Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет
он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая
на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Знаете ли, что
он женится
на моей дочери, что я сам
буду вельможа, что я в самую Сибирь законопачу?
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б
их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть
на них? не нужно тебе глядеть
на них. Тебе
есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Чудно все завелось теперь
на свете: хоть бы народ-то уж
был видный, а то худенький, тоненький — как
его узнаешь, кто
он?
Лука стоял, помалчивал,
Боялся, не наклали бы
Товарищи в бока.
Оно быть так и сталося,
Да к счастию крестьянина
Дорога позагнулася —
Лицо попово строгое
Явилось
на бугре…
Поят народ распущенный,
Зовут
на службы земские,
Сажают, учат грамоте, —
Нужна
ему она!
Глеб —
он жаден
был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!
— Нет.
Он в своей каморочке
Шесть дней лежал безвыходно,
Потом ушел в леса,
Так
пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел
на покаяние
В Песочный монастырь.
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду
на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
— Гони
его, родимая,
По шее! — «А не хочешь ты
Солдаткой
быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не
ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
— Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож?
Стародум. И не дивлюся:
он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек не может
быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть
на то, что видим.
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении».
На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо
есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут
его ногами».
В минуты, когда мысль
их обращается
на их состояние, какому аду должно
быть в душах и мужа и жены!
— Да вот комара за семь верст ловили, — начали
было головотяпы, и вдруг
им сделалось так смешно, так смешно… Посмотрели
они друг
на дружку и прыснули.
Разделенные
на отряды (в каждом уже с вечера
был назначен особый урядник и особый шпион),
они разом
на всех пунктах начали работу разрушения.
Прыщ
был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем,
он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите
на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу!
Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у
него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли
на плечах при малейшем
его движении.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин
поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить
на"песце"
была доведена в
нем почти до исступления. Дни и ночи
он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы
оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился
на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за
них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал
на съезжую почти весь город, так что не
было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Наконец
он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали,
он вышел, крадучись,
на улицу и во множестве разбросал листочки,
на которых
был написан первый, сочиненный
им для Глупова, закон. И хотя
он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
И действительно, когда последовало
его административное исчезновение,
были найдены в подвале какие-то нагие и совершенно дикие существа, которые кусались, визжали, впивались друг в друга когтями и огрызались
на окружающих.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря
на то что внутренние враги
были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам
было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не
было ни слуху ни духу.
Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Он не без основания утверждал, что голова могла
быть опорожнена не иначе как с согласия самого же градоначальника и что в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как
на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая,
на ком из
них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за
ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем
был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
На минуту Боголепов призадумался, как будто
ему еще нужно
было старый хмель из головы вышибить. Но это
было раздумье мгновенное. Вслед за тем
он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал
его, сплюнул, вцепился левой рукою в правую и начал строчить...
С
ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза
их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали
на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не
было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Он не
был ни технолог, ни инженер; но
он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир.
Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому
они текут вниз, а не вверх, но
был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и
на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево,
будет продолжать течь река.
3) Устраивать от времени до времени секретные в губернских городах градоначальнические съезды.
На съездах сих занимать
их чтением градоначальнических руководств и освежением в
их памяти градоначальнических наук. Увещевать
быть твердыми и не взирать.
Но пастух
на все вопросы отвечал мычанием, так что путешественники вынуждены
были, для дальнейших расспросов, взять
его с собою и в таком виде приехали в другой угол выгона.
На первых порах глуповцы, по старой привычке, вздумали
было обращаться к
нему с претензиями и жалобами друг
на друга, но
он даже не понял
их.
Ранним утром выступил
он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро
было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в половине сентября). Солнце играло
на касках и ружьях солдат; крыши домов и улицы
были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Квартальные нравственно и физически истерзались; вытянувшись и затаивши дыхание,
они становились
на линии, по которой
он проходил, и ждали, не
будет ли приказаний; но приказаний не
было.
Он спал
на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться
на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния
их доходил запах ее;
ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Всякий дом
есть не что иное, как поселенная единица, имеющая своего командира и своего шпиона (
на шпионе
он особенно настаивал) и принадлежащая к десятку, носящему название взвода.
Думали сначала, что
он будет палить, но, заглянув
на градоначальнический двор, где стоял пушечный снаряд, из которого обыкновенно палили в обывателей, убедились, что пушки стоят незаряженные.
Ему так хорошо удалось уговорить брата и дать
ему взаймы денег
на поездку, не раздражая
его, что в этом отношении
он был собой доволен.
— Ах, с Бузулуковым
была история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь
его страсть — балы, и
он ни одного придворного бала не пропускает. Отправился
он на большой бал в новой каске. Ты видел новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит
он… Нет, ты слушай.
Несмотря
на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё
было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице
на площадку,
они вошли в первую большую комнату. Стены
были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна
были уже вставлены, только паркетный пол
был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие
их волоса, поздороваться с господами.
Сам Каренин
был по петербургской привычке
на обеде с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по
его лицу понял, что
он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый долг.
— Я не
буду судиться. Я никогда не зарежу, и мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал
он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже
на березки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того чтобы
было похоже
на лес, который сам вырос в Европе, и не могу я от души поливать и верить в эти березки!
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше.
Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что
ему хорошо, нигде не больно и что
он чувствует аппетит и силу.
Он даже сам поднялся, когда
ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен
он был, как ни очевидно
было при взгляде
на него, что
он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Свияжский переносил свою неудачу весело. Это даже не
была неудача для
него, как
он и сам сказал, с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше нельзя
было найти представителя того нового направления, которому должно последовать дворянство. И потому всё честное, как
он сказал, стояло
на стороне нынешнего успеха и торжествовало
его.
Она
была уверена, что она танцует мазурку с
ним, как и
на прежних балах, и пятерым отказала мазурку, говоря, что танцует.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся
на круглом добродушном лице Анны Павловны при
их встречах; вспоминала
их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь
его от работы, которая
была ему запрещена, и увести
его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
Сработано
было чрезвычайно много
на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос,
был уже скошен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить в этот день, и досадно
было на солнце, которое так скоро спускалось.
Он не чувствовал никакой усталости;
ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
Она сказала с
ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась
на его шутку о выборах, которые
он назвал «наш парламент». (Надо
было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу не взглянула
на него, пока
он не встал прощаясь; тут она посмотрела
на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть
на человека, когда
он кланяется.
— Алексей Александрович, — сказала она, взглядывая
на него и не опуская глаз под
его устремленным
на ее прическу взором, — я преступная женщина, я дурная женщина, но я то же, что я
была, что я сказала вам тогда, и приехала сказать вам, что я не могу ничего переменить.
— То
есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку
на лице матери, повернулась
было. — Светское мнение
было бы то, что
он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [
Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен
быть только польщен этим.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего разговора, как она
была уже вполне готова смотреть
на Вронского, говорить с
ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки
было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту минуту.
Он говорил то самое, что предлагал Сергей Иванович; но, очевидно,
он ненавидел
его и всю
его партию, и это чувство ненависти сообщилось всей партии и вызвало отпор такого же, хотя и более приличного озлобления с другой стороны. Поднялись крики, и
на минуту всё смешалось, так что губернский предводитель должен
был просить о порядке.