Неточные совпадения
У Андрюши были большие светлые,
влажные глаза, маленький ротик, правильный нос и прекрасный возвышенный
лоб.
Разговаривая, жених подливает да подливает из графинчика, так что рому осталось уж на донышке. На носу у него повисла крупная капля пота, весь
лоб усеян перлами. В довершение всего он вынимает из кармана бумажный клетчатый платок и протирает им
влажные глаза.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и низким
лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила свою кличку, но с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и
влажными, какие среди женщин всего земного шара бывают только у евреек.
— Он хочет сделать меня идиотом! — пожаловался Егор. Короткие, тяжелые вздохи с
влажным хрипом вырывались из груди Егора, лицо его было покрыто мелким потом, и, медленно поднимая непослушные, тяжелые руки, он отирал ладонью
лоб. Странная неподвижность опухших щек изуродовала его широкое доброе лицо, все черты исчезли под мертвенной маской, и только глаза, глубоко запавшие в отеках, смотрели ясно, улыбаясь снисходительной улыбкой.
— Еще… не так… ближе, — и вдруг левая рука ее стремительно обхватила его шею, и на
лбу своем он почувствовал крепкий,
влажный ее поцелуй.
Раиса медленно отодвинулась в сторону, Евсей видел маленькое, сухое тело хозяина, его живот вздувался и опадал, ноги дёргались, на сером лице судорожно кривились губы, он открывал и закрывал их, жадно хватая воздух, и облизывал тонким языком, обнажая чёрную яму рта.
Лоб и щёки,
влажные от пота, блестели, маленькие глаза теперь казались большими, глубокими и неотрывно следили за Раисой.
На другом стуле помещался тоже завитой, но совершенно голый белокурый и худощавый мальчик лет восьми. Он не успел еще простыть после представления; на тоненьких его членах и впадине посреди груди местами виднелся еще лоск от испарины; голубая ленточка, перевязывавшая ему
лоб и державшая его волосы, была совершенно мокрая; большие
влажные пятна пота покрывали трико, лежавшее у него на коленях. Мальчик сидел неподвижно, робко, точно наказанный или ожидающий наказания.
Облитые потом, грязные и напряженные лица с растрепанными волосами, приставшими к мокрым
лбам, коричневые шеи, дрожащие от напряжения плечи — все эти тела, едва прикрытые разноцветными рваными рубахами и портами, насыщали воздух вокруг себя горячими испарениями и, слившись в одну тяжелую массу мускулов, неуклюже возились во
влажной атмосфере, пропитанной зноем юга и густым запахом пота.
По ней шла девочка лет семи, чисто одетая, с красным и вспухшим от слёз лицом, которое она то и дело вытирала подолом белой юбки. Шла она медленно, шаркая босыми ногами по дороге, вздымая густую пыль, и, очевидно, не знала, куда и зачем идёт. У неё были большие чёрные глаза, теперь — обиженные, грустные и
влажные, маленькие, тонкие, розовые ушки шаловливо выглядывали из прядей каштановых волос, растрёпанных и падавших ей на
лоб, щёки и плечи.
Но уста были немы; молчали и глаза. О. Игнатий положил руку на
лоб: он был холодный и
влажный, и Ольга Степановна ничем не выразила, что она ощутила прикосновение. И когда рука о. Игнатия была им снята, на него смотрели не мигая два серые глубокие глаза, казавшиеся почти черными от расширившихся зрачков, и в них не было ни печали, ни гнева.
Илька подняла голову и
влажной ладонью провела себе по
лбу.
Володя поднялся и растерянно поглядел на Нюту. Она только что вернулась из купальни. На ее плечах висели простыня и мохнатое полотенце, и из-под белого шелкового платка на голове выглядывали мокрые волосы, прилипшие ко
лбу. От нее шел
влажный, прохладный запах купальни и миндального мыла. От быстрой ходьбы она запыхалась. Верхняя пуговка ее блузы была расстегнута, так что юноша видел и шею и грудь.
— Тиски! Тиски! — почти крикнул Иван Захарыч, вскочил с кресел и отер
лоб платком.
Лоб весь был
влажный.
— Платочек вам? — завизжала тетенька и поспешно отерла
влажный и морщинистый
лоб.
— Что это у тебя, жар никак? — провела она рукой по
лбу дочери,
влажному от напряжения мысли.