Неточные совпадения
Ей хотелось спросить, где его
барин. Ей хотелось вернуться назад и
послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода
во внутренние комнаты.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу
господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она
послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
Они, как «объясняющие
господа», должны бы
идти во главе рабочих, но они вкраплены везде в массу толпы, точно зерна мака на корке булки.
— Вот внук мой, Борис Павлыч! — сказала она старосте. — Что, убирают ли сено, пока горячо на дворе? Пожалуй, дожди после жары
пойдут. Вот
барин, настоящий
барин приехал, внук мой! — говорила она мужикам. — Ты видал ли его, Гараська? Смотри же, какой он! А это твой, что ли, теленок
во ржи, Илюшка? — спрашивала при этом, потом мимоходом заглянула на пруд.
Прочти им об Аврааме и Сарре, об Исааке и Ревекке, о том, как Иаков
пошел к Лавану и боролся
во сне с
Господом и сказал: «Страшно место сие», — и поразишь благочестивый ум простолюдина.
— Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, бог свидетель, ни единой капли
во рту не было… да и
пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело, подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших
господ с барского двора… Эк они храпят, окаянные; всех бы разом, так и концы в воду.
Словом сказать, смесь искреннего жаления об умирающем слуге с не менее искренним жалением о
господине, которого эта смерть застигала врасплох, в полной силе проявилась тут, как проявлялась вообще
во всей крепостной практике. Это было не лицемерие, не предательство, а естественное двоегласие, в котором два течения
шли рядом, не производя никакого переполоха в человеческом сознании.
А около
господа ангелы летают
во множестве, — как снег
идет али пчелы роятся, — али бы белые голуби летают с неба на землю да опять на небо и обо всем богу сказывают про нас, про людей.
— Да, Терентьев, благодарю вас, князь, давеча говорили, но у меня вылетело… я хотел вас спросить,
господин Терентьев, правду ли я слышал, что вы того мнения, что стоит вам только четверть часа в окошко с народом поговорить, и он тотчас же с вами
во всем согласится и тотчас же за вами
пойдет?
— Всем бы вот, всем благодарю моего
господа, да вот эта страсть мучит все. Просто, не поверите, покоя себе даже
во сне не могу найти. Все мне кажется, как эта гулька к сердцу будто
идет. Я вот теперь уж бальзам такой достала, — дорогой бальзам, сейчас покажу вам.
С той поры, с того времечка
пошли у них разговоры, почитай целый день,
во зеленом саду на гуляньях,
во темных лесах на катаньях и
во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый
господин?» Отвечает лесной зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и страшного, и
пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
— А вот этот
господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и
во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина, как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое
пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
Невдалеке от зеркала была прибита лубочная картина: «Русский мороз и немец», изображающая уродливейшего
господина во фраке и с огромнейшим носом, и на него русский мужик в полушубке замахивался дубиной, а внизу было подписано: «Немец, береги свой нос,
идет русский мороз!» Все сие помещение принадлежало Макару Григорьеву Синькину, московскому оброчному подрядчику, к которому, как мы знаем, Михаил Поликарпыч препроводил своего сына…
В зале он увидел, что по трем ее стенам стояли, а где и сидели
господа во фраках, в белых галстуках и все почти в звездах, а около четвертой, задней стены ее
шел буфет с фруктами, оршадом, лимонадом, шампанским; около этого буфета, так же, как и у всех дверей, стояли ливрейные лакеи в чулках и башмаках.
— Я догадываюсь,
господа, о чем
шла речь, — подхватил Тетюев брошенную реплику. — Да, нам необходимо соединиться
во имя общей цели, хотя мое дело, собственно говоря, сторона.
—
Господа нашего Иисуса Христа не было бы, если бы люди не погибли
во славу его…
— От, извольте, — виноват!.. Все спите.
Во сне шубы не сошьешь. Прошу
господ офицеров
идти к своим взводам.
Во-первых, я каждый месяц
посылаю становому четыре воза сена, две четверти овса и куль муки, — следовательно, служу; во-вторых, я ежегодно жертвую десять целковых на покупку учебных пособий для уездного училища, — следовательно, служу; в-третьих, я ежегодно кормлю крутогорское начальство, когда оно благоволит заезжать ко мне по случаю ревизии, — следовательно, служу; в-четвертых, я никогда не позволяю себе сказать
господину исправнику, когда он взял взятку, что он взятки этой не взял, — следовательно, служу; в-пятых… но как могу я объяснить в подробности все манеры, которыми я служу?
«Неужели, говорит, твое развращенное сердце окаменело и для страха перед
господом, судьей грозным,
во громах и
славе царствующим?
— Посмотрите,
господа! — воскликнул Карганов, показывая на Баумана. — Посмотрите на этого великосветского человека. Во-первых, он
идет слишком медленными шагами. Спрашивается, когда же он дойдет?
Арина Прохоровна, не найдя на месте Марьи Игнатьевны и младенца и смекнув, что худо, хотела было бежать домой, но остановилась у ворот и
послала сиделку «спросить
во флигеле, у
господина, не у них ли Марья Игнатьевна и не знает ли он чего о ней?» Посланница воротилась, неистово крича на всю улицу.
— По чрезвычайному дождю грязь по здешним улицам нестерпимая, — доложил Алексей Егорович, в виде отдаленной попытки в последний раз отклонить
барина от путешествия. Но
барин, развернув зонтик, молча вышел в темный, как погреб, отсырелый и мокрый старый сад. Ветер шумел и качал вершинами полуобнаженных деревьев, узенькие песочные дорожки были топки и скользки. Алексей Егорович
шел как был,
во фраке и без шляпы, освещая путь шага на три вперед фонариком.
Вознамерившись подкузьмить Ивана Тимофеича, с тем чтобы потом самому сесть на его место, он тайно
послал в московский Охотный ряд корреспонденцию, в которой доказывал, что ядовитые свойства проектированного в квартале «Устава» происходят-де оттого, что
во время его составления
господин начальник квартала находился-де под влиянием вожаков революционной партии, свившей-де гнездо на Литейной.
— Вот с этой бумажкой вы
пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей дочери и сделалось лучше,
во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте,
господа! Дай Бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а главное — не падайте никогда духом.
Мы повиновались. Спуск с колосников
шел по винтовой железной лестнице. В зале буря не смолкала. Мы
шли по сцене, прошли к тому месту, где сидела дива. Мы остановились в двух шагах. Худенькая, смуглая, почти некрасивая женщина очень небольшого роста. Рядом с ее стулом стоял представительный
господин во фраке.
Бакин. И этот,
господа, почтеннейший
во всех отношениях человек и отличный семьянин пожелал осчастливить своей благосклонностью девицу и именно Негину. Что тут дурного, я вас спрашиваю. Он очень учтиво говорит ей: «Хотите, душенька,
идти ко мне на содержание?» А она изволила обидеться и расплакаться.
Во время остановки, перед вечером второго дня на большой станции нервный
господин этот сходил за горячей водой и заварил себе чай.
Господин же с аккуратными новыми вещами, адвокат, как я узнал впоследствии, с своей соседкой, курящей дамой в полумужском пальто,
пошли пить чай на станцию.
«Что ты, братец? — спросил я, — где
барин?» Вот он собрался с духом и стал нам рассказывать; да видно, со страстей язык-то у него отнялся: уж он мямлил, мямлил, насилу поняли, что в кладбищной церкви мертвецы пели всенощную, что вы
пошли их слушать, что вдруг у самой церкви и закричали и захохотали; потом что-то зашумело, покатилось, раздался свист, гам и конской топот; что один мертвец, весь в белом, перелез через плетень, затянул
во все горло: со святыми упокой — и побежал прямо к телеге; что он, видя беду неминучую, кинулся за куст, упал ничком наземь и вплоть до нашего прихода творил молитву.
По взятии Азова Ромодановский писал уже к Петру таким образом: «Вем, что паче многих в трудех ты,
господине, пребываешь и нам желаемое исполняешь, и по всему твоему делу мнил тя быть подобна многим: верою к богу — яко Петра, мудростию — яко Соломона, силою — яко Сампсона,
славою — яко Давида, а паче, что лучшее в людех, чрез многие науки изобретается и чрез продолжные дни снискательства их, то в тебе,
господине, чрез малое искание все то является,
во всяком полном исправном том виде» (Устрялов, приложение к II тому, II, 65).
— Позвольте,
господа, — восклицал Введенский, — чтобы правильнее относиться к делу, следует понять, что Ганзиер миф. Для каждого понимающего, что такое миф, несомненно, что когда
идет дело о русском юноше, получающем образование через сближение с иностранцами, то невольно возникает образ Ганзы, сообщившей нашим непочатым предкам свое образование.
Во избежание некоторой сложности такого представления, миф уловляет тождественными звуками нужное ему олицетворение, и появляется Ганзиер миф.
Подошел к нам — я думал, что он домине Тумаков и должен нас учить каким наукам — однако же это был просто Тумаков, и показав прежде Петрусе, что писать, потом приступил ко мне."Пишите, — сказал он, — к сему прошению"… Я написал это убийственное, треклятое, погубившее меня тогда и
во всю жизнь мою причинявшее мне беды, я написал и кончил все по методу Тумакова. Он собрал наши бумаги, и когда
господин полковник сказал ему:"заготовь же приказ, да скорее", — он
пошел от нас.
— Вы не можете себе представить, как я рад видеть вас,
господа, — говорил Алехин, входя за ними в переднюю. — Вот не ожидал! Пелагея, — обратился он к горничной, — дайте гостям переодеться
во что-нибудь. Да, кстати, и я переоденусь. Только надо сначала
пойти помыться, а то я, кажется, с весны не мылся. Не хотите ли,
господа,
пойти в купальню, а тут пока приготовят.
Маленьких помещали в батальоны военных кантонистов, где наши отцы духовные, по распоряжению отцов-командиров, в одно мановение ока приводили этих ребятишек к познанию истин православной христианской веры и крестили их
во славу имени
господа Иисуса, а со взрослыми это было гораздо труднее, и потому их оставляли при всем их ветхозаветном заблуждении и размещали в небольшом количестве в команды.
— Проанализируем,
господа, его ответ. Он великолепен; из него мы видим, что Прошка верит, во-первых, в существование чорта; во-вторых, вы видите, что он не отрицает своей профессии, не негодует, не лжет. Он просто
посылает нас к чорту, разумея довольно резонно, что мы суемся не в свое дело. Однако в интересах научного исследования продолжим. Прохор! Пункт второй: понимаешь ли ты, что твое ремесло не вполне одобрительно?
Три дня
во рту маковой росинки не было!» Если
идет веселая компания в подпитии, вали на оригинальность: «
Господа, вы срываете розы жизни, мне же достаются тернии.
Бурмистр. Какие ж мои окаянства? Что потачки вам не даю, вот вас всех злоба за что, — и не дам, коли поставлен на то. Старым
господам вы, видно, не служивали, а мы им служили, — вот ведь оно откедова все
идет! Ни одна, теперича, шельма из вас
во сне грозы-то такой не видывала, как мы кажинный час ждали и чаяли, что вот разразится над тобой. Я в твои-то года, ус-то и бороду только что нажимши, взгляду господского немел и трепетал, а ты чего только тут барину-то наговорил, — припомни-ка, башка твоя глупая.
Дядя Никон(не обращая ни на кого внимания). У меня теперь,
слава те господи, полна изба ребят, а все мои, все Никонычи, как раз так пригнано, — верно! А у торгового человека, может… да… торговому, видно,
во всем от
бар счастье, и тут лишняя копейка даром перепала.
Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.
Я
во грехах своих покаюсь вам.
Грехи мои великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но спас меня
Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним, московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают, помянули —
Молитвою, винцом иль добрым словом.
Няня. И то мы примечаем, что
во всем доме другие порядки
пошли. (И
барин другой стал, посмирнел совсем, и учителя стюдента взяли заместо немца, и Катерине-то Матвевне волю дали, и детей всех распустили. Все другое стало, все по-новому
пошло!)
Антрыгина. Тебе хочется знать? Изволь. Постой, когда это… да на той неделе
во вторник — еду я мимо Чистых прудов, вдруг вижу: этот
господин идет под ручку с какой-то дамой, садятся на лавочку и так это горячо разговаривают…
Входит Дарьялов
во фраке, в белом галстуке, белых перчатках, но по-прежнему чем-то раздосадованный и озабоченный. За ним
идет Прихвоснев, лопоухий
господин, с огромными ноздрями, в пестром платье, с золотой толстой цепочкой, с перстнями, кольцами.
Тут фальцет перебил рассказчика и начал его упрашивать довести начатую трилогию до конца, то есть рассказать, как купец сделался с пройдохою-барином, и. как всех их помирил и выручил мужик, к которому теперь якобы
идет какая-то апелляция
во всех случаях жизни.
— Тогда
во всем форменность наблюдалась и было положение для важных
господ как в лицах, так и в причесании головы, а иному это ужасно не
шло, и если его причесать по форме, с хохлом стоймя и с височками, то все лицо выйдет совершенно точно мужицкая балалайка без струн.
Однажды утром,
во время репетиции, он наскоро перекрестился да взял и
пошел к самому Суру в его директорский кабинет: «
Господин директор, я имею честь просить у вас руку и сердце вашей младшей дочери, мадемуазель Ольги».
— «Аще ли какой человек обещается
идти в той град Китеж, и неложно от усердия своего поститися начнет, и пóйдет
во град, и обещается тако: аще гладом умрети, аще ины страхи претерпети, аще и смертию умрети, не изыти из него, и такового человека приведет
Господь силою своею в невидимый град Китеж и узрит он той град не гаданием, но смертныма очима, и спасет Бог того человека, и стопы его изочтены и записаны ангелами Господними в книзе животней».
— Не дошел до него, — отвечал тот. — Дорогой узнал, что монастырь наш закрыли, а игумен Аркадий за Дунай к некрасовцам перебрался… Еще сведал я, что тем временем, как проживал я в Беловодье, наши сыскали митрополита и водворили его в австрийских пределах. Побрел я туда. С немалым трудом и с большою опаской перевели меня христолюбцы за рубеж австрийский, и сподобил меня
Господь узреть недостойными очами святую митрополию Белой Криницы
во всей ее
славе.
Во-первых, пожелав вам душевного спасения, вкупе же и телесного здравия, а
во иноческих трудах благопоспешения, в скорбях же утешения и достижения преподобных отец небесного лика,
посылаем мы от великих духовных лиц,
господина митрополита кир Кирилла и от наместника святыя митрополии Белокриницкия кир Онуфрия, епископа браиловского, мир и Божие благословение…»
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь, корни копаешь — от
Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и ангелам велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу
во славу, Божьему народу
во здравие, от лютых скорбей
во спасение.
— Нет, матушка Маргарита, нет, — отвечала опытная
во всяких делах, в самый сенат писавшая просьбы Феозва. — Не такое дело, никакими просьбами тут не пособишь. Царско уложенье что Божье веленье — су́против его не
пойдешь… Терпеть надо, матушка, терпеть! На то власть Создателя!
Господь сам терпел и нам повелел…
— Ты меня, Машенька,
во всех частях подробно не расспрашивай, но только если по этому началу в таком же роде дальше
пойдет, то лучше бы для твоего счастья не жить. Избил меня, ангел мой, этот
барин.