Неточные совпадения
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж
дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
Воз был увязан. Иван спрыгнул и
повел за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками, пошла
к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на
дорогу, вступил в обоз с другими возами. Бабы с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять с начала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой
дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось,
дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь
к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Зосимов
велел мне болтать с тобою
дорогой и тебя заставить болтать и потом ему рассказать, потому что у него идея… что ты… сумасшедший или близок
к тому.
Варвара. Ни за что, так, уму-разуму учит. Две недели в
дороге будет, заглазное дело! Сама посуди! У нее сердце все изноет, что он на своей воле гуляет. Вот она ему теперь и надает приказов, один другого грозней, да потом
к образу
поведет, побожиться заставит, что все так точно он и сделает, как приказано.
Аркадий дрогнул.
Дорога направо
вела в город, а оттуда домой;
дорога налево
вела к Одинцовой.
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, т. е. такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для того, чтобы добыть такой рубль, нужно претерпеть большие страхи. Всех их я не помню, но знаю, что, между прочим, надо взять черную без единой отметины кошку и нести ее продавать рождественскою ночью на перекресток четырех
дорог, из которых притом одна непременно должна
вести к кладбищу.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает
вести; брови чешутся — слезы; лоб — кланяться; с правой стороны чешется — мужчине, с левой — женщине; уши зачешутся — значит,
к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте спать, подошвы —
дорога…
Она была всегда в оппозиции с местными властями: постой ли
к ней назначат или
велят дороги чинить, взыскивают ли подати: она считала всякое подобное распоряжение начальства насилием, бранилась, ссорилась, отказывалась платить и об общем благе слышать не хотела.
Он искал другой
дороги к морю, кроме той, признанной неудобною, которая
ведет от Якутска
к Охотску, и проложил тракт
к Аяну.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней
дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая
вела прямо
к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Мы вышли
к большому монастырю, в главную аллею, которая
ведет в столицу, и сели там на парапете моста.
Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с ношами овощей взад и вперед или
ведут лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п. Лошади фыркали и пятились от нас. В полях везде работают. Мы пошли на сахарную плантацию. Она отделялась от большой
дороги полями с рисом, которые были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Дороги до церкви не было ни на колесах ни на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся как дома у тетушек,
велел оседлать себе верхового, так называемого «братцева» жеребца и, вместо того чтобы лечь спать, оделся в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце, в темноте, по лужам и снегу,
к церкви.
И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и
вести людей уже сознательно
к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю
дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их
ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
— Конечно, скажу,
к тому и
вел, чтобы сказать. Ты мне
дорог, я тебя упустить не хочу и не уступлю твоему Зосиме.
Чем более мы углублялись в горы, тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало, что тропа была пешеходная. Помня слова таза, что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание
к югу. Не было сомнения, что мы ошиблись и пошли не по той
дороге. Наша тропа, вероятно, свернула в сторону, а эта, более торная, несомненно,
вела к истокам Улахе.
Я был несчастен и смущен, когда эти мысли начали посещать меня; я всячески хотел бежать от них… я стучался, как путник, потерявший
дорогу, как нищий, во все двери, останавливал встречных и расспрашивал о
дороге, но каждая встреча и каждое событие
вели к одному результату —
к смирению перед истиной,
к самоотверженному принятию ее.
Дорога, которая
вела от монастырских ворот
к церкви, была пустынна.
Антось не отвечает. Лица его не видно, но мы чувствуем, что оно теперь недоброжелательно и угрюмо и что причина этого — близость Гарного Луга. Лес редеет. Песчаная
дорога ведет к мостику, под которым сочится и журчит невидимая речка. Это здесь когда-то устраивались засады на Янкеля с бочкой… Тележка выкатывается на опушку.
У ябедника Антония был брат Фортунат. Образ жизни он
вел загадочный, часто куда-то отлучался и пропадал надолго с гарнолужского горизонта. Водился он с цыганами, греками и вообще сомнительными людьми «по лошадиной части». Порой
к гарнолужскому табуну нивесть откуда присоединялись
дорогие статные лошади, которые также таинственно исчезали. Многие качали при этом головами, но… пан Фортунат был человек обходительный и любезный со всеми…
Проезжая мимо Суслона, Луковников завернул
к старому благоприятелю попу Макару. Уже в больших годах был поп Макар, а все оставался такой же. Такой же худенький, и хоть бы один седой волос. Только с каждым годом старик делался все ниже, точно его гнула рука времени. Поп Макар ужасно обрадовался
дорогому гостю и под руку
повел его в горницы.
И это поистине революционная точка зрения, знаменующая собой переворот в теории знания, так как большая
дорога в развитии теории знания
вела до сих пор
к все большему и большему разобщению между субъектом и объектом и полному отрицанию возможности овладеть бытием, добиться присутствия в знании самой действительности.
К селениям, которые лежат западнее Корсаковского поста,
ведет веселая
дорога у самого моря; направо глинистые крутизны и осыпи, кучерявые от зелени, а налево шумящее море.
Безгласными поверг все правы,
Стыдиться истине
велел,
Расчистил мерзостям
дорогу,
Взывать стал не ко мне, но
к богу,
А мной гнушаться восхотел.
Письмо
к государю писала
(В то время молва начала разглашать,
Что будто вернуть Трубецкую
С
дороги велел государь.
Под караулом казаков
С оружием в руках,
Этапом водим мы воров
И каторжных в цепях,
Они
дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг
к другу — и
ведутТрудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут в пути,
Особенно зимой…
И вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!
К вечеру вся Фотьянка сразу опустела, потому что партий тридцать выступили по единственной
дороге в Кедровскую дачу, которая из Фотьянки
вела на Мелединский кордон.
За день лошадь совсем отдохнула, и сани бойко полетели обратно,
к могилке о. Спиридона, а от нее свернули на
дорогу к Талому. Небо обложили низкие зимние облака, и опять начал падать мягкий снежок… Это было на руку беглецам. Скоро показался и Талый, то есть свежие пеньки, кучи куренных дров-долготья, и где-то в чаще мелькнул огонек. Старец Кирилл молча добыл откуда-то мужицкую ушастую шапку и
велел Аграфене надеть ее.
— Так, так, так, — сказал он, наконец, пробарабанив пальцами по столу. — То, что сделал Лихонин, прекрасно и смело. И то, что князь и Соловьев идут ему навстречу, тоже очень хорошо. Я, с своей стороны, готов, чем могу, содействовать вашим начинаниям. Но не лучше ли будет, если мы
поведем нашу знакомую по пути, так сказать, естественных ее влечений и способностей. Скажите,
дорогая моя, — обратился он
к Любке, — что вы знаете, умеете? Ну там работу какую-нибудь или что. Ну там шить, вязать, вышивать.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел
велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел
к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в
дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
Вихров
велел сотскому показывать
дорогу и пошел. Мелков, очень слабый, как видно, на ногах, следуя за ним, беспрестанно запинался. Мужики шли сзади их. Время между тем было далеко за полдень. Подойдя
к лесу, Вихров решился разделить свои силы.
Павел
велел дать себе умываться и одеваться в самое лучшее платье. Он решился съездить
к Мари с утренним визитом, и его в настоящее время уже не любовь, а скорее ненависть влекла
к этой женщине. Всю
дорогу от Кисловки до Садовой, где жила Мари, он обдумывал разные дерзкие и укоряющие фразы, которые намерен был сказать ей.
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он взял ее жить
к себе; говорила, что не хочет и не может более жить со мной, потому и ушла от меня; что ей тяжело; что она уже не будет более смеяться над ним и говорить об новых платьях и будет
вести себя хорошо, будет учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь
дорогою, а может быть, и раньше) и что, наконец, будет послушна и хоть каждый день будет принимать какие угодно порошки.
Прасковья Семеновна с годами приобретала разные смешные странности, которые
вели ее
к тихому помешательству; в господском доме она служила общим посмешищем и проводила все свое время в том, что по целым дням смотрела в окно, точно поджидая возвращения
дорогих, давно погибших людей.
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен идти встречу людям, которые за него в тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь
к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не
поведут за собой, но как встанешь рядом с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта
дорога, а — не другая!
— Слышала, — отвечала вице-губернаторша, не менее встревоженная. — Ecoutez, chere amie [Послушай,
дорогая (франц.).], — продолжала она скороговоркой,
ведя приятельницу в гостиную, — ты
к нему ездишь. Позволь мне в твоей карете вместо тебя ехать. Сама я не могу, да меня и не пустят; позволь!.. Я хочу и должна его видеть. Он, бедный, страдает за меня.
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в писатели. А как увидал, что
к высокому званию
ведет длинная и трудная
дорога, а для писателя нужен талант, так и назад. Много вашей братьи приезжают сюда с высшими взглядами, а дела своего под носом не видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и того… Я не про тебя говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
Гораздо позднее узнал мальчик причины внимания
к нему начальства. Как только строевая рота вернулась с обеда и
весть об аресте Александрова разнеслась в ней, то
к капитану Яблукинскому быстро явился кадет Жданов и под честным словом сказал, что это он, а не Александров, свистнул в строю. А свистнул только потому, что лишь сегодня научился свистать при помощи двух пальцев, вложенных в рот, и по
дороге в столовую не мог удержаться от маленькой репетиции.
Он плюнул и побежал садиться: «В Скворешники!» Кучер рассказывал, что барин погонял всю
дорогу, но только что стали подъезжать
к господскому дому, он вдруг
велел повернуть и везти опять в город: «Поскорей, пожалуйста, поскорей».
— Вот мы в ту сторону и направимся средним ходом. Сначала
к тебе, в Проплеванную, заедем — может, дом-то еще не совсем изныл; потом в Моршу,
к Фаинушкиным сродственникам махнем, оттуда — в Нижний-Ломов, где Фаинушкина тетенька у богатого скопца в кухарках живет, а по
дороге где-нибудь и жида окрестим. Уж Онуфрий об этом и переговоры какие-то втайне
ведет. Надеется он, со временем, из жида менялу сделать.
Всю остальную
дорогу мы шли уже с связанными руками, так как население, по мере приближения
к городу, становилось гуще, и урядник, ввиду народного возбуждения, не смел уже допустить никаких послаблений. Везде на нас стекались смотреть; везде при нашем появлении кричали: сицилистов
ведут! а в одной деревне даже хотели нас судить народным судом, то есть утопить в пруде…
Ехавши мимо погоста, она вновь
велела остановиться и одна, без причта, пошла по расчищенной
дороге к могиле.
Разумеется, сейчас же
велела укладываться, а
к вечеру уж в
дороге была!
Ранним утром
к городской пристани тянулся обоз со спиртом. Проходя
дорогой мимо кладбища, мужики заметили в канаве какую-то необыкновенную группу и остановились, но, разглядев в ней синее лицо человека, над которым сзади возвышалась рогатая морда черта, бросились прочь. Застывший Ахилла, собрав все силы и позвав мужиков,
велел им смотреть за чертом, а сам вытащил из канавы руку и перекрестился.
Дьякон и учитель похожи были на двух друзей, которые только что пробежались в горелки и отдыхают. В лице дьякона не было ни малейшей злобы: ему скорей было весело. Тяжко дыша и
поводя вокруг глазами, он заметил посреди
дороги два торчащие из пыли человеческие ребра и обратясь
к Препотенскому, сказал ему...
Хаджи-Мурат расспросил еще про
дорогу, и, когда Хан-Магома заверил его, что он хорошо знает
дорогу и прямо приведет туда, Хаджи-Мурат достал деньги и отдал Бате обещанные три рубля; своим же
велел достать из переметных сум свое с золотой насечкой оружие и папаху с чалмою, самим же мюридам почиститься, чтобы приехать
к русским в хорошем виде.
Каждый день утром
к старику приезжает из города бывший правитель его канцелярии, Павел Трофимыч Кошельков, старинный соратник и соархистратиг, вместе с ним некогда возжегший административный светильник и с ним же вместе погасивший его. Это гость всегда
дорогой и всегда желанный: от него узнаются все городские новости, и, что всего важнее, он же, изо дня в день, поведывает почтенному старцу трогательную
повесть подвигов и деяний того, кто хотя и заменил незаменимого, но не мог заставить его забыть.
Тихие объяснения и упреки стали надоедать мужу, а горячих вспышек стал он бояться; страх сейчас исключил полную искренность, а потеря искренности в супружестве, особенно в лице второстепенном, всегда несколько зависящем от главного лица,
ведет прямою
дорогою к нарушению семейного счастия.
— Это вы справедливо, Татьяна Власьевна… Точно, что наша Марфа Петровна целый дом
ведет, только ведь все-таки она чужой человек, ежели разобрать. Уж ей не укажи ни в чем, а боже упаси, ежели поперешное слово сказать. Склалась, только ее и видел.
К тем же Шабалиным уйдет, ей везде
дорога.
Он пошел прямо
к знакомому ямщику,
велел заложить лучшую тройку и через полчаса был на
дороге в город.