Неточные совпадения
Лежа на спине, он смотрел теперь на высокое, безоблачное небо. «Разве я не знаю, что это — бесконечное
пространство, и что оно не круглый свод? Но как бы я ни щурился и ни напрягал свое зрение, я не могу
видеть его не круглым и не ограниченным, и, несмотря на свое знание о бесконечном
пространстве, я несомненно прав, когда я
вижу твердый голубой свод, я более прав, чем когда я напрягаюсь
видеть дальше его».
Левин
видел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые
пространства на востоке.
— Более чем скучно! Есть что-то безнадежное в этой пустынности. Совершенно непонятны жалобы крестьян на недостаток земли; никогда во Франции, в Германии не
видел я столько пустых
пространств.
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин
видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по
пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей массой облаков, а в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Да зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не
увижу, которое обо мне знать не будет и которое в свою очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (время тут ничего не значит), когда Земля обратится в свою очередь в ледяной камень и будет летать в безвоздушном
пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней, то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!
Если б
видели наши столичные чиновные львы, как здешние служащие (и сам генерал-губернатор) скачут по этим
пространствам, они бы покраснели за свои так называемые неусыпные труды…
Но довольно Ликейских островов и о Ликейских островах, довольно и для меня и для вас! Если захотите знать подробнее долготу, широту места,
пространство, число островов, не поленитесь сами взглянуть на карту, а о нравах жителей, об обычаях, о произведениях, об истории — прочтите у Бичи, у Бельчера. Помните условие: я пишу только письма к вам о том, что
вижу сам и что переживаю изо дня в день.
Когда я подошел к нему, то
увидел, что шапка его валялась на земле, ружье тоже; растерянный взгляд его широко раскрытых глаз был направлен куда-то в
пространство.
Едва мы поднялись наверх, как сразу
увидели, в чем дело. Из-за гор, с правой стороны Мутухе, большими клубами подымался белый дым. Дальше, на севере, тоже курились сопки. Очевидно, пал уже успел охватить большое
пространство. Полюбовавшись им несколько минут, мы пошли к морю и, когда достигли береговых обрывов, повернули влево, обходя глубокие овраги и высокие мысы.
Мы не очень далеко, ты
видишь, от южной границы возделанного
пространства, горная часть полуострова еще остается песчаною, бесплодною степью, какою был в твое время весь полуостров; с каждым годом люди, вы русские, все дальше отодвигаете границу пустыни на юг.
«Да, в центре бывшей пустыни; а теперь, как
видишь, все
пространство с севера, от той большой реки на северо — востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось в старину, что она «кипит молоком и медом».
В сентябре 1861 года город был поражен неожиданным событием. Утром на главной городской площади, у костела бернардинов, в
пространстве, огражденном небольшим палисадником, публика, собравшаяся на базар, с удивлением
увидела огромный черный крест с траурно — белой каймой по углам, с гирляндой живых цветов и надписью: «В память поляков, замученных в Варшаве». Крест был высотою около пяти аршин и стоял у самой полицейской будки.
Увидеть мосье Лемпи вне этого
пространства — большая редкость.
Теплые прикосновения солнца быстро обмахивались кем-то, и струя ветра, звеня в уши, охватывая лицо, виски, голову до самого затылка, тянулась вокруг, как будто стараясь подхватить мальчика, увлечь его куда-то в
пространство, которого он не мог
видеть, унося сознание, навевая забывчивую истому.
С презрением взирал, что для освобождения действительного злодея и вредного обществу члена или дабы наказать мнимые преступления лишением имения, чести, жизни начальник мой, будучи не в силах меня преклонить на беззаконное очищение злодейства или обвинение невинности, преклонял к тому моих сочленов, и нередко я
видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в
пространстве воздуха.
Я терялся в догадках и не мог дать объяснение этому необычайному явлению. Когда же столб дыма вышел из-за мыса на открытое
пространство, я сразу понял, что
вижу перед собой смерч. В основании его вода пенилась, как в котле. Она всплескивалась, вихрь подхватывал ее и уносил ввысь, а сверху в виде качающейся воронки спускалось темное облако.
— Мне, ваше величество, ничего для себя не надо, так как я пью-ем что хочу и всем доволен, а я, — говорит, — пришел доложить насчет этой нимфозории, которую отыскали: это, — говорит, — так и так было, и вот как происходило при моих глазах в Англии, — и тут при ней есть ключик, а у меня есть их же мелкоскоп, в который можно его
видеть, и сим ключом через пузичко эту нимфозорию можно завести, и она будет скакать в каком угодно
пространстве и в стороны верояции делать.
Корпус «Интеграла» почти готов: изящный удлиненный эллипсоид из нашего стекла — вечного, как золото, гибкого, как сталь. Я
видел: изнутри крепили к стеклянному телу поперечные ребра — шпангоуты, продольные — стрингера; в корме ставили фундамент для гигантского ракетного двигателя. Каждые 3 секунды могучий хвост «Интеграла» будет низвергать пламя и газы в мировое
пространство — и будет нестись, нестись — огненный Тамерлан счастья…
— Захар Иваныч! — сказал я, — торжествуя вместе с вами день вашего ангела, я мысленно переношусь на нашу милую родину и на обширном ее
пространство отыскиваю скромный, но дорогой сердцу городок, в котором вы, так сказать, впервые
увидели свет.
Проходя дальше по улице и спустившись под маленький изволок, вы замечаете вокруг себя уже не дома, а какие-то странные груды развалин-камней, досок, глины, бревен; впереди себя на крутой горе
видите какое-то черное, грязное
пространство, изрытое канавами, и это-то впереди и есть 4-й бастион…
Вглядываясь в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом
видел, что ни там, ни сям не осталось ни одной мечты, ни одной розовой надежды: все уже было назади; туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое
пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!
Но всему же, наконец, бывает предел на свете: Сверстову, более чем когда-либо рассорившемуся на последнем следствии с исправником и становым, точно свыше ниспосланная, пришла в голову мысль написать своему другу Марфину письмо с просьбой спасти его от казенной службы, что он, как мы
видели, и исполнил, и пока его послание довольно медленно проходило тысячеверстное
пространство, Егор Егорыч, пожалуй, еще более страдал, чем ученик его.
И опять зеленая противная муть поплыла перед ее глазами. Лбу стало холодно, и тошно-томительное ощущение обморока овладело ее телом и всем ее существом. Она нагнулась над бортом, думая, как давеча, получить облегчение, но она
видела только темное, тяжелое
пространство внизу и на нем белые волны, то возникающие, то тающие.
Она пошла дальше. Ближе к носу парохода на свободном
пространстве, разделенном пополам коновязью, стояли маленькие, хорошенькие лошадки с выхоленною шерстью и с подстриженными хвостами и гривами. Их везли в Севастополь в цирк. И жалко и трогательно, было
видеть, как бедные умные животные стойко подавали тело то на передние, то на задние ноги, сопротивляясь качке, как они прищуривали уши и косили недоумевающими глазами назад, на бушующее море.
Проводивши внучек, она, может быть, в первый раз почувствовала, что от ее существа что-то оторвалось и что она разом получила какую-то безграничную свободу, до того безграничную, что она уже ничего не
видела перед собой, кроме пустого
пространства.
Зачем смотрел Каратаев в окошко, перед которым лежало пустое
пространство двора, пересекаемое вкось неторной тропинкой, что
видел, что замечал, о чем думала эта голова на богатырском туловище, — не разгадает никакой психолог.
Огромной мерой отпущены
пространство и глубина, которую, постепенно начав чувствовать,
видишь под собой без помощи глаз.
Я вошел, очутясь в маленьком
пространстве, где справа была занавешенная простыней койка. Дэзи сидела меж койкой и столиком. Она была одета и тщательно причесана, в том же кисейном платье, как вчера, и, взглянув на меня, сильно покраснела. Я
увидел несколько иную Дэзи: она не смеялась, не вскочила порывисто, взгляд ее был приветлив и замкнут. На столике лежала раскрытая книга.
Проктор пошел к рулю. Я
увидел впереди «Нырка» многочисленные огни огромного парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового вала. В
пространствах под палубами, среди света, сидели и расхаживали пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада, когда мы разминулись с ней, отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными отверстиями, и рассекала колеблющуюся, озаренную пелену пены.
Так мы проехали огромные лесные
пространства и однажды вечером, остановясь перед маленькой станцийкой,
увидели у крыльца кибитку с тройкой дрожащих и дымящихся лошадей.
Чтобы заглушить мелочные чувства, он спешил думать о том, что и он сам, и Хоботов, и Михаил Аверьяныч должны рано или поздно погибнуть, не оставив в природе даже отпечатка. Если вообразить, что через миллион лет мимо земного шара пролетит в
пространстве какой-нибудь дух, то он
увидит только глину и голые утесы. Все — и культура, и нравственный закон — пропадет и даже лопухом не порастет. Что же значат стыд перед лавочником, ничтожный Хоботов, тяжелая дружба Михаила Аверьяныча? Все это вздор и пустяки.
Люди, которых вы здесь
видите, живут в благословенных местах: город стоит на берегу Волги, весь в зелени; с крутых берегов видны далекие
пространства, покрытые селеньями и нивами; летний благодатный день так и манит на берег, на воздух, под открытое небо, под этот ветерок, освежительно веющий с Волги…
Долинский слабо вслушивался в весь этот сумбур и чувствовал, что он сам уже давно не от мира сего, что он давно плывет в
пространстве, и с краями срез полон всяческого равнодушия ко всему, что
видит и слышит.
— Да, это так; это несомненно так! — утверждал себя в это время вслух патер. — Да, солнце и солнца.
Пространства очень много… Душам роскошно плавать. Они все смотрят вниз: лица всегда спокойные; им все равно… Что здесь делается, это им все равно: это их не тревожит… им это мерзость, гниль. Я
вижу… видны мне оттуда все эти умники, все эти конкубины, все эти черви, в гною зеленом, в смраде, поднимающем рвоту! Мерзко!
Бревенчатые стены штольни и потолок стали теряться, контуры стушевались, и мы оказались снова в темноте. Мне показалось, что свеча моего проводника потухла, — но я ошибался. Он обернулся ко мне, и я
увидел крохотное пламя, лениво обвивавшее фитиль. Справа и слева на
пространстве немного более двух протянутых рук частым палисадом стояли бревна, подпиравшие верхние балки потолка. Между ними сквозили острые камни стенки туннеля. Они были покрыты какой-то липкой слизью.
Я мог реять в эмпиреях, мог с быстротой молнии перелетать через громаднейшие
пространства, мот все
видеть, все слышать, мог страдать и негодовать, но не мог одного: не мог воспрепятствовать грабежу моих наследственных и благоприобретенных капиталов.
Причина крайней распущенности и безобразия,
видите ли, лежит не в нем самом, а где-то вне, в
пространстве.
В этом большом
пространстве, со всех сторон и над головой ярко озаренном большими окнами, а также висячими фонарями,
увидел я в первом этаже вторую арку, поменьше, но достаточную, чтобы пропустить воз.
Зажегши спичку,
увидел я, что стою на нешироком
пространстве четырех стен, обведенных узкими лестницами, с меньшими наверху площадками, примыкающими к проходным аркам.
Через месяц после удаления армии проезжал по следам ее Плейер, цесарский посланник, и он говорит, что не мог
видеть без содрогания множества трупов, разбросанных на
пространстве 800 верст и пожираемых волками…
По небесным
пространствам спеша голубым,
Где нас
видеть едва может око,
Ко знакомым местам мы летим и кричим,
Длинной цепью виясь издалека.
Видим сверху мы праздник веселый земли,
Здесь кончается наша дорога,
И мы кружимся вкруг, журавли, журавли,
Хвалим криками господа бога!
Сейчас мы
видим ее заключенной в бассейне, а через момент она уже устремляется в
пространство… куда?» Потом пошел по реке к тому месту, где вчера еще стояла полуразрушенная беседка, и,
увидев, что за ночь ветер окончательно разметал ее, воскликнул: «Быть может, подобно этой беседке, и моя полуразрушенная жизнь…»
В одно прекрасное утро, взглянув в окно, обращенное в парк, я
увидел, что по одной из расчищенных для моих прогулок аллей ходят двое мужчин, посматривают кругом хозяйским глазом, меряют шагами
пространство и даже деревья пересчитывают.
Кончится беседа, — я иду к себе, на чердак, и сижу там, у открытого окна, глядя на уснувшее село и в поля, где непоколебимо властвует молчание. Ночная мгла пронизана блеском звезд, тем более близких земле, чем дальше они от меня. Безмолвие внушительно сжимает сердце, а мысль растекается в безграничии
пространства, и я
вижу тысячи деревень, так же молча прижавшихся к плоской земле, как притиснуто к ней наше село. Неподвижность, тишина.
Через несколько дней мы пришли в Александрию, где собралось очень много войск. Еще сходя с высокой горы, мы
видели огромное
пространство, пестревшее белыми палатками, черными фигурами людей, длинными коновязями и блестевшими кое-где рядами медных пушек и зеленых лафетов и ящиков. По улице города ходили целые толпы офицеров и солдат.
Все это промелькнуло и исчезло. Пыльные улицы, залитые палящим зноем; измученные возбуждением и почти беглым шагом на
пространстве целой версты солдаты, изнемогающие от жажды; крик офицеров, требующих, чтобы все шли в строю и в ногу, — вот все, что я
видел и слышал пять минут спустя. И когда мы прошли еще версты две душным городом и пришли на выгон, отведенный нам под бивуак, я бросился на землю, совершенно разбитый и телом и душою.
Услышал милостивый Бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика на всем
пространстве владений глупого помещика. Куда девался мужик — никто того не заметил, а только
видели люди, как вдруг поднялся мякинный вихрь и, словно туча черная, пронеслись в воздухе посконные мужицкие портки. Вышел помещик на балкон, потянул носом и чует: чистый-пречистый во всех его владениях воздух сделался. Натурально, остался доволен. Думает: «Теперь-то я понежу свое тело белое, тело белое, рыхлое, рассыпчатое!»
Видел я её, мать мою, в
пространстве между звёзд, и как гордо смотрит она очами океанов своих в дали и глубины;
видел её, как полную чашу ярко-красной, неустанно кипящей, живой крови человеческой, и
видел владыку её — всесильный, бессмертный народ.
Теперь полковник оглядывался назад, на пройденное
пространство и
видел с удовольствием, что он ушел гораздо дальше, чем это представлялось безусому фендрику: вот он еще бодр и крепок, а уже достиг высшего предела своих молодых мечтаний.
При беспрерывной молнии, светло озарявшей все открывавшееся из окна
пространство, можно было
видеть, что земля довольно суха.