Отпраздновав победу, государь немедленно принялся за созидание Санкт-Петербурга в
виду неприятеля, на земле, которую, может быть, завтра надлежало отстаивать. Не устрашила его и грозная схватка со стихиями, ему предстоявшая в этом деле. Воля Петра не подчинялась ничему земному, кроме его собственной творческой мысли; воле же этой покорялось все. Мудрено ли, что он с таким даром неба не загадывал ни одного исполинского подвига, который не был бы ему по плечу, которого не мог бы он одолеть?
Неточные совпадения
Убыток был не очень большой, и запуганные обыватели советовали капитану плюнуть, не связываясь с опасным человеком. Но капитан был не из уступчивых. Он принял вызов и начал борьбу, о которой впоследствии рассказывал охотнее, чем о делах с
неприятелем. Когда ему донесли о том, что его хлеб жнут работники Банькевича, хитрый капитан не показал и
виду, что это его интересует… Жнецы связали хлеб в снопы, тотчас же убрали их, и на закате торжествующий ябедник шел впереди возов, нагруженных чужими снопами.
Это предательство изменило совершенно
вид сражения: поляки ободрились, русские дрогнули, и князь Пожарский, гнавший уже
неприятеля, увидел с ужасом, что войско его, утомленное беспрерывным боем и расстроенное изменою казаков, едва удерживало за собою поле сражения.
В три часа ночи приказ дал солдатам коней седлать и чтобы тихо так, чтобы ничего не слышно было, потому что
неприятель у нас совсем в
виду за балкой стоял.
— Голубчик мой, некогда, — отвечал с неучтивою фамильярностью, но под
видом душевной доброты, ложно благородный
неприятель господина Голядкина, — в другое время, поверьте, от полноты души и от чистого сердца; но теперь — вот, право ж, нельзя.
Брандт почитает гарнизон свой по месту, обстоятельствам и духу
неприятелей — они, кажется, сговорились забавляться на счет наш! (смеется) — не в меру усиленным, а заставу близ Розенгофа слишком ослабленною, почему и предлагает главному начальнику шведских войск вывести большую часть гарнизона, под предводительством своим, к упомянутой заставе, в Мариенбурге оставить до четырехсот человек под начальством какого-то обрист-вахтмейстера Флориана Тило фон Тилав, которого, верно, для
вида, в уважение его лет и старшинства, оставляют комендантом.
Во время разгара этого веселого, блестящего праздника, при начале мазурки, один из флигель-адъютантов с озабоченным
видом подошел к государю и, наклонившись, шепотом передал ему известие о вторжении
неприятеля в пределы России.
Но воины тверские были плохо одеты для ненастного времени и были, видно с расчетом, не завидны ни для своих, ни грозны для
неприятеля, ни по
виду, ни по летам, ни по вооружению.
Но воины тверские были плохо одеты для ненастного времени и были, видимо, с расчетом не завидны ни для своих, ни грозны для
неприятеля, ни по
виду, ни по летам, ни по вооружению.
Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов
неприятелей, из-за
вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за
вида крови людей и лошадей, из-за
вида дымков
неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), — из-за
вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту.
Действительно, с батареи открывался
вид почти всего расположения русских войск и большей части
неприятеля.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к
неприятелю, тем порядочнее и веселее становился
вид войск.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации, и самый пожар Москвы, не смущают его. Он не упускает из
виду ни блага своей армии, ни действий
неприятеля, ни блага народов России, ни управления делами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.