Неточные совпадения
Кабанов. Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет. Так, братец, Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что родные, а точно вороги друг другу.
Варвару маменька точила-точила; а та не стерпела, да и была такова — взяла да и
ушла.
Варвара. Куда ты
уйдешь? Ты мужняя жена.
Уходят Кабанова и
Варвара.
Борис и Катерина
уходят. Кудряш и
Варвара садятся на камень.
Варвара. Ну, я много разговаривать не люблю; да и некогда мне. Мне гулять пора. (
Уходит.)
Кабанов
уходит, за ним Катерина,
Варвара и Глаша.
Дико́й
уходит, и все за ним. Сцена несколько времени пуста. Под своды быстро входит
Варвара и, притаившись, высматривает.
Варвара обнимает его одной рукой, и
уходят.
Кудряш
уходит, а
Варвара подходит к своим воротам и манит Бориса. Он подходит.
Робинзон (грозя кулаком). О
варвары, разбойники! Ну, попал я в компанию! (
Уходит.)
Устав рассказывать, она
ушла к себе.
Варвара закурила папиросу, посидела, закрыв глаза, потом сказала, вздыхая...
Смахивая платком слезы, она
ушла. Самгин подошел к запотевшему окну, вытер стекло и приложился к стеклу лбом, вспоминая: когда еще он был так взволнован? Когда
Варвара сделала аборт?
Варвара и Клим
ушли, Лидия осталась, пытаясь успокоить больного; из столовой были слышны его крики...
Клим догадался, что нужно
уйти, а через день, идя к ней, встретил на бульваре
Варвару в белой юбке, розовой блузке, с красным пером на шляпе.
—
Уйдите, Самгин, — крикнула
Варвара, падая боком на постель.
Кутузов
ушел, а Самгин, прислушиваясь, как
Варвара, кашляя, захлебывается словами, подумал...
Она взвизгивала все более пронзительно. Самгин, не сказав ни слова, круто повернулся спиною к ней и
ушел в кабинет, заперев за собою дверь. Зажигая свечу на столе, он взвешивал, насколько тяжело оскорбил его бешеный натиск
Варвары. Сел к столу и, крепко растирая щеки ладонями, думал...
Варвара, сказав, что она устала, скрылась в комнату, отведенную ей; Самгин тоже
ушел к себе и долго стоял у окна, ни о чем не думая, глядя, как черные клочья облаков нерешительно гасят звезды.
— Славный человек, — вздохнула
Варвара, когда постоялец
ушел.
Пообедав, он
ушел в свою комнату, лег, взял книжку стихов Брюсова, поэта, которого он вслух порицал за его антисоциальность, но втайне любовался холодной остротой его стиха. Почитал, подремал, затем пошел посмотреть, что делает
Варвара; оказалось, что она вышла из дома.
Он снова улыбался своей улыбочкой, как будто добродушной, но Самгин уже не верил в его добродушие. Когда рабочий
ушел, он несколько минут стоял среди комнаты, сунув руки в карманы, решая: следует ли идти к
Варваре? Решил, что идти все-таки надобно, но он пойдет к Сомовой, отнесет ей литографированные лекции Ключевского.
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и
ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
«Последние годы жизни Анфимьевны
Варвара относилась к ней очень плохо, но Анфимьевна все-таки не
ушла на другое место», — напомнил он себе и подумал, что Таисья могла бы научиться печатать на машинке Ремингтона.
Варвара, встряхнув головою, рассыпала обильные рыжеватые волосы свои по плечам и быстро
ушла в комнату отчима; Самгин, проводив ее взглядом, подумал, что волосы распустить следовало раньше, не в этот момент, а Макаров, открыв окна, бормотал...
На руке своей Клим ощутил слезы. Глаза
Варвары неестественно дрожали, казалось — они выпрыгнут из глазниц. Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в темную столовую, взял с буфета еще не совсем остывший самовар, поставил его у кровати
Варвары и, не взглянув на нее, снова
ушел в столовую, сел у двери.
Хотелось, чтоб ее речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала звучать, но
Варвара украшалась словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она
ушла, оставив на столе носовой платок, от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.
Самгин стал расспрашивать о Лидии.
Варвара, все время сидевшая молча, встала и
ушла, она сделала это как будто демонстративно. О Лидии Макаров говорил неинтересно и, не сказав ничего нового для Самгина, простился.
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что глаза
Варвары провожают его с явной радостью. Он
ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она смотрит на него все теми же глазами ночной птицы, которая не умеет жить днем.
Утром, когда Самгин оделся и вышел в столовую, жена и Кутузов уже
ушли из дома, а вечером
Варвара уехала в Петербург — хлопотать по своим издательским делам.
— Молчите! Или —
уходите прочь, — крикнула Лидия, убегая в кухню. Ее злой крик заставил
Варвару завыть голосом деревенской бабы, кликуши...
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если не
уходила она — приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Варвара молча кивала головой, попросив чаю,
ушла к себе, а через несколько минут явилась в черном платье, причесанная, с лицом хотя и печальным, но успокоенным.
Дома он расслабленно свалился на диван.
Варвара куда-то
ушла, в комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался вспомнить слова своей речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
— Безумие, — сказала
Варвара, швырнув газету на пол, и
ушла, протестующе топая голыми пятками. Самгин поднял газету и прочитал в ней о съезде земцев, тоже решивших организоваться в партию.
— Не видать бы Привалову моей
Варвары, как своих ушей, только уж, видно, такое его счастье… Не для него это дерево растилось, Вася, да, видно, от своей судьбы не
уйдешь. Природа-то хороша приваловская… Да и заводов жаль, Вася: погинули бы ни за грош. Ну, да уж теперь нечего тужить: снявши голову, по волосам не плачут.
Тут она откланялась, и оба они
ушли, — не знаю, в дураках или с торжеством; Ганечка, конечно, в дураках; он ничего не разобрал и покраснел как рак (удивительное у него иногда выражение лица!), но
Варвара Ардалионовна, кажется, поняла, что надо поскорее улепетывать и что уж и этого слишком довольно от Аглаи Ивановны, и утащила брата.
— Разве только для дамы, — рассмеялся Ипполит, вставая. — Извольте,
Варвара Ардалионовна, для вас я готов сократить, но только сократить, потому что некоторое объяснение между мной и вашим братцем стало совершенно необходимым, а я ни за что не решусь
уйти, оставив недоумения.
Он
услал ее, наконец, и после долгих колебаний (
Варвара Павловна все не возвращалась) решился отправиться к Калитиным, — не к Марье Дмитриевне (он бы ни за что не вошел в ее гостиную, в ту гостиную, где находилась его жена), но к Марфе Тимофеевне; он вспомнил, что задняя лестница с девичьего крыльца вела прямо к ней.
Варвара Ивановна уехала совершенно спокойная. Перед вечером она пожаловалась на головную боль, попросила сына быть дома и затем
ушла к себе в спальню.
Варвара Тебенькова, дочь моего хозяина, точно
ушла от родителя своего в скиты, где и жила в той же самой Магдалининой обители, но про беременность ее ничего не знаю.
Дочь моя
Варвара, точно,
ушла от меня в скиты своею охотой и с моего благословения, и жила там в обители у игуменьи Магдалины, которая ныне мещанкой в городе С *** приписана и зовется Маврой Кузьмовной.
Когда Степан Трофимович кончил и,
уходя, объявил ученице, что в следующий раз приступит к разбору «Слова о полку Игореве»,
Варвара Петровна вдруг встала и объявила, что лекций больше не будет.
— Капитаном прозывается, человек, надо бы так сказать, неосторожный. А это, уж за верное, их сестрица. Она, полагать надо, из-под надзору теперь
ушла, — сбавив голос, проговорил Никон Семеныч и значительно взглянул на
Варвару Петровну.
Он
ушел от окна, именно когда воротились наши дамы; Лизу
Варвара Петровна усадила на прежнее место, уверяя, что им минут хоть десять надо непременно повременить и отдохнуть и что свежий воздух вряд ли будет сейчас полезен на больные нервы.
— О дрезденской Мадонне? Это о Сикстинской? Chère
Варвара Петровна, я просидела два часа пред этою картиной и
ушла разочарованная. Я ничего не поняла и была в большом удивлении. Кармазинов тоже говорит, что трудно понять. Теперь все ничего не находят, и русские и англичане. Всю эту славу старики прокричали.
Наташке и хотелось украсть сладкий пирог и потихоньку съесть его, да нельзя было: раз — что
Варвара торчит около нее, да и только, не выжить ее ничем; а другое — если и
уйдет и без нее снимать со сковороды, так она потом посчитает по следам на сковороде: сколько нет, столько пирожков потребует, — никак украсть нельзя ни одного.
Он боялся, что гости помешают. Володин и
Варвара забавлялись, — думали, что он только пьян. Подмигивали друг другу,
уходили поодиночке, стучали в дверь, говорили разными голосами...
И с этими словами
уходил — играть на биллиарде. Оттуда иногда к вечеру приходил домой, а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым и Володиным. В такие ночи
Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, — тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только утром, то
Варвара встречала день совсем больная.
К счастью его,
Варвара занялась в кухне и не заглядывала в горницы, — да и как ей было
уйти от такого изобилия съестных припасов: как раз Клавдия чем-нибудь попользуется.