою
крышей.
—
Бывало, выйдет она в сад, вся белая да пышная, гляжу я
на нее с
крыши, и —
на что мне солнышко, и — зачем белый свет? Так бы голубем под ноги ей и слетел! Просто — цветок лазоревый в сметане! Да с этакой бы госпожой хоть
на всю жизнь — ночь!
На «Нырке» питались однообразно, как питаются вообще
на небольших парусниках, которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей провизии и негде хранить ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе — больше есть было нечего, но все поглощалось огромными порциями. В знак душевного мира, а может быть, и различных надежд, какие чаще
бывают мухами, чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома. Солнце давно село. Нам светила керосиновая лампа, поставленная
на крыше кухни.
—
Бывает! — улыбаясь, сказал Грохотов. — Я этак-то спрятался однажды во двор, а там ещё страшнее. Так я
на крышу залез и до рассвета дня сидел за трубой. Человек человека должен опасаться, — закон природы…
— Молчи, лежебока… Ты вот все бока пролежал, только и знаешь, что
на солнышке греться, а я-то с утра покоя не знаю:
на десяти
крышах посидела, полгорода облетела, все уголки и закоулки осмотрела. А еще вот надо
на колокольню слетать,
на рынке
побывать, в огороде покопать… Да что я с тобой даром время теряю — некогда мне. Ах как некогда!
— Как тебе, брат, не надоест летать? Вон как жарко
бывает на солнышке: как раз задохнешься. А у меня всегда прохладно. Плавай себе сколько хочешь. Небось летом все ко мне в воду лезут купаться… А
на крышу кто к тебе пойдет?
Все, что я стану говорить о наружном виде ястребов-перепелятников, об их выкармливанье, вынашиванье и проч., совершенно прилагается и к двум первым родам. Перепелятники, пером светло-серые, называются чисторябыми; они
бывают посветлее и потемнее. Оренбургские охотники приписывают это различие в пере (то есть в цвете ястребиной
крыши) влиянию дерев,
на которых они вывелись, и потому светлых называют березовиками, а темных — дубовиками.
Он был так умен, что, идя в поле, охотник не брал его
на руку, а только отворял чулан, в котором он сидел, — ястреб вылетал и садился
на какую-нибудь
крышу; охотник, не обращал
на него внимания и отправлялся, куда ему надобно; через несколько времени ястреб догонял его и садился ему
на голову или
на плечо, если хозяин не подставлял руки; иногда случалось, что он долго не являлся к охотнику, но, подходя к знакомым березам, мимо которых надо было проходить (если идти в эту сторону), охотник всегда находил, что ястреб сидит
на дереве и дожидается его; один раз прямо с дерева поймал он перепелку, которую собака спугнула нечаянно, потому что тут прежде никогда не
бывало перепелок.
Когда случалось овладевать целым медвежьим гнездом, то из берлоги брали и привозили маленьких медвежат. Их обыкновенно держали в большом каменном сарае с маленькими окнами, проделанными под самой
крышей. Окна эти были без стекол, с одними толстыми, железными решетками. Медвежата,
бывало, до них вскарабкивались друг по дружке и висели, держась за железо своими цепкими, когтистыми лапами. Только таким образом они и могли выглядывать из своего заключения
на вольный свет божий.
Глина
на них обвалилась от дождя, и стены вместо белых сделались пегими;
крыши большею частию крыты тростником, как обыкновенно
бывает в южных городах наших; садики, для лучшего вида, городничий давно приказал вырубить.
В городах запрещено употреблять скалу
на крыши в предупреждение пожаров, но по деревням она до сих пор в большом употреблении.], утверждались
на застрехах и по большей части
бывали с «полицами», то есть с небольшими переломами в виде полок для предупреждения сильного тока дождевой воды.
Осмотрел он передние и задние горницы, посылал Пахома в подполье поглядеть, не загнили ли нижние венцы срубов, сам лазил
на чердак посмотреть
на крышу,
побывал во всех чуланах и в клети,
на погребе, сам вниз сходил и в бане
побывал, и в житнице, и в сараях, в конюшне, в коровнике и
на сеновале, где, похваливая поповское сено, вилами его потыкал. И все
на бумажке записывал.
В селе Райбуже, как раз против церкви, стоит двухэтажный дом
на каменном фундаменте и с железной
крышей. В нижнем этаже живет со своей семьей сам хозяин, Филипп Иванов Катин, по прозванию Дюдя, а в верхнем, где летом
бывает очень жарко, а зимою очень холодно, останавливаются проезжие чиновники, купцы и помещики. Дюдя арендует участки, держит
на большой дороге кабак, торгует и дегтем, и мёдом, и скотом, и сороками, и у него уж набралось тысяч восемь, которые лежат в городе в банке.
Голубей породистых разводил и продавал охотникам; всё,
бывало, стоит
на крыше, веник вверх швыряет и свистит, а турманы под самыми небесами, а ему всё мало и еще выше хочется.
Мастеровые бросали работу и неслись туда же, и никто не стеснялся своего костюма и неумытого лица; и только,
бывало, пронесется крик: «Пожар!», все мужчины и мальчишки лезут
на крыши, гремя железными листами, и стоят, еле держатся, протягивают вдаль указательные персты, как полководцы
на памятнике.