Неточные совпадения
Гремит на
Волге музыка.
Поют и пляшут девицы —
Ну, словом, пир
горой!
К девицам присоседиться
Хотел старик, встал на ноги
И чуть не полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал —
Вертелся колесом!
— Что ты затеваешь? Боже тебя сохрани! Лучше не трогай! Ты станешь доказывать, что это неправда, и, пожалуй, докажешь. Оно и не мудрено, стоит только справиться, где был Иван Иванович накануне рожденья Марфеньки. Если он был за
Волгой, у себя, тогда люди спросят, где же правда!.. с кем она в роще была? Тебя Крицкая видела на
горе одного, а Вера была…
Он простился с ней и так погнал лошадей с крутой
горы, что чуть сам не сорвался с обрыва. По временам он, по привычке, хватался за бич, но вместо его под руку попадали ему обломки в кармане; он разбросал их по дороге. Однако он опоздал переправиться за
Волгу, ночевал у приятеля в городе и уехал к себе рано утром.
Волга задумчиво текла в берегах, заросшая островами, кустами, покрытая мелями. Вдали желтели песчаные бока
гор, а на них синел лес; кое-где белел парус, да чайки, плавно махая крыльями, опускаясь на воду, едва касались ее и кругами поднимались опять вверх, а над садами высоко и медленно плавал коршун.
Потом помнит он, как она водила его на
Волгу, как по целым часам сидела, глядя вдаль, или указывала ему на
гору, освещенную солнцем, на кучу темной зелени, на плывущие суда.
— Пусть драпировка, — продолжала Вера, — но ведь и она, по вашему же учению, дана природой, а вы хотите ее снять. Если так, зачем вы упорно привязались ко мне, говорите, что любите, — вон изменились, похудели!.. Не все ли вам равно, с вашими понятиями о любви, найти себе подругу там в слободе или за
Волгой в деревне? Что заставляет вас ходить целый год сюда, под
гору?
Очень просто и случайно. В конце прошлого лета, перед осенью, когда поспели яблоки и пришла пора собирать их, Вера сидела однажды вечером в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно в поле, потом вдаль на
Волгу, на
горы. Вдруг она заметила, что в нескольких шагах от нее, в фруктовом саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.
Рассуждает она о людях, ей знакомых, очень метко, рассуждает правильно о том, что делалось вчера, что будет делаться завтра, никогда не ошибается; горизонт ее кончается — с одной стороны полями, с другой
Волгой и ее
горами, с третьей городом, а с четвертой — дорогой в мир, до которого ей дела нет.
Он принимался чуть не сам рубить мачтовые деревья, следил прилежнее за работами на пильном заводе, сам, вместо приказчиков, вел книги в конторе или садился на коня и упаривал его, скача верст по двадцати взад и вперед по лесу, заглушая свое
горе и все эти вопросы, скача от них дальше, — но с ним неутомимо, как свистящий осенний ветер, скакал вопрос: что делается на той стороне
Волги?
Никто из дворни уже не сходил в этот обрыв, мужики из слободы и Малиновки обходили его, предпочитая спускаться с
горы к
Волге по другим скатам и обрывам или по проезжей, хотя и крутой дороге, между двух плетней.
— Не знаю, бабушка, да и не желаю знать! — отвечал он, приглядываясь из окна к знакомой ему дали, к синему небу, к меловым
горам за
Волгой. — Представь, Марфенька: я еще помню стихи Дмитриева, что в детстве учил...
С одной стороны
Волга с крутыми берегами и Заволжьем; с другой — широкие поля, обработанные и пустые, овраги, и все это замыкалось далью синевших
гор. С третьей стороны видны села, деревни и часть города. Воздух свежий, прохладный, от которого, как от летнего купанья, пробегает по телу дрожь бодрости.
Незаметно плывет над
Волгой солнце; каждый час всё вокруг ново, всё меняется; зеленые
горы — как пышные складки на богатой одежде земли; по берегам стоят города и села, точно пряничные издали; золотой осенний лист плывет по воде.
— Ну, зато, Олеша, на привале, на отдыхе, летним вечером в Жигулях, где-нибудь, под зеленой
горой, поразложим, бывалоче, костры — кашицу варить, да как заведет горевой бурлак сердечную песню, да как вступится, грянет вся артель, — аж мороз по коже дернет, и будто
Волга вся быстрей пойдет, — так бы, чай, конем и встала на дыбы, до самых облаков!
Симбирская
гора, или, лучше сказать, подъем на Симбирскую
гору, высокую, крутую и косогористую, был тогда таким тяжелым делом, что даже в сухое время считали его более затруднительным, чем самую переправу через
Волгу; во время же грязи для тяжелого экипажа это было препятствие, к преодолению которого требовались неимоверные усилия; это был подвиг, даже небезопасный.
Гребцы работали с необыкновенным усилием, лодка летела; но едва мы, достигнув середины
Волги, вышли из-под защиты
горы, подул сильный ветер, страшные волны встретили нас, и лодка начала то подыматься носом кверху, то опускаться кормою вниз; я вскрикнул, бросился к матери, прижался к ней и зажмурил глаза.
— Да сначала хутор у одного барина пустой в лесу стоял, так в нем мы жили; ну, так тоже спознали нас там скоро; мы перешли потом в Жигулеву
гору на
Волгу; там отлично было: спокойно, безопасно!
Стоят по сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая над головой моей мокрые сучья; слева, под
горой, над черной
Волгой, плывут, точно в бездонную пропасть уходя, редкие огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по воде, гудят свистки.
Все вокруг застыло в крепком осеннем сне; сквозь сероватую мглу чуть видны под
горою широкие луга; они разрезаны
Волгой, перекинулись через нее и расплылись, растаяли в туманах.
Я вспоминаю, что, кажется, не было лета, когда бы за
Волгою не
горели леса; каждогодно в июле небо затянуто мутно-желтым дымом; багровое солнце, потеряв лучи, смотрит на землю, как больное око.
Досыта насмотревшись на все, я возвращаюсь домой, чувствую себя взрослым человеком, способным на всякую работу. По дороге я смотрю с
горы кремля на
Волгу, — издали, с
горы, земля кажется огромной и обещает дать все, чего захочешь.
Он говорит лениво, спокойно, думая о чем-то другом. Вокруг тихо, пустынно и невероятно, как во сне.
Волга и Ока слились в огромное озеро; вдали, на мохнатой
горе, пестро красуется город, весь в садах, еще темных, но почки деревьев уже набухли, и сады одевают дома и церкви зеленоватой теплой шубой. Над водою стелется густо пасхальный звон, слышно, как гудит город, а здесь — точно на забытом кладбище.
Возвращаясь вечером с ярмарки, я останавливался на
горе, у стены кремля, и смотрел, как за
Волгой опускается солнце, текут в небесах огненные реки, багровеет и синеет земная, любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
Ярко светит солнце, белыми птицами плывут в небе облака, мы идем по мосткам через
Волгу, гудит, вздувается лед, хлюпает вода под тесинами мостков, на мясисто-красном соборе ярмарки
горят золотые кресты. Встретилась широкорожая баба с охапкой атласных веток вербы в руках — весна идет, скоро Пасха!
Переправившись чрез
Волгу под Симбирском, дедушка перебил поперек степную ее сторону, называемую луговою, переехал Черемшан, Кандурчу, чрез Красное поселение, слободу селившихся тогда отставных солдат, и приехал в Сергиевск, стоящий на
горе при впадении реки Сургута в Большой Сок.
Чтоб подняться на
гору, Милославский должен был проехать мимо Благовещенского монастыря, при подошве которого соединяется Ока с
Волгою. Приостановясь на минуту, чтоб полюбоваться прелестным местоположением этой древней обители, он заметил полуодетого нищего, который на песчаной косе, против самых монастырских ворот, играл с детьми и, казалось, забавлялся не менее их. Увидев проезжих, нищий сделал несколько прыжков, от которых все ребятишки померли со смеху, и, подбежав к Юрию, закричал...
Путешественники стали держаться левой стороны; хотя с большим трудом, но попали наконец на прежнюю дорогу и часа через два, выехав из лесу, очутились на луговой стороне
Волги, против того места, где впадает в нее широкая Ока. Огромные льдины неслись вниз по ее течению; весь противоположный берег усыпан был народом, а на утесистой
горе нагорной стороны блестели главы соборных храмов и белелись огромные башни высоких стен знаменитого Новагорода Низовския земли.
Петр. А потом уж «унеси ты мое
горе» — сейчас мы с тобой на троечку: «Ой вы, милые!» Подъехали к
Волге; ссь… тпру! на нароход; вниз-то бежит он ходко, по берегу-то не догонишь. Денек в Казани, другой в Самаре, третий в Саратове; жить, чего душа просит; дорогого чтоб для нас не было.
Сыграв Петра, утром в девять часов я отправился на пароходе в Кострому, взглянул на пески левого берега
Волги, где шагал впервые в лямке, на
гору правого берега, на белильный завод.
— А ежели нам и
Волгу досуха выпить да еще вот этой
горой закусить — и это забудется, ваше степенство. Все забудется, — жизнь-то длинна… Таких делов, чтобы высоко торчали, — не нам делать…
Кассиров на свете много, и никогда эта профессия не казалась мне особенно интересной. Просто выдает билеты и получает деньги. Но теперь, когда я представлял себе в этой роли высокую девушку в темном платье с спокойным вдумчивым взглядом, с длинной косой и кружевным воротничком вокруг шеи, то эта прозаическая профессия представлялась мне в особом свете. Быть может, думал я, в это самое время пароход несется по
Волге, и она сидит на палубе с книгой на коленях. А мимо мелькают волжские
горы.
Здание гимназии (теперешний университет) стояло на
горе; вид был великолепный: вся нижняя половина города с его Суконными и Татарскими слободами, Булак, огромное озеро Кабан, которого воды сливались весною с разливом
Волги, — вся эта живописная панорама расстилалась перед глазами.
Вода была далеко, под
горой, в
Волге. Ромась быстро сбил мужиков в кучу, хватая их за плечи, толкая, потом разделил на две группы и приказал ломать плетни и службы по обе стороны пожарища. Его покорно слушались, и началась более разумная борьба с уверенным стремлением огня пожрать весь «порядок», всю улицу. Но работали все-таки боязливо и как-то безнадежно, точно делая чужое дело.
Семья и особенно мать переносили тяжкое
горе и вдобавок должны были молчать и не показывать вида, что молодой человек пропал, и так продолжалось до тех пор, пока, наконец, он сам объявился в Николо-Бабаевском монастыре на
Волге.
Не хочется думать о нем, — я смотрю в поле: на краю его синий лес, а за ним, под
горою, течет
Волга, могучая река, — точно она сквозь душу твою широко течет, спокойно смывая отжившее.
— Улетела. Да! улетела! — повторил он еще более таинственным тоном. — Она больна. У него барка была, большая была, и другая была, и третья была, по
Волге ходила, а я сам из
Волги; еще завод была, да
сгорела, и он без башка.
За добрые дела.
Ты приюти меня к себе до ночи,
А ночью я за
Волгу убегу.
О,
горе мне! Велико окаянство
Беспутного Павлушки!
Под глинистой утесистой
горой,
Унизанной лачужками, направо,
Катилася широкой пеленой
Родная
Волга, ровно, величаво…
У пристани двойною чередой
Плоты и барки, как табун, теснились,
И флюгера на длинных мачтах бились,
Жужжа на ветре, и скрипел канат
Натянутый; и серой мглой объят,
Виднелся дальний берег, и белели
Вкруг острова края песчаной мели.
— А и мы, старые головни, тоже, бывало, светло
горели! Мой род, примерно, издревле бунтовщичье гнездо-то! Мальчишкой будучи, помню, рассказывали мне, как начальство скиты наши за
Волгой зорило, а подростком видел я свирепое дело — лежачий бунт.
— Самому быть не доводилось, — отвечал Артемий, — а слыхать слыхал: у одного из наших деревенских сродники в
Горах живут [То есть на правой стороне
Волги.], наши шабры [Соседи.] девку оттоль брали. Каждый год ходят в Сибирь на золоты прииски, так они сказывали, что золото только в лесах там находят… На всем белом свете золото только в лесах.
Домик, где поселилась Марья Гавриловна, был построен на венце высокой, стоймя над
Волгой стоящей
горе.
Справивши дела Патапа Максимыча в Красной Рамени, поехал Алексей в губернский город. С малолетства живучи в родных лесах безвыездно, не видавши ничего, кроме болот да малых деревушек своего околотка, диву дался он, когда перед глазами его вдруг раскинулись и высокие крутые
горы, и красавец город, и синее широкое раздолье матушки
Волги.
— Добро ему кажут, на широку дорогу хотят его вывести, а он, ровно кобыла с норовом, ни туда, ни сюда, — шумел Патап Максимыч… — Сказывай, непуть этакой, много ль денег требуется на развод промыслов где-нибудь поблизости?.. Ну хоть на
Горах [На
Горах — на правом берегу
Волги.], что ли?
В самом деле место тут каменистое. Белоснежным кварцевым песком и разноцветными гальками усыпаны отлогие берега речек, а на полях и по болотам там и сям торчат из земли огромные валуны гранита. То осколки Скандинавских
гор, на плававших льдинах занесенные сюда в давние времена образования земной коры. За
Волгой иное толкуют про эти каменные громады: последние-де русские богатыри, побив силу татарскую, похвалялись здесь бой держать с силой небесною и за гордыню оборочены в камни.
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь с трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то «на
Горах» [«
Горами» зовут правую сторону
Волги.].
— Какая ж это обида, Яким Прохорыч? — спросил Иван Григорьич. — Что-то не припомню я, чтобы перед уходом из-за
Волги с тобой
горе какое приключилось.
Повыше Балахны, на высоких глинистых
горах Кирилловых да на
горе Оползне, вытянувшись вдоль левого берега
Волги, стоит село Городец. Кругом его много слобод и деревушек. Они с Городцом воедино слились. Исстари там ребятишек много подкидывают. Из подкидышей целой губернии половина на долю Городца приходится. Хоть поется в бурлацкой песне...
Река
Волга начинается в Осташковском уезде из болот в деревне
Волге. Там есть небольшой колодезь, из него течет
Волга. А река Вазуза начинается в
горах. Вазуза течет прямо, а
Волга поворачивает.
Волга местами тоже была подернута этим багряным отливом последних лучей, которые жаркими искрами замирали на прорезных крестах городских церквей и колоколен да на причудливых верхушках высоких мачт у расшив, и
горели кое-где на откосах больших надутых парусов, которые там и сям плавно несли суда вниз по течению.
На левом берегу
Волги, у протока Куньей Воложки, окруженной темными лесистыми
горами, приютился городок Ставрополь со своими двумя каменными церковками.