Неточные совпадения
Время между тем продолжало тянуться с безнадежною вялостью: обедали-обедали, пили-пили, а солнце все высоко стоит. Начали спать. Спали-спали, весь хмель переспали, наконец начали
вставать.
— Если так… — вдруг побледнев, начал Алексей Александрович, но в это
время адвокат
встал и опять вышел к двери к перебивавшему его помощнику.
В это
время еще дама вошла в комнату, и Левин
встал.
Он еще долго сидел так над ним, всё ожидая конца. Но конец не приходил. Дверь отворилась, и показалась Кити. Левин
встал, чтоб остановить ее. Но в то
время, как он
вставал, он услыхал движение мертвеца.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа, лежа грудью на столе и положив ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во
время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно
встала, присела и дернула Сережу.
Пописав несколько
времени, Левин вдруг с необыкновенною живостью вспомнил Кити, ее отказ и последнюю встречу. Он
встал и начал ходить по комнате.
— О, Господи! сколько раз! Но, понимаете, одному можно сесть за карты, но так, чтобы всегда
встать, когда придет
время rendez-vous. [свидания.] А мне можно заниматься любовью, но так, чтобы вечером не опоздать к партии. Так я и устраиваю.
В это
время через беседку проходил высокий генерал. Прервав речь, Алексей Александрович поспешно, но достойно
встал и низко поклонился проходившему военному.
Левин во всё
время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на танцующих. Он был в совершенном недоумении, когда кончилась пиеса, и чувствовал большую усталость от напряженного и ничем не вознагражденного внимания. Со всех сторон послышались громкие рукоплескания. Все
встали, заходили, заговорили. Желая разъяснить по впечатлению других свое недоумение, Левин пошел ходить, отыскивая знатоков, и рад был, увидав одного из известных знатоков в разговоре со знакомым ему Песцовым.
— Нет, ты мне всё-таки скажи… Ты видишь мою жизнь. Но ты не забудь, что ты нас видишь летом, когда ты приехала, и мы не одни… Но мы приехали раннею весной, жили совершенно одни и будем жить одни, и лучше этого я ничего не желаю. Но представь себе, что я живу одна без него, одна, а это будет… Я по всему вижу, что это часто будет повторяться, что он половину
времени будет вне дома, — сказала она,
вставая и присаживаясь ближе к Долли.
— Во всяком положении есть выход, — сказал,
вставая и оживляясь, Степан Аркадьич. — Было
время, когда ты хотел разорвать… Если ты убедишься теперь, что вы не можете сделать взаимного счастия…
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич
встал потянувшись и, отдавая дань либеральности
времени, в присутствии достал папироску и пошел в свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
В это
время один офицер, сидевший в углу комнаты,
встал и, медленно подойдя к столу, окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Он был родом серб, как видно было из его имени.
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и в то же
время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков,
вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
Карл Иваныч одевался в другой комнате, и через классную пронесли к нему синий фрак и еще какие-то белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных бабушки; я вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко
времени. Я взялся передать манишку и спросил,
встала ли бабушка.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы ложились и
вставали в те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин — все было в обыкновенное
время; столы, стулья стояли на тех же местах; ничего в доме и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…
Если же кто-нибудь из них подымался и
вставал на
время, то ему представлялась степь усеянною блестящими искрами светящихся червей.
Одно
время Раскольников думал было
встать и уйти и тем покончить свидание. Но некоторое любопытство и даже как бы расчет удержали его на мгновение.
В эту минуту прибыли вы (по моему зову) — и все
время у меня пребывали потом в чрезвычайном смущении, так что даже три раза, среди разговора,
вставали и спешили почему-то уйти, хотя разговор наш еще не был окончен.
Он ушел в свою комнату с уверенностью, что им положен первый камень пьедестала, на котором он, Самгин, со
временем,
встанет монументально. В комнате стоял тяжелый запах масла, — утром стекольщик замазывал на зиму рамы, — Клим понюхал, открыл вентилятор и снисходительно, вполголоса сказал...
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на месте ее величественно
встала Алина, вся в белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Самгин стал расспрашивать о Лидии. Варвара, все
время сидевшая молча,
встала и ушла, она сделала это как будто демонстративно. О Лидии Макаров говорил неинтересно и, не сказав ничего нового для Самгина, простился.
Он смотрел вслед быстро уходящему, закуривая папиросу, и думал о том, что в то
время, как «государству грозит разрушение под ударами врага и все должны единодушно, необоримой, гранитной стеной
встать пред врагом», — в эти грозные дни такие безответственные люди, как этот хлыщ и Яковы, как плотник Осип или Тагильский, сеют среди людей разрушительные мысли, идеи. Вполне естественно было вспомнить о ротмистре Рущиц-Стрыйском, но тут Клим Иванович испугался, чувствуя себя в опасности.
У повара Томилин поселился тоже в мезонине, только более светлом и чистом. Но он в несколько дней загрязнил комнату кучами книг; казалось, что он переместился со всем своим прежним жилищем, с его пылью, духотой, тихим скрипом половиц, высушенных летней жарой. Под глазами учителя набухли синеватые опухоли, золотистые искры в зрачках погасли, и весь он как-то жалобно растрепался. Теперь, все
время уроков, он не
вставал со своей неопрятной постели.
Он легко, к своему удивлению,
встал на ноги, пошатываясь, держась за стены, пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все
время двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя в кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
Старинная связь была неистребима между ними. Как Илья Ильич не умел ни
встать, ни лечь спать, ни быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же
время внутренне благоговеть перед ним.
—
Времени мало было, — начал он, запинаясь, — утром
встанешь, убирают комнаты, мешают, потом начнутся толки об обеде, тут хозяйские дети придут, просят задачу поверить, а там и обед. После обеда… когда читать?
В это
время кто-то легонько постучался к ней в комнату. Она не двигалась. Потом сильнее постучались. Она услыхала и
встала вдруг с постели, взглянула в зеркало и испугалась самой себя.
В это
время вошел Егор спросить, в котором часу будить его. Райский махнул ему рукой, чтоб оставил его, сказав, что будить не надо, что он
встанет сам, а может быть, и вовсе не ляжет, потому что у него много «дела».
Он потерянно рассмеялся при этом слове, вдруг подняв на нее глаза; до того же
времени говорил, как бы смотря в сторону. Если б я был на ее месте, я бы испугался этого смеха, я это почувствовал. Он вдруг
встал со стула.
Признаюсь, я был поражен этой выходкой. Я
встал и некоторое
время смотрел, не зная, что сказать.
В это
время посетители стали выходить. Смотритель подошел к Нехлюдову и сказал, что
время свидания кончилось. Маслова
встала, покорно ожидая, когда ее отпустят.
Разговор их был прерван смотрителем, который поднялся и объявил, что
время свидания кончилось, и надо расходиться. Нехлюдов
встал, простился с Верой Ефремовной и отошел к двери, у которой остановился, наблюдая то, что происходило перед ним.
«По-настоящему, — думал он, — вчера во
время суда надо было
встать и публично объявить свою вину».
Надзиратель теперь опять подошел и напомнил, что
время расходиться. Маслова
встала.
Нехлюдов посидел несколько
времени с стариком, который рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем веку печей что и счету нет, а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был вот в городе, поставил ребят на дело, а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов
встал и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
В это
время доктор
встал и, как домашний человек, ничего не говоря, вышел из комнаты. Софья Васильевна проводила его глазами, продолжая разговор.
Что касается семейной жизни, то на нее полагалось
время от двух часов ночи, когда Хиония Алексеевна возвращалась под свою смоковницу из клуба или гостей, до десяти часов утра, когда она
вставала с постели.
Он мог очнуться и
встать от глубокого сна (ибо он был только во сне: после припадков падучей болезни всегда нападает глубокий сон) именно в то мгновение, когда старик Григорий, схватив за ногу на заборе убегающего подсудимого, завопил на всю окрестность: «Отцеубивец!» Крик-то этот необычайный, в тиши и во мраке, и мог разбудить Смердякова, сон которого к тому
времени мог быть и не очень крепок: он, естественно, мог уже час тому как начать просыпаться.
Многие повергались на колени и не
вставали с колен во все
время посещения.
У меня мелькнула мысль, что я причина его страха. Мне стало неловко. В это
время Аринин принес мне кружку чая и два куска сахара. Я
встал, подошел к китайцу и все это подал ему. Старик до того растерялся, что уронил кружку на землю и разлил чай. Руки у него затряслись, на глазах показались слезы. Он опустился на колени и вскрикнул сдавленным голосом...
Войницын, который до того
времени неподвижно и прямо сидел на своей лавке, с ног до головы обливаясь горячей испариной и медленно, но бессмысленно поводя кругом глазами,
вставал, торопливо застегивал свой вицмундир доверху и пробирался боком к экзаменаторскому столу.
Дойдя до места, старик опустился на колени, сложил руки ладонями вместе, приложил их ко лбу и дважды сделал земной поклон. Он что-то говорил про себя, вероятно, молился. Затем он
встал, опять приложил руки к голове и после этого принялся за работу. Молодой китаец в это
время развешивал на дереве красные тряпицы с иероглифическими письменами.
В это
время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили уши. Я
встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
На рассвете раньше всех проснулся Дерсу. Затем
встал я, а потом и другие. Солнце только что взошло и своими лучами едва озарило верхушки гор. Как раз против нашего бивака, в 200 шагах, бродил еще один медведь. Он все
время топтался на одном месте. Вероятно, он долго еще ходил бы здесь, если бы его не спугнул Мурзин. Казак взял винтовку и выстрелил.
Через несколько
времени, раньше обыкновенного, он
встал и ушел, простившись, как всегда, просто.
С давнего
времени это был первый случай, когда Лопухов не знал, что ему делать. Нудить жалко, испортишь все веселое свиданье неловким концом. Он осторожно
встал, пошел по комнате, не попадется ли книга. Книга попалась — «Chronique de L'Oeil de Boeuf» — вещь, перед которою «Фоблаз» вял; он уселся на диван в другом конце комнаты, стал читать и через четверть часа сам заснул от скуки.
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень
вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много
времени бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Таким образом беседа продолжалась у них еще несколько
времени; наконец сапожник
встал и простился с гробовщиком, возобновляя свое приглашение.
«…Мое ребячество было самое печальное, горькое, сколько слез пролито, не видимых никем, сколько раз, бывало, ночью, не понимая еще, что такое молитва, я
вставала украдкой (не смея и молиться не в назначенное
время) и просила бога, чтоб меня кто-нибудь любил, ласкал.