Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в
церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, в
вере тверд и каждое воскресенье бываю в
церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
И ему теперь казалось, что не было ни одного из верований
церкви, которое бы нарушило главное, —
веру в Бога, в добро, как единственное назначение человека.
— «Да, то, что я знаю, я знаю не разумом, а это дано мне, открыто мне, и я знаю это сердцем,
верою в то главное, что исповедует
церковь».
Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, — поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление
веры предков и святого обычая, за посрамление
церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле — за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть козаков.
— Это — больше, глубже
вера, чем все, что показывают золоченые, театральные, казенные
церкви с их певчими, органами, таинством евхаристии и со всеми их фокусами. Древняя, народная, всемирная
вера в дух жизни…
Потом он шагал в комнату, и за его широкой, сутулой спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными глазами. Молча поцеловав
Веру Петровну, она кланялась всем людям в комнате, точно иконам в
церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста, прикрывая рот платком. Смотрела она в тот угол, где потемнее, и как будто ждала, что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее...
— Ну, что же я сделаю, если ты не понимаешь? — отозвалась она, тоже как будто немножко сердясь. — А мне думается, что все очень просто: господа интеллигенты почувствовали, что некоторые излюбленные традиции уже неудобны, тягостны и что нельзя жить, отрицая государство, а государство нестойко без
церкви, а
церковь невозможна без бога, а разум и
вера несоединимы. Ну, и получается иной раз, в поспешных хлопотах реставрации, маленькая, противоречивая чепуха.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все
веры, кроме
веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, — разум
церкви и власти.
И бабушка, занимаясь гостями, вдруг вспомнит, что с
Верой «неладно», что она не в себе, не как всегда, а иначе, хуже, нежели какая была; такою она ее еще не видала никогда — и опять потеряется. Когда Марфенька пришла сказать, что
Вера нездорова и в
церкви не будет, Татьяна Марковна рассердилась сначала.
— Ее история перестает быть тайной… В городе ходят слухи… — шептала Татьяна Марковна с горечью. — Я сначала не поняла, отчего в воскресенье, в
церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о
Вере — здорова ли она, — и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я взглянула кругом — у всех на лицах одно: «Что
Вера?» Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…
А у
Веры именно такие глаза: она бросит всего один взгляд на толпу, в
церкви, на улице, и сейчас увидит, кого ей нужно, также одним взглядом и на Волге она заметит и судно, и лодку в другом месте, и пасущихся лошадей на острове, и бурлаков на барке, и чайку, и дымок из трубы в дальней деревушке. И ум, кажется, у ней был такой же быстрый, ничего не пропускающий, как глаза.
Там, в
церкви, толпилось по углам и у дверей несколько стариков и старух. За колонной, в сумрачном углу, увидел он
Веру, стоящую на коленях, с наклоненной головой, с накинутой на лицо вуалью.
В слободской
церкви Райский пересмотрел всех и выучил наизусть физиономию каждой старухи, отыскивая
Веру. Но ее не было, и он отправился на гору.
Он пошел к
Вере, но ее не было дома. Марина сказала, что барышня ко всенощной пошла, но только не знала, в какую
церковь, в слободе или в деревенский приход на гору.
— У вас какая-то сочиненная и придуманная любовь… как в романах… с надеждой на бесконечность… словом — бессрочная! Но честно ли то, что вы требуете от меня,
Вера? Положим, я бы не назначал любви срока, скача и играя, как Викентьев, подал бы вам руку «навсегда»: чего же хотите вы еще? Чтоб «Бог благословил союз», говорите вы, то есть чтоб пойти в
церковь — да против убеждения — дать публично исполнить над собой обряд… А я не верю ему и терпеть не могу попов: логично ли, честно ли я поступлю!..
Начальник же тюрьмы и надзиратели, хотя никогда и не знали и не вникали в то, в чем состоят догматы этой
веры, и что означало всё то, что совершалось в
церкви, — верили, что непременно надо верить в эту
веру, потому что высшее начальство и сам царь верят в нее.
Чаще всего посаженною матерью бывала Мерцалова или ее мать, тоже очень хорошая дама, а
Вера Павловна никогда: она и одевала, и провожала невесту в
церковь, но только как одна из подруг.
Без
веры и без особых обстоятельств трудно было создать что-нибудь живое; все новые
церкви дышали натяжкой, лицемерием, анахронизмом, как пятиглавые судки с луковками вместо пробок, на индо-византийский манер, которые строит Николай с Тоном, или как угловатые готические, оскорбляющие артистический глаз
церкви, которыми англичане украшают свои города.
Чувство изгнано, все замерло, цвета исчезли, остался утомительный, тупой, безвыходный труд современного пролетария, — труд, от которого, по крайней мере, была свободна аристократическая семья Древнего Рима, основанная на рабстве; нет больше ни поэзии
церкви, ни бреда
веры, ни упованья рая, даже и стихов к тем порам «не будут больше писать», по уверению Прудона, зато работа будет «увеличиваться».
Собственно мистический характер зодчество теряет с веками Восстановления. Христианская
вера борется с философским сомнением, готическая стрелка — с греческим фронтоном, духовная святыня — с светской красотой. Поэтому-то храм св. Петра и имеет такое высокое значение, в его колоссальных размерах христианство рвется в жизнь,
церковь становится языческая, и Бонаротти рисует на стене Сикстинской капеллы Иисуса Христа широкоплечим атлетом, Геркулесом в цвете лет и силы.
— Думай себе что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе. Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за
веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной
церкви с католической под властью римского папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию
церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
Когда начались преследования против
церкви и духовенства, то нашлось много людей, преданных своей
вере и согласных терпеть страдание и мучение.
Вопрос об этом влиянии не надо оспаривать; оно возникает из того примера, который показывает Русская
Церковь, из ее доктрины, прочно основанной на церковной науке, от которой так далек римский католицизм, с заложенным в нем принципом разрушения и со своей наукой, враждебной
вере…
Даже у тех русских, которые не только не имеют православной
веры, но даже воздвигают гонение на православную
церковь, остается в глубине души слой, формированный православием.
Чтобы слиться с народом и его
верой, он одно время принуждал себя считать православным, соблюдал все предписания православной
церкви, но не в силах был смириться, взбунтовался и начал проповедовать свою
веру, свое христианство, свое Евангелие.
Государственная
церковь, государственное христианство есть такая же ложь и невозможность, как и научная
вера, как и религия, основанная на знании.
Те, которые вносят государственную принудительность в дела
церкви и
веры, те верят лишь в видимое, чувственное, природное, для них остается закрытым сверхприродное, сверхчувственное, невидимое.
Идея переселения души, отделения души от плоти этого мира и перехода из этого мира в совершенно иной, противоположна
вере в воскресение плоти и космическое спасение человечества и мира путем
Церкви и истории.
Ныне совершается окончательное падение своекорыстной концепции
Церкви, которая преобладала у духовного сословия и нужна была другим сословиям, к
вере равнодушным.
Когда государство хочет принудить людей к восприятию истины
церкви, оно поступает так же, как если бы наука хотела принудить людей воспринять истину
веры.
Церковь и
вера тут уничтожаются государством и наукой, так как происходит подмена свободного восприятия принудительным.
Государство относится к
церкви совсем так, как научное знание относится к религиозной
вере.
Когда государство, область принуждения и закона, вторгается в
церковь, область свободы и благодати, то происходит подобное тому, как когда знание, принудительное обличение видимых вещей, вторгается в
веру, свободное обличение вещей невидимых.
Принудительное государство, как и принудительное знание, нужны природному миру и природному человечеству, но эти принудительно-природные начала не могут быть внесены в
церковь и в
веру.
В
церкви и в
вере дана абсолютная истина и абсолютная жизнь, и именно поэтому сфера церковной жизни должна быть отграничена от государства и от знания как сфер принудительных и неабсолютных.
Мирское общество и языческое государство могут покоряться
церкви и служить ей, могут в путях истории защищать
веру и воспитывать человечество, но из недр
церкви принуждение идти не может и никогда не шло.
Знаменитое и непонятое выражение, приписываемое учителю
церкви Тертулиану, — «credo quia absurdum est» [Верую — ибо нелепо (лат.).] — характеризует психологическую природу
веры.
Колония называется исправительной, но таких учреждений или лиц, которые специально занимались бы исправлением преступников, на Сахалине нет; нет также на этот счет каких-либо инструкций и статей в «Уставе о ссыльных», кроме немногих указаний на случаи, когда конвойный офицер или унтер-офицер может употребить против ссыльного оружие или когда священник должен «назидать в обязанностях
веры и нравственности», объяснять ссыльным «важность даруемого облегчения» и т. п.; нет на этот счет и каких-либо определенных воззрений; но принято думать, что первенство в деле исправления принадлежит
церкви и школе, а затем свободной части населения, которая своим авторитетом, тактом и личным примером значительно может способствовать смягчению нравов.
О характере их направляющей деятельности можно судить по следующей выдержке из резолюции преосвященного Гурия на одном из актов, хранящихся в корсаковской
церкви: «Если не во всех у них (то есть ссыльных) имеются
вера и раскаяние, то во всяком случае у многих, что мною лично было усмотрено; не что иное, а именно чувство раскаяния и
вера заставляли их горько плакать, когда я поучал их в 1887 и 1888 гг.
— Нет, ходил в
церковь, а это правда, говорил, что по старой
вере правильнее. Скопцов тоже уважал очень. Это вот его кабинет и был. Ты почему спросил, по старой ли
вере?
— Вот кого новообрядствующей-то
церкви надо гнать, вот кого зорить да жечь! А не нас, мы — искони Русь, наша
вера истинная, восточная, корневая русская
вера, а это все — Запад, искаженное вольнодумство! От немцев, от французов — какое добро? Вон они в двенадцатом-то году…
А потом вспомнил: да ведь это американцы. Те, что летают по воздуху, что смеются в
церквах, что женятся у раввинов на еврейках, что выбирают себе
веру, кто как захочет… Те, что берут себе всего человека, и тогда у него тоже меняется
вера…
И церковники выбрали последнее: символ
веры учится и читается, как молитва и в
церквах, а нагорная проповедь исключена даже из чтений евангельских в
церквах, так что в
церквах никогда, кроме как в те дни, когда читается всё Евангелие, прихожане не услышат ее.
Какие же нужны
церквам хитрости и усилия, чтобы, несмотря на все эти разрушающие
веру условия, продолжать строить
церкви, служить обедни, проповедовать, учить, обращать и, главное, получать за это огромное содержание, как все эти священники, пастыри, интенданты, суперинтенданты, аббаты, архидиаконы, епископы и архиепископы.
Но если кто особенно хочет позаботиться о своей душе, то по этой
вере внушается, что наибольшее обеспечение блаженства души на том свете достигается еще тем, чтобы жертвовать деньги на
церкви и монастыри, обязывая этим святых людей молиться за себя. Спасительны еще, по этой
вере, для души хождения по монастырям и целование явленных икон и мощей.
Между прочим, высказывая в этих вопросах мысль о том, что словесное выражение сущности
веры, которое требовалось
церковью и отступление от которого считалось ересью, никогда не могло вполне покрывать самого миросозерцания верующего и что потому требование выражения
веры известными словами и производило ереси, он в вопросе 21-м и 33-м говорит...
Раз я в Москве присутствовал при спорах о
вере, которые происходили по обыкновению на Фоминой у
церкви в Охотном ряду.
Уже ко времени Константина всё понимание учения свелось к резюме, утвержденным светской властью, — резюме споров, происходивших на соборе, — к символу
веры, в котором значится: верую в то-то, то-то и то-то и под конец — в единую, святую, соборную и апостольскую
церковь, т. е. в непогрешимость тех лиц, которые называют себя
церковью, так что всё свелось к тому, что человек верит уже не богу, не Христу, как они открылись ему, а тому, чему велит верить
церковь.
Нужны особенные, сверхъестественные усилия. И такие усилия, всё более и более напрягая их, и употребляют
церкви. У нас в России (кроме всех других) употребляется простое, грубое насилие покорной
церкви власти. Людей, отступающих от внешнего выражения
веры и высказывающих это, или прямо наказывают, или лишают прав; людей же, строго держащихся внешних форм
веры, награждают, дают права.
Кроме того, если бы Христос действительно установил такое учреждение, как
церковь, на котором основано всё учение и вся
вера, то он, вероятно бы, высказал это установление так определенно и ясно и придал бы единой истинной
церкви, кроме рассказов о чудесах, употребляемых при всяких суевериях, такие признаки, при которых не могло бы быть никакого сомнения в ее истинности; но ничего подобного нет, а как были, так и есть теперь различные учреждения, называющие себя каждое единою истинною
церковью.