Неточные совпадения
Неприятнее всего была
та первая минута, когда он,
вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей
для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и наконец увидал ее в спальне с несчастною, открывшею всё, запиской в руке.
Как ни ново и трудно было
то, что он намерен был сделать, он знал, что это была единственная возможная
для него теперь жизнь, и как ни привычно и легко было
вернуться к прежнему, он знал, что это была смерть.
Татьяна Борисовна отправила к племяннику двести пятьдесят рублей. Через два месяца он потребовал еще; она собрала последнее и выслала еще. Не прошло шести недель после вторичной присылки, он попросил в третий раз, будто на краски
для портрета, заказанного ему княгиней Тертерешеневой. Татьяна Борисовна отказала. «В таком случае, — написал он ей, — я намерен приехать к вам в деревню
для поправления моего здоровья». И действительно, в мае месяце
того же года Андрюша
вернулся в Малые Брыки.
Из толпы вышел седой старик. Он подал мне коготь рыси и велел положить его в карман,
для того чтобы я не забыл просьбы их относительно Ли Тан-куя. После этого мы расстались: удэгейцы
вернулись назад, а мы пошли своей дорогой.
Мы
вернулись в Ровно; в гимназии давно шли уроки, но гимназическая жизнь отступила
для меня на второй план. На первом было два мотива. Я был влюблен и отстаивал свою веру. Ложась спать, в
те промежуточные часы перед сном, которые прежде я отдавал буйному полету фантазии в страны рыцарей и казачества, теперь я вспоминал милые черты или продолжал гарнолужские споры, подыскивая аргументы в пользу бессмертия души. Иисус Навит и формальная сторона религии незаметно теряли
для меня прежнее значение…
У нас, как известно, каторжные работы сопряжены с поселением в Сибири навсегда; приговоренный к каторге удаляется из нормальной человеческой среды без надежды когда-либо
вернуться в нее и таким образом как бы умирает
для того общества, в котором он родился и вырос.
Герой мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что
для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это сделать, а также и
то, что
для человека, задавшего себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому,
вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним.
Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
Наконец г-н Клюбер
вернулся, объявил, что через полчаса обед будет готов, и предложил до
тех пор поиграть в кегли, прибавив, что это очень хорошо
для аппетита, хе-хе-хе!
Она
вернулась домой влюбленная. В кого? Конечно, не в актера, исполнявшего благородную роль, а в свою мечту об этом герое, воплотившем
для нее все
то неясное, что рисовалось ей назади, в этом романтическом прошлом. И когда ее кузен, либерал и скептик, позволил себе посмеяться над пьесой и над романтическими мечтами Лены, она спорила долго, горячо, чуть не до слез.
— Вот и Марта только-что
вернулась, — рассказывала Вершина. — Она часто в нашу церковь ходит. Уж я и
то смеюсь:
для кого это, говорю, вы, Марта, в нашу церковь ходите? Краснеет, молчит. Пойдемте, в беседке посидимте, — сказала она быстро и без всякого перехода от
того, что говорила раньше.
Я тотчас же
вернулся в трактир, взял бутылку водки, в лавочке купил 2 фунта кренделей и фунт постного сахару
для портных и
для баб. Я пришел к ним, когда они, переругиваясь, собирались спать, но когда я портным выставил бутылку, а бабам — лакомство,
то стал первым гостем.
Но
для того, чтоб объяснить это восклицание Литвинова, мы должны попросить снисходительного читателя
вернуться с нами за несколько лет назад…
Вскоре после этого, дня через три, Зинаида Федоровна,
вернувшись откуда-то, забыла в передней свой кошелек. К счастью
для меня, в этот раз не я помогал ей раздеваться, а Поля. Когда хватились кошелька,
то в передней его уже не оказалось.
Матроска ожидала дочь и, несмотря на поздний
для нее час, с азартом вязала толстый шерстяной чулок. По сердитому стуку вязальных прутиков и электрическому трепетанию серого крысиного хвоста, торчавшего на матроскиной макушке, видно было, что эта почтенная дама весьма в тревожном положении. Когда у подъезда раздался звонок, она сама отперла дверь, впустила Юлочку, не сказав ей ни одного слова,
вернулась в залу, и только когда
та прошла в свою комнату, матроска не выдержала и тоже явилась туда за нею.
Для этого,
вернувшись домой, он сейчас же позвал
того ласковым голосом...
— Очевидно, господа, — сказал он, — вам угодно, чтобы господин Лаевский
вернулся домой великодушным и рыцарем, но я не могу доставить вам и ему этого удовольствия. И не было надобности вставать рано и ехать из города за десять верст
для того только, чтобы пить мировую, закусывать и объяснять мне, что дуэль устарелая формальность. Дуэль есть дуэль, и не следует делать ее глупее и фальшивее, чем она есть на самом деле. Я желаю драться!
— Но это очень грустно, — все, что вы говорите, — сказал Дюрок. — Однако я без вас не
вернусь, Молли, потому, что за этим я и приехал. Медленно, очень медленно, но верно Ганувер умирает. Он окружил свой конец пьяным туманом, ночной жизнью. Заметьте, что не уверенными, уже дрожащими шагами дошел он к сегодняшнему дню, как и назначил, — дню торжества. И он все сделал
для вас, как было
то в ваших мечтах, на берегу. Все это я знаю и очень всем расстроен, потому что люблю этого человека.
Нет, она не кончилась; только
для того, чтобы продолжать мой рассказ, мне нужно ввести новое лицо; а чтобы ввести это новое лицо, я должен
вернуться несколько назад.
Зная уже давно, что легче «верблюду пройти в игольное ушко», чем женщине, вкусившей этого яда,
вернуться к нормальной и честной жизни, и присматриваясь к ней самой, я убедился, что в ней нет никаких задатков
для того, чтобы она могла составить исключение из общего правила, и с болью в душе я решил предоставить ее судьбе.
— Да, — заговорил он, как будто продолжая свои мысли. — Всем нам, а особенно вам, женщинам, надо прожить самим весь вздор жизни,
для того чтобы
вернуться к самой жизни; а другому верить нельзя. Ты еще далеко не прожила тогда этот прелестный и милый вздор, на который я любовался в тебе; и я оставлял тебя выживать его и чувствовал, что не имел права стеснять тебя, хотя
для меня уже давно прошло время.
Но это только один раз сказал он мне, остальное же время мне казалось, что ему было так же хорошо, как и мне, а мне было так радостно и весело. Если же ему и скучно иногда, — утешала я себя, —
то и я поскучала
для него в деревне; если же и изменились несколько наши отношения,
то все это снова
вернется, как только мы летом останемся одни с Татьяной Семеновной в нашей Никольском доме.
— Лиза, —
вернулся вдруг опять Павел Павлович, — Лиза? Знаете ли вы, что такое была
для меня Лиза-с, была и есть-с? Была и есть! — закричал он вдруг почти в исступлении, — но… Хе! Это после-с; все будет после-с… а теперь — мне мало уж
того, что мы с вами выпили, Алексей Иванович, мне другое удовлетворение необходимо-с!..
И она думала также, что ей уже поздно мечтать о счастье, что всё уже
для нее погибло и
вернуться к
той жизни, когда она спала с матерью под одним одеялом, или выдумать какую-нибудь новую, особенную жизнь уже невозможно.
Гуров был москвич,
вернулся он в Москву в хороший, морозный день, и когда надел шубу и теплые перчатки и прошелся по Петровке, и когда в субботу вечером услышал звон колоколов,
то недавняя поездка и места, в которых он был, утеряли
для него все очарование.
Он проводил печальную фуру за ворота и
вернулся как раз во-время
для того, чтобы предложить свои услуги. Студент через очки посмотрел на него.
Вот и
вернулся ангел, сверкнул белыми одеждами и стал покорно в ожидании вопросов. Обрадовался Всеблагий и
для торжества повелел возгореться многим новым кометам: пусть сияют полукружием. И еще
то понравилось Всеблагому, что так белы и светлы одежды ангельские. С этого и начал Он вопросы...
Он
вернулся назад, чтобы опустить письма. Услышав, как они стукнулись о железное дно ящика, он еще плотнее запахнул теплую шубу и пошел дальше. И
для того чтобы опять
вернуться к прежним отрадным мыслям о доме, о процентах, о сладости молитв, о людских грехах и о своей чистоте, он еще раз с чувством прошептал, растроганно покачивая головой...
А в гостиной Ниночка тихо рассказывала студенту о
том, что было семь лет
тому назад. Тогда Николай за одну историю был уволен с несколькими товарищами из Технологического института, и только связи отца спасли его от большого наказания. При горячем объяснении с сыном вспыльчивый Александр Антонович ударил его, и в
тот же вечер Николай ушел из дому и
вернулся только сегодня. И оба — и рассказчица и слушатель — качали головами и понижали голос, и студент
для ободрения Ниночки даже взял ее руку в свою и гладил.
И так, твердый и прямой, прошел о. Игнатий до кладбища и такой же
вернулся назад. И только у дверей в комнату жены спина его согнулась немного; но это могло быть и оттого, что большинство дверей были низки
для его роста. Войдя со свету, он с трудом мог рассмотреть лицо жены, а когда рассмотрел,
то удивился, что оно совсем спокойно и на глазах нет слез. И не было в глазах ни гнева, ни горя — они были немы и молчали тяжело, упорно, как и все тучное, бессильное тело, вдавившееся в перину.
Хотя только редкие люди могут вполне быть целомудренны, пусть всякий человек понимает и помнит, что он всегда может быть более целомудрен, чем он был прежде, и может
вернуться к нарушенному целомудрию, и что чем больше приблизится человек к полному целомудрию,
тем больше он получит сам
для себя истинного блага и
тем более он будет в состоянии служить благу ближних.
Дело в
том, что он только что
вернулся из гостей, где сказано было много неприятных и обидных
для него вещей. Сначала заговорили о пользе образования вообще, потом же незаметно перешли к образовательному цензу служащей братии, причем было высказано много сожалений, упреков и даже насмешек по поводу низкого уровня. И тут, как это водится во всех российских компаниях, с общих материй перешли к личностям.
А
для того чтобы жизненно уверовать, опытно воспринять
то, что входит в православие,
вернуться к его «практике», нужно было совершить еще долгий, долгий путь, преодолеть в себе многое, что налипло к душе за годы блужданий.
— А вы — шить! Слышите? С места не вскакивать и работать до моего прихода. Кто-нибудь из старших присмотрит. Памфилова Женя, ты! С тебя взыщется, если опять шум будет. А я сейчас
вернусь. — И скрылась за дверью рабочей комнаты. Вслед за
тем произошло нечто совсем неожиданное
для Дуни.
С
тех пор, как
вернулся из Москвы муж, она за собою следит. Но ей не нужно особенно себя сдерживать. Он
для нее точно какой-то постоялец. Ни злобы, ни раздражения, ни желания показать, как она к нему относится… Только бы он не вздумал нежничать.
В памяти моей сохранился и другой факт, который я приведу здесь еще раз, не смущаясь
тем, что я уже рассказывал о нем раньше. Милль обещал мне подождать меня в Нижней палате и ввести на одно, очень ценное
для меня, заседание. Я отдал при входе в зал привратнику свою карточку и попросил передать ее Миллю. Привратник
вернулся, говоря, что нигде — ни в зале заседаний, ни в библиотеке, ни в ресторане — не нашел"мистера Милля". Я так и ушел домой, опечаленный своей неудачей.
Для Ф.А. Снетковой в пьесе не было роли, вполне подходившей к ее амплуа. Она
вернулась из-за границы как раз к репетициям"Однодворца". Об этой ее заграничной поездке, длившейся довольно долго, ходило немало слухов и толков по городу. Но я мало интересовался всем этим сплетничаньем,
тем более что сама Ф.А. была мне так симпатична, и не потому только, что она готовилась уже к роли в"Ребенке", прошедшем через цензурное пекло без всяких переделок.
Жизнь, как личное существование, отжита человечеством, и
вернуться к ней нельзя, и забыть
то, что личное существование человека не имеет смысла, невозможно. Что бы мы ни писали, ни говорили, ни открывали, как бы ни усовершенствовали нашу личную жизнь, отрицание возможности блага личности остается непоколебимой истиной
для всякого разумного человека нашего времени.
Все лето 1880 года Гончаров чувствовал себя прекрасно, был чрезвычайно общителен, приглашал нас и к себе завтракать в мезонин
той дачки, где он жил.
Вернувшись в Петербург, он продолжал свои беседы в нескольких письмах, которые я получил от него в Москве. Хотя в них не было ничего сколько-нибудь щекотливого
для его памяти, а, напротив, много доказательств
того, как он симпатично и даровито писал письма более интимного характера, я воздержусь от напечатания их в этом очерке.
Елизавета Петровна
вернулась к Селезневым несколько успокоенная, но там ожидало ее начало
той пытки, которая была неминуема
для нее в обществе таких, кто знал о ее близости к семье Сиротининых.
Дело в
том, что с небольшим год
тому назад Сергей Семенович,
вернувшись в один далеко
для него не прекрасный день со службы, застал в гостиной жены еще сравнительно не старую, кокетливо одетую красивую даму и молодого, лет двадцати четырех или пяти, человека поразительной красоты. С первого беглого взгляда можно было догадаться, что это мать и сын. Так разительно было их сходство, особенно выражение глаз, черных как уголь, смелых, блестящих.
— Он самый… Он здесь, перед вами… Он отбыл свой срок и
вернулся на родину… Спасибо вам, большое спасибо за все
то, что вы сделали
для моей дочери… Я счастлив и давно уже забыл, что был на каторге…
Тем лучше
для нас: мы будем отгонять скот от города, отбивать обозы у москвитян, а если ворвемся в самый город,
то сорвем колокол с веча, а вместо него повесим опорожненную флягу или старую туфлю гроссмейстера, пограбим, что только попадется под руки, и
вернемся домой запивать свою храбрость и делить добычу, — хвастался совершенно пьяный рыцарь, еле ворочая языком.
Фимка, между
тем,
вернувшись в дом, прошла в будуар, под видом уборки, но собственно
для того, что это была единственная комната в доме, где она без барыни могла быть совершенно одна. Одиночество было
для нее необходимо. Ей надо было собраться с мыслями.
— Помни, что я тебе сказала, — заметила ей Анжелика Сигизмундовна, — я уезжаю только
для того, чтобы
вернуться через несколько месяцев за тобой.
Тем лучше
для нас: мы будем отгонять скот от города, отбивать обозы у москвитян, а если ворвемся в самый город,
то сорвем колокол с веча, а вместо него повесим опорожненную флягу или старую туфлю гроссмейстера, пограбить, что только попадется под руки, и
вернемся домой запивать свою храбрость и делить добычу, — хвастался совершенно пьяный рыцарь, еле ворочая языком.
Мысль о какой бы
то ни было развязке так беспощадно сложившихся
для него обстоятельств являлась чрезвычайно отрадной.
Вернувшись из Петербурга, куда он ездил по вызову графа
для доклада о происшедшем в Грузине пожаре, он привез оттуда известие, которое, казалось ему, вело к этой развязке.
Вернувшись в Москву, несмотря на свое тяжелое горе, Даша должна была заканчивать нелегкий учебный год, сдавать выпускные экзамены на получение диплома и, в
то же время, еще усерднее бегать по урокам
для прокормления осиротевшей семьи.
Для того, чтобы объяснить причины странного пребывания ротмистра лейб-гвардии семеновского полка Глеба Алексеевича Салтыкова в Москве, необходимо
вернуться лет на восемь назад и рассказать тогдашние «петербургские действа», как называли современники происходившие в
то время династические замешательства.
— Он заявил, что уверен, что Осип
вернется, так как
тот дал ему честное слово. Но он не принял во внимание, что мальчик уже вторую неделю находится под влиянием женщины,
для которой слово «честь» не существует.
К ней
вернулось молодое чувство запретного плода.
Для нее, в ее теперешнем положении, это была"une escapade", как выразилась бы Елена Павловна. И в
то же время грусть, какую знают люди, не желающие стареть и дурнеть, проникла в душу. Она сознавала, что со всем этим надо окончательно примириться, не нынче, так завтра.