Неточные совпадения
Сквозь тонкие, высокие стебли
травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною
верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще.
Настал полдень. Солнце жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых облаков. Все молчало, одни петухи задорно перекликались на деревне, возбуждая в каждом, кто их слышал, странное ощущение дремоты и скуки; да где-то высоко в
верхушке деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров лежали в тени небольшого стога сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и душистой
травы.
Верхушки утесов резко оттеняются своим темно-серым цветом песчаника от покрытого
травой гранита.
Солнце только что успело скрыться за горизонтом, и в то время, когда лучи его золотили
верхушки гор, в долинах появились сумеречные тени. На фоне бледного неба резко выделялись вершины деревьев с пожелтевшими листьями. Среди птиц, насекомых, в сухой
траве — словом, всюду, даже в воздухе, чувствовалось приближение осени.
Выбрав луговину, около которой слышны перепелиные бои и на которой
трава повыше или, что еще лучше, растут небольшие кустики дикого персика или чилизника, охотник бережно расстилает по их
верхушкам свою сеть, а сам ложится возле одного ее края.
Они слышат пискотню молодых и покрякиванье маток, слышат шелест камыша, даже видят, как колеблются его
верхушки от множества пробирающихся в тростнике утят, а нельзя поживиться добычей: «глаз видит, да зуб неймет!» Хищные птицы не бросаются за добычей в высокую
траву или кусты: вероятно, по инстинкту, боясь наткнуться на что-нибудь жесткое и острое или опасаясь помять правильные перья.
Часа через два начало смеркаться. Солнце только что скрылось за облаками, столпившимися на горизонте, и окрасило небо в багрянец. Над степью пробегал редкий ветер. Он шелестел засохшею
травою, пригибая
верхушки ее к сугробам. Снежная равнина безмолвствовала. Вдруг над головой мелькнуло что-то белесоватое, большое. По бесшумному полету я узнал полярную сову открытых пространств.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда
трава седа от росы, а красное небо красит в розовый цвет
верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный туман.
Молодые люди повернули прочь от реки и пошли по узкой и глубокой рытвине между двумя стенами золотой высокой ржи; голубоватая тень падала на них от одной из этих стен; лучистое солнце, казалось, скользило по
верхушкам колосьев; жаворонки пели, перепела кричали; повсюду зеленели
травы; теплый ветерок шевелил и поднимал их листья, качал головки цветов.
Лежать в душистых полевых лугах, развесив перед собою сетку по
верхушкам высокой
травы, слышать вблизи и вдали звонкий бой перепелов, искусно подражать на дудочке тихому, мелодическому голосу перепелки, замечать, как на него откликаются задорные перепела, как бегут и даже летят они со всех сторон к человеку, наблюдать разные их горячие выходки и забавные проделки, наконец, самому горячиться от удачной или неудачной ловли — признаюсь, всё это в свое время было очень весело и даже теперь вспоминается не равнодушно…
Всюду между рядами остроконечных стогов сена,
верхушки которых становились уже мало-помалу темнее неба, мелькали белые рубахи косарей; бабы и ребятишки тянулись длинными кривливыми вереницами по всем направлениям; возы и лошади попадались на каждом шагу; кое-где артель работников, развалившись на росистой
траве вокруг дымящегося котелка, собиралась ужинать; кое-где только что зажигались еще костры.
Погода стояла великолепная, как это бывает только в конце июля на Урале; солнце весело золотило
верхушки деревьев и ложилось по
траве золотыми колеблющимися пятнами.
Красиво колебались в воздухе красные
верхушки иван-чая, облепленные шелковистым белым пухом; тут же наливались в
траве широкие шапки лесного пахучего шалфея с тысячами маленьких цветочков цвета лежалых старых кружев.
Я растолковал ему, что на глубине никогда линя не выудишь, что он держится в местах мелких, тинистых, в заливах, заросших
травою, которая тогда едва начинала показывать свои
верхушки в полоях пруда.
Казалось, одни ласточки не покидали старого барского дома и оживляли его своим временным присутствием, когда темные купы акаций и лип, окружавшие дом, покрывались густою зеленью; в палисаднике перед балконом алели мак, пион, и сквозь глушившую их
траву высовывала длинную
верхушку свою стройная мальва, бог весть каким-то странным случаем сохранившаяся посреди всеобщего запустения; но теперь даже и ласточек не было; дом глядел печально и уныло из-за черных безлиственных дерев, поблекших кустарников и
травы, прибитой последними ливнями к сырой земле дорожек.
В поле, в роще, в воздухе царствовало безмолвие; ничто не шелыхалось, не отзывалось жизнию; кузнечик приутих и не трещал в тесной
траве; даже гибкие длинные стебли дикого чеснока с их тучною
верхушкою стояли неподвижно на закраине дороги.
Я дал ему папиросу и вышел на крыльцо. Из-за лесу подымалось уже солнце. С «Камня» над логом снимались ночные туманы и плыли на запад, задевая за
верхушки елей и кедров. На
траве сверкала роса, а в ближайшее окно виднелись желтые огоньки восковых свечей, поставленных в изголовье мертвого тела.
Туманная дымчатая полоса пробежала по нижней половине светлого круга, и понемногу свет стал слабеть на
траве, на
верхушках лип, на пруде; черные тени дерев стали менее заметны.
Словно рассердясь на эту прозу, поэтические сосны вдруг зашевелили своими
верхушками, и по лесу пронесся тихий ропот. Свежий ветерок пробежал по просеке и поиграл
травой.
Холод утра и угрюмость почтальона сообщились мало-помалу и озябшему студенту. Он апатично глядел на природу, ждал солнечного тепла и думал только о том, как, должно быть, жутко и противно бедным деревьям и
траве переживать холодные ночи. Солнце взошло мутное, заспанное и холодное.
Верхушки деревьев не золотились от восходящего солнца, как пишут обыкновенно, лучи не ползли по земле, и в полете сонных птиц не заметно было радости. Каков был холод ночью, таким он остался и при солнце…
Порыв ветра зашумел
верхушками берез еще далеко от меня; вот ближе, слышу, он зашевелил
траву, вот и листья шиповниковой клумбы заколебались, забились на своих ветках; а вот, поднимая угол платка и щекотя потное лицо, до меня добежала свежая струя.
Знойный и душный полдень. На небе ни облачка… Выжженная солнцем
трава глядит уныло, безнадежно: хоть и будет дождь, но уж не зеленеть ей… Лес стоит молча, неподвижно, словно всматривается куда-то своими
верхушками или ждет чего-то.
Мама держала вожжи, я сидел на коленях среди телеги в холодной
траве, держал палец на курке двустволки, вглядывался а темноту и спрашивал себя: как это мог бы тигр ухитриться прыгнуть на нас так, чтоб я успел в него выстрелить? И казалось: подозрительно колеблются
верхушки кустов тальника около белого камня на меже.
Оба они подошли к самой беседке, стоявшей на полянке, заросшей густой
травой, до которой, видимо, никогда не касалось лезвие косы. Тень от густо разросшихся кругом деревьев падала на нижнюю половину беседки, но
верхушка ее, с пронзенным стрелой сердцем на шпице, была вся озарена солнцем и представляла красивое и далеко не мрачное зрелище.
Легкий ветерок шелестил
верхушки деревьев, в
траве стрекотали насекомые, в чаще листвы с ветки на ветку перепархивали птички, весело чирикая, и все эти звуки сливались в один, казалось беззвучный аккорд и составляли то понятие, которое называется тишиной леса.
Сочная
трава предлагала вкусный корм лошадям и под сенью тенистых дерев, которых только
верхушки затрогивали солнечные лучи, растилала свои цветные ковры усталым воинам.