Неточные совпадения
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна
с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую
грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
Он перечитал, потом
вздохнул и, положив локти на стол, подпер руками щеки и смотрел на себя в зеркало. Он
с грустью видел, что сильно похудел, что прежних живых красок, подвижности в чертах не было. Следы молодости и свежести стерлись до конца. Не даром ему обошлись эти полгода. Вон и седые волосы сильно серебрятся. Он приподнял рукой густые пряди черных волос и тоже не без
грусти видел, что они редеют, что их темный колорит мешается
с белым.
— Я, может быть, объясню вам… И тогда мы простимся
с вами иначе, лучше, как брат
с сестрой, а теперь… я не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова была бричка, а Марину пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти
с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня за мои странности… (она
вздохнула) и примите поцелуй сестры…
Она закрыла глаза и пробыла так несколько минут, потом открыла их, оглянулась вокруг, тяжело
вздохнула и тотчас приняла обыкновенный, покойный вид. Бедняжка! Никто не знал об этом, никто не видел этого. Ей бы вменили в преступление эти невидимые, неосязаемые, безыменные страдания, без ран, без крови, прикрытые не лохмотьями, а бархатом. Но она
с героическим самоотвержением таила свою
грусть, да еще находила довольно сил, чтоб утешать других.
«Но что же мне делать? Я, вероятно, урод», — подумал
с покорной
грустью Александров и
вздохнул.
Всю дорогу
грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и
вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце
с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Всех их здесь пять человек. Только один благородного звания, остальные же все мещане. Первый от двери, высокий худощавый мещанин
с рыжими блестящими усами и
с заплаканными глазами, сидит, подперев голову, и глядит в одну точку. День и ночь он
грустит, покачивая головой,
вздыхая и горько улыбаясь; в разговорах он редко принимает участие и на вопросы обыкновенно не отвечает. Ест и пьет он машинально, когда дают. Судя по мучительному, бьющему кашлю, худобе и румянцу на щеках, у него начинается чахотка.
Тоскливо
с ними: пьют они, ругаются между собою зря, поют заунывные песни, горят в работе день и ночь, а хозяева греют свой жир около них. В пекарне тесно, грязно, спят люди, как собаки; водка да разврат — вся радость для них. Заговорю я о неустройстве жизни — ничего, слушают,
грустят, соглашаются; скажу: бога, — мол, — надо нам искать! —
вздыхают они, но — непрочно пристают к ним мои слова. Иногда вдруг начнут издеваться надо мной, непонятно почему. А издеваются зло.
Он ответил после некоторой паузы, глубоко
вздохнув,
с искаженным
грустью лицом...
— Никогда, никогда не поверила бы, — прошептала она сама
с собой, — что можно быть так счастливою. — Лицо ее просияло улыбкой; но в то же самое время она
вздохнула, и тихая
грусть выразилась в ее глубоком взгляде. Как будто кроме того счастья, которое она испытывала, было другое, недостижимое в этой жизни счастье, о котором она невольно вспомнила в эту минуту.
И я к ней сразу же пододвинулся, и преглубоко
вздохнул из души, и сказал
с сожалительной
грустью...
— Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, — сказала графиня холодно, как показалось Наташе… — Поди… поди, — проговорила мать
с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело
вздохнула.