Неточные совпадения
Аркадия
в особенности поразила последняя часть сонаты, та часть,
в которой, посреди пленительной веселости беспечного напева, внезапно
возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби… Но
мысли, возбужденные
в нем звуками Моцарта, относились не к Кате. Глядя на нее, он только подумал: «А ведь недурно играет эта барышня, и сама она недурна».
— Не знаком. Ну, так вот… Они учили, что Эон — безначален, но некоторые утверждали начало его
в соборности мышления о нем,
в стремлении познать его, а из этого стремления и
возникла соприсущая Эону
мысль — Эннойя… Это — не разум, а сила, двигающая разумом из глубины чистейшего духа, отрешенного от земли и плоти…
Очень пыльно было
в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая
мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали,
в полях. Скука заплескивала его,
возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Она очень легко убеждалась, что Константин Леонтьев такой же революционер, как Михаил Бакунин, и ее похвалы уму и знаниям Клима довольно быстро приучили его смотреть на нее, как на оселок, об который он заостряет свои
мысли. Но являлись моменты и разноречий с нею, первый
возник на дебюте Алины Телепневой
в «Прекрасной Елене».
Самгин понимал, что говорит излишне много и что этого не следует делать пред человеком, который, глядя на него искоса, прислушивается как бы не к словам, а к
мыслям.
Мысли у Самгина были обиженные, суетливы и бессвязны, ненадежные
мысли. Но слов он не мог остановить, точно
в нем, против его воли, говорил другой человек. И
возникало опасение, что этот другой может рассказать правду о записке, о Митрофанове.
Быстрая походка людей вызвала у Клима унылую
мысль: все эти сотни и тысячи маленьких воль, встречаясь и расходясь, бегут к своим целям, наверное — ничтожным, но ясным для каждой из них. Можно было вообразить, что горьковатый туман — горячее дыхание людей и все
в городе запотело именно от их беготни.
Возникала боязнь потерять себя
в массе маленьких людей, и вспоминался один из бесчисленных афоризмов Варавки, — угрожающий афоризм...
Мысли Самгина принимали все более воинственный характер. Он усиленно заботился обострять их, потому что за
мыслями у него
возникало смутное сознание серьезнейшего проигрыша. И не только Лидия проиграна, потеряна, а еще что-то, более важное для него. Но об этом он не хотел думать и, как только услышал, что Лидия возвратилась, решительно пошел объясняться с нею. Уж если она хочет разойтись, так пусть признает себя виновной
в разрыве и попросит прощения…
Когда же наставало не веселое событие, не обед, не соблазнительная закулисная драма, а затрогивались нервы жизни, слышался
в ней громовой раскат, когда около него
возникал важный вопрос, требовавший
мысли или воли, старик тупо недоумевал, впадал
в беспокойное молчание и только учащенно жевал губами.
Казалось, все страхи, как мечты, улеглись: вперед манил простор и ряд неиспытанных наслаждений. Грудь дышала свободно, навстречу веяло уже югом, манили голубые небеса и воды. Но вдруг за этою перспективой
возникало опять грозное привидение и росло по мере того, как я вдавался
в путь. Это привидение была
мысль: какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, перед обществом, которое следит за плавателями?
Мысль о приурочении труда ссыльнокаторжных и поселенцев к сельскому хозяйству, как я уже говорил,
возникла в самом начале сахалинской ссылки.
По-видимому, у японцев, после того как они познакомились с островом,
возникла мысль о колонии, быть может даже сельскохозяйственной, но попытки
в этом направлении, если они были, могли повести только к разочарованию, так как работники из японцев, по словам инж.
Поле, дорога, звон проволоки, зной и обрывки ленивых
мыслей тянутся, как облака, друг за другом… Путаются, сливаются. Опять прошлое, потом туман, из которого выплывает кусок тракта, обсаженного березками. Полотно заросло травой, пыльная узкая лента как-то осторожно жмется то к одной стороне, то к другой, — видно, что весной здесь езда самая горькая… И
в уме Семена Афанасьевича
возникает вдруг четверостишие старого «земского поэта...
Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная
мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает одинаковые чувства радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов, немцев, американцев, англичан; мы, не только уважающие их качества, но радующиеся, когда встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им, не могущие не только считать подвигом войну с этими людьми, но не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло
возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным убийством, — мы все призваны к участию
в убийстве, которое неизбежно, не нынче, так завтра должно совершиться.
Выехав за город и оглядев снежные поля, он порадовался тому, что он один среди этих полей, завернулся
в шубу, опустился на дно саней, успокоился и задремал. Прощанье с приятелями растрогало его, и ему стала вспоминаться вся последняя зима, проведенная им
в Москве, и образы этого прошедшего, перебиваемые неясными
мыслями и упреками, стали непрошенно
возникать в его воображении.
Нам известно бессилие ляхов; они сильны одним несогласием нашим; но ты изрек истину, говоря о междоусобиях и крамолах, могущих
возникнуть между бояр и знаменитых воевод, а потому я
мыслю так: нижегородцам не присягать Владиславу, но и не ходить к Москве, а сбирать войско, дабы дать отпор, если ляхи замыслят нас покорить силою; Гонсевскому же объявить, что мы не станем целовать креста королевичу польскому, пока он не прибудет сам
в царствующий град, не крестится
в веру православную и не утвердит своим царским словом и клятвенным обещанием договорной грамоты, подписанной боярскою думой и гетманом Жолкевским.
Естественно, наши
мысли вертелись вокруг горячих утренних происшествий, и мы перебрали все, что было, со всеми подробностями, соображениями, догадками и особо картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от Молли; почему-то этот разговор замялся, но мне все-таки хотелось знать больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала
мысль о Дигэ. Эта таинственная женщина непременно
возникала в моем уме, как только я вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
И
в сознании моём порою смутно
возникала мысль, что Шакро только пользуется своим правом, когда он так уверенно и смело требует от меня помощи ему и забот о нём.
Рядом с нею мало-помалу
возникли в душе Петра
мысли и о важном значении других отраслей государственного управления.
Подозревая
в нём соперника, Яков Артамонов боялся столкновений с поручиком, но у него не
возникало мысли о том, чтоб уступить Маврину Полину, — женщина становилась всё приятнее ему. Всё-таки он уже не однажды предупреждал её...
Реальное направление
мыслей, развиваемых
в нем, уже достаточно свидетельствует, что они
возникли на почве реальности и что автор вообще придает очень мало значения для нашего времени фантастическим полетам даже и
в области искусства, не только
в деле науки.
Нина. Я одинока. Раз
в сто лет я открываю уста, чтобы говорить, и мой голос звучит
в этой пустоте уныло, и никто не слышит… И вы, бледные огни, не слышите меня… Под утро вас рождает гнилое болото, и вы блуждаете до зари, но без
мысли, без воли, без трепетания жизни. Боясь, чтобы
в вас не
возникла жизнь, отец вечной материи, дьявол, каждое мгновение
в вас, как
в камнях и
в воде, производит обмен атомов, и вы меняетесь непрерывно. Во вселенной остается постоянным и неизменным один лишь дух.
Душа во мне замирала при
мысли, что может
возникнуть какой-нибудь неуместный разговор об особе, защищать которую я не мог, не ставя ее
в ничем не заслуженный неблагоприятный свет. Поэтому под гром марша я шел мимо далекой аллеи, даже не поворачивая головы
в ту сторону. Это не мешало мне вглядываться, скосив влево глаза, и — у страха глаза велики — мне показалось
в темном входе
в аллею белое пятно. Тяжелое это было прощанье…
Почему, когда
в обществе
возникает какое-нибудь замешательство, первые люди, которые делаются жертвами вашей подозрительности, суть именно люди
мысли, люди исследования?
— Не считаю вас способным жить по плану, не ясному вам; вижу, что ещё не
возникло в духе вашем сознание связи его с духом рабочего народа. Вы для меня уже и теперь отточенная трением жизни, выдвинутая вперёд
мысль народа, но сами вы не так смотрите на себя; вам ещё кажется, что вы — герой, готовый милостиво подать, от избытка сил, помощь бессильному. Вы нечто особенное, для самого себя существующее; вы для себя — начало и конец, а не продолжение прекрасного и великого бесконечного!
Вспоминаю Христю и сына моего, вспоминаю — и
возникает в душе злая
мысль...
В пристройке, где он дал мне место, сел я на кровать свою и застыл
в страхе и тоске. Чувствую себя как бы отравленным, ослаб весь и дрожу. Не знаю, что думать; не могу понять, откуда явилась эта
мысль, что он — отец мой, — чужая мне
мысль, ненужная. Вспоминаю его слова о душе — душа из крови
возникает; о человеке — случайность он на земле. Всё это явное еретичество! Вижу его искажённое лицо при вопросе моём. Развернул книгу, рассказывается
в ней о каком-то французском кавалере, о дамах… Зачем это мне?
Их поражение, террор нынешнего царствования подавили всякую
мысль об успехе, всякую преждевременную попытку.
Возникли другие вопросы; никто не хотел более рисковать жизнию
в надежде на конституцию; было слишком ясно, что хартия, завоеванная
в Петербурге, разбилась бы о вероломство царя: участь польской конституции была перед глазами.
Может быть, этим господам пришлось бы и очень еще долго выносить ее, если бы
в душе Моисея не
возникла коварная
мысль воспользоваться ардальоновскими преимуществами.
Миф
возникает из религиозного переживания, почему и мифотворчество предполагает не отвлеченное напряжение
мысли, но некоторый выход из себя
в область бытия божественного, некое богодейство, — другими словами, миф имеет теургическое происхождение и теургическое значение [По определению
В. С. Соловьева, задача «свободной теургии» — «осуществление человеком божественных сил
в самом реальном бытии природы» (Соловьев
В. С. Соч.
Таким образом, по
мысли Беме, природа
в сущности не создана, но, так сказать, автоматически, с правильностью часового механизма, с которым так часто сравнивается у Беме мироздание,
возникает в Боге и раскрывается на разных ступенях.
В этом основном и предельном акте творения мы имеем дело с полной непостижимостью, ибо понять, каким образом
в уконе
возникает меон, нельзя, здесь опять предел для
мысли.
Хутор Починок
возник потому, что протекающий здесь небольшой ручеек подал одному однодворцу
мысль поставить тут утлую мельницу, из разряда известных
в серединной России «колотовок», и
в таком виде, с одною мельничною избой, этот хутор-невидимка был куплен генералом Синтяниным, жена которого свила себе здесь гнездышко.
Что бы я ни постигал,
в голове моей вдруг мгновенно зарождалась беспокойная
мысль: а что, если к этим уже известным мне положениям
возникнет такое или иное неизвестное?
Когда Вестермарк говорит, что нравственные эмоции
возникли из ressentiment, он высказывает интересную социально-психологическую
мысль, которая находит себе подтверждение
в современной психопатологии, но это не имеет никакого отношения к проблеме добра и зла, возникновению нравственного различения и оценки.
Но как только
в сердце человека
возникнет мысль, что паутина эта моя, что благо праведности принадлежит мне одному и что пусть никто не разделяет его со мной, то нить обрывается, и ты падаешь назад
в прежнее состояние отдельной личности; отдельность же личности есть проклятие, а единение есть благословение.
Когда
в начале XX века
в России
возникли новые идеалистические и религиозные течения, порвавшие с позитивизмом и материализмом традиционной
мысли радикальной русской интеллигенции, то они стали под знак Достоевского.
Она произвела на него даже совсем успокоительное действие, он почувствовал себя не одиноким,
в Дарье Николаевне он почему-то видел сильную опору и защиту, и даже удивился, как эта
мысль не пришла ему тотчас
в голову, как он, любимый такой девушкой, как его ненаглядная Доня, мог чего-либо или кого-либо опасаться, даже тетушки Глафиры Петровны.
В его уме
возникла уверенность, что даже для последней борьба с Дарьей Николаевной будет не по силам.
Страшный план
возник в его уме. Гнусная
мысль нашла уже
в нем готовую почву.
Избушку заколотили до времени, хотя не было надежды, что найдется человек, который бы решился
в ней поселиться. Она простояла бы так пустая, быть может, много лет, когда
в Зиновьеве объявился беглый Никита. Когда
возник вопрос, куда девать его на деревне, у старосты Архипыча, естественно,
возникла в уме
мысль поселить его
в избушке Соломониды.
Таня, повторяем, успокоилась и даже почти забыла о существовании на деревне отца, тем более что к этому именно времени относится появление
в Зиновьеве первых слухов о близком приезде
в Луговое молодого его владельца, князя Сергея Сергеевича. Порой, впрочем,
в уме молодой девушки
возникала мысль о таинственном «беглом Никите», жившем
в Соломонидиной избушке, но эта
мысль уже не сопровождалась страхом, а, скорее, порождалась любопытством.
«А если это ловушка?» — вдруг
возникла в его уме роковая
мысль.
Эта
мысль возникла в его уме, как только он увидал наклоненного к нему Якова Потаповича и встретился, при свете выплывшей из-за облаков луны, с его полным злобы, ненависти и презрения взглядом.
Антон Михайлович Шатов был тот самый «идеальный друг» княжны Маргариты Дмитриевны Шестовой,
мысль о котором, подобно голосу совести,
возникла в уме княжны перед роковой для нее беседой с Гиршфельдом
в «старом парке».
По его
мысли,
в главном городе Новороссии — Екатеринославе, пространство которого определялось
в 300 квадратных верст, должны были
возникнуть «судилища, наподобие древних базилик», лавки вроде «Пропилеи
в Афинах», музыкальная консерватория, и прочее…
Среди молодежи того времени, по большей части военной,
возникла мысль, вскоре приведенная
в исполнение, основать тайное общество: «Союз спасения, или истинных и верных сынов отечества», который с течением времени был заменен «Союзом благодействия».
«Научный» социализм
возник и вошел
в мысль и жизнь народов Европы не как демократическое учение.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб», думал князь Андрей, «пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, — наша жизнь кончена!» Целый новый ряд
мыслей безнадежных, но грустно-приятных
в связи с этим дубом
возник в душе князя Андрея.