Неточные совпадения
Левин слушал слова, и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он,
вспоминая все свои недавние
страхи и сомнения. Что я знаю? что я могу в этом страшном деле, — думал он, — без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
Она
вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она
вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и
страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
«Потом болезни детей, этот
страх вечный; потом воспитание, гадкие наклонности (она
вспомнила преступление маленькой Маши в малине), ученье, латынь, — всё это так непонятно и трудно.
«Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села к противоположному окну в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы, прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона. «Что-то знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И
вспомнив свой сон, она, дрожа от
страха, отошла к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
Он
вспомнил, что в этот день назначены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался, что не присутствовал на них. Настасья принесла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. Голова его была свежее, и он сам спокойнее, чем в эти последние три дня. Он даже подивился, мельком, прежним приливам своего панического
страха. Дверь отворилась, и вошел Разумихин.
Клим быстро
вспомнил ряд признаков, которые убедили его, что это так и есть: Лидия боится любви, она привила свой
страх Макарову и поэтому виновна в том, что заставила человека покуситься на жизнь свою.
Самгин пытался подавить
страх,
вспоминая фигуру Морозова с револьвером в руках, — фигуру, которая была бы комической, если б этому не мешало открытое пренебрежение Морозова к Гапону.
— Выкинула, со
страха; вчера за нею гнались какие-то хулиганы. Смотрю — баррикада! И — другая.
Вспомнил, что ты живешь здесь…
«Она тоже говорила о
страхе жизни», —
вспомнил он, шагая под серебряным солнцем. Город, украшенный за ночь снегом, был удивительно чист и необыкновенно, ласково скучен.
Были в жизни его моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он
вспомнил ночь 9 Января на темных улицах Петербурга, первые дни Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он подчинялся
страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
Наконец, отдыхая от животного
страха, весь в поту, он стоял в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам.
Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули...
Вспомнив эту сцену, Клим с раздражением задумался о Томилине. Этот человек должен знать и должен был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и
страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались затеять с учителем беседу о женщине, но Томилин был так странно глух к этой теме, что вызвал у Макарова сердитое замечание...
Самгин
вспомнил слова Безбедова о
страхе и решил, что нужно переменить квартиру, — соседство с этим человеком совершенно невыносимо.
Радостно трепетал он,
вспоминая, что не жизненные приманки, не малодушные
страхи звали его к этой работе, а бескорыстное влечение искать и создавать красоту в себе самом. Дух манил его за собой, в светлую, таинственную даль, как человека и как художника, к идеалу чистой человеческой красоты.
«Как остеречь тебя? „Перекрестите!“ говорит, —
вспоминала она со
страхом свой шепот с Верой. — Как узнать, что у ней в душе? Утро вечера мудренее, а теперь лягу…» — подумала потом.
Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по
страху, может быть безотчетному, с которым я
вспоминал и в болезни и в первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю ночь.
— Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? — спросил он вдруг, как бы
вспомнив о главном. — Мое приглашение и мое все письмо — нелепость… Постойте, я еще могу угадать, каким образом вышло, что вы согласились прийти, но — зачем вы пришли — вот вопрос? Неужто вы из одного только
страху пришли?
Я
вспомнил, что путь этот уже не Магелланов путь, что с загадками и
страхами справились люди.
И когда я теперь
вспоминаю мою молодую красавицу — мать в этой полутемной кухне, освещенной чадным сальным каганчиком, в атмосфере, насыщенной подавляющими душу
страхами, то она рисуется мне каким-то светлым ангелом, разгоняющим эти
страхи уже одной своей улыбкой неверия и превосходства.
Тут его
страх взял, хмель мгновенно отшибло, он
вспомнил увещания отца и воротился домой с полным раскаянием.
Марья плохо помнила, как ушел Матюшка. У нее сладко кружилась голова, дрожали ноги, опускались руки… Хотела плакать и смеяться, а тут еще свой бабий
страх. Вот сейчас она честная мужняя жена, а выйдет в лес — и пропала…
Вспомнив про объятия Матюшки, она сердито отплюнулась. Вот охальник! Потом Марья вдруг расплакалась. Присела к окну, облокотилась и залилась рекой. Семеныч, завернувший вечерком напиться чаю, нашел жену с заплаканным лицом.
Покуда я удил, вытаскивая рыбу, или наблюдая за движением наплавка, или беспрестанно ожидая, что вот сейчас начнется клев, — я чувствовал только волнение
страха, надежды и какой-то охотничьей жадности; настоящее удовольствие, полную радость я почувствовал только теперь, с восторгом
вспоминая все подробности и пересказывая их Евсеичу, который сам был участник моей ловли, следовательно, знал все так же хорошо, как и я, но который, будучи истинным охотником, также находил наслаждение в повторении и воспоминании всех случайностей охоты.
Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от
страху и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг перестали болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть! «Посижу здесь и пойду опять посмотреть на куколок, — подумал, мальчик и усмехнулся,
вспомнив про них, — совсем как живые!..» И вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»
Я поневоле
вспомнил слова Валека о «сером камне», высасывавшем из Маруси ее веселье, и чувство суеверного
страха закралось в мое сердце; мне казалось, что я ощущаю на ней и на себе невидимый каменный взгляд, пристальный и жадный.
О Королеве я
вспоминал с чувством, близким
страху, — она была такая чужая всему, точно я ее видел во сне.
Я ушел, чувствуя себя обманутым и обиженным: так напрягался в
страхе исповеди, а все вышло не страшно и даже не интересно! Интересен был только вопрос о книгах, неведомых мне; я
вспомнил гимназиста, читавшего в подвале книгу женщинам, и
вспомнил Хорошее Дело, — у него тоже было много черных книг, толстых, с непонятными рисунками.
Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтобы вы знали, милостивые государи, — это ведь не прошло! Вам нравятся
страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно страшное, буднично ужасное, и за мною не отрицаемое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы
вспомнили, как живете и в чем живете.
По стене зашуршало — Матвей поднял голову, и взгляд его встретился с бойким блеском чьих-то весёлых глаз; он
вспомнил обещание мачехи, весь вспыхнул томным жаром и, с головой закрывшись одеялом, подумал со
страхом...
Становилась злобно бесстыдной, и на другой день он
вспоминал о ней со
страхом и брезгливостью.
Просидела она почти до полуночи, и Кожемякину жалко было прощаться с нею. А когда она ушла, он
вспомнил Марфу, сердце его, снова охваченное
страхом, трепетно забилось, внушая мысль о смерти, стерегущей его где-то близко, — здесь, в одном из углов, где безмолвно слились тени, за кроватью, над головой, — он спрыгнул на пол, метнулся к свету и — упал, задыхаясь.
Оставшись на крыльце, мальчик
вспомнил, что, кроме
страха перед отцом, он носил в своей душе ещё нечто тягостное.
По прошествии тридцати лет тетки мои
вспоминали об этом времени, дрожа от
страха.
О крепостном праве
вспоминает с удовольствием, говорит, что только тогда и был настоящий
страх божий.
Она поняла и поверила мне — это я видел по ее внезапной бледности и по тому, как она вдруг скрестила на груди руки со
страхом и мольбой. В мгновение в ее памяти промелькнуло ее недавнее прошлое, она сообразила и с неумолимою ясностью увидела всю правду. Но в то же время она
вспомнила, что я лакей, низшее существо… Проходимец с всклокоченными волосами, с красным от жара лицом, быть может пьяный, в каком-то пошлом пальто, грубо вмешался в ее интимную жизнь, и это оскорбило ее. Она сказала мне сурово...
Он
вспомнил всё, что говорил Дудка о нищете народа, о богатстве царя, и был уверен, что и те и другие поступают так со
страха — одних пугает нищенская жизнь, другие боятся обнищать.
Лента странных впечатлений быстро опутывала сердце, мешая понять то, что происходит. Климков незаметно ушёл домой, унося с собою предчувствие близкой беды. Она уже притаилась где-то, протягивает к нему неотразимые руки, наливая сердце новым
страхом. Климков старался идти в тени, ближе к заборам,
вспоминая тревожные лица, возбуждённые голоса, бессвязный говор о смерти, о крови, о широких могилах, куда, точно мусор, сваливались десятки трупов.
Прошло несколько дней, на дворе заговорили, что отправленный в больницу ученик стекольщика сошёл с ума. Евсей
вспомнил, как горели глаза мальчика во время его представлений, как порывисты были его движения и быстро изменялось лицо, и со
страхом подумал, что, может быть, Анатолий всегда был сумасшедшим. И забыл о нём.
Оба встали: уже нельзя было без
страха вспомнить, как это они чуть не заснули, не выставив караула. От
страха начинало биться сердце. Матрос торопливо снаряжался и уже у двери шепнул...
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда
вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет… в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и
страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
Вспоминала, перебирала милые подробности совместного житья и замирала от
страха, воображая встречу Сергея с родителями.
Пётр сидел на стуле, крепко прижав затылок к стене; пропитанная яростным шумом улицы, стена вздрагивала; Пётр молчал, ожидая, что эта дрожь утрясёт хмельной хаос в голове его, изгонит
страх. Он ничего не мог
вспомнить из того, о чём говорил брат. И было очень обидно слышать, что брат говорит голосом судьи, словами старшего; было жутко ждать, что ещё скажет Алексей.
Говоря мальчику обычные слова увещаний, Пётр
вспоминал время, когда он сам выслушивал эти же слова и они не доходили до сердца его, не оставались в памяти, вызывая только скуку и лишь ненадолго
страх.
Разум его был недостаточно хитёр и не мог скрыть, что
страх явился за секунду до убийства, но Пётр понимал, что только этот
страх и может, хоть немного, оправдать его. Однако, разговаривая с Ильёю, он боялся даже
вспоминать о его товарище, боялся случайно проговориться о преступлении, которому он хотел придать облик подвига.
К чему же теперь, когда прошло так много лет, я
вспомнил ее, обреченную на четырехмесячный
страх. Не даром. Женщина эта была второй моей пациенткой в этой области, которой впоследствии я отдал мои лучшие годы. Первым был тот — со звездной сыпью на груди. Итак, она была второй и единственным исключением: она боялась. Единственная в моей памяти, сохранившей освещенную керосиновыми лампами работу нас четверых (Пелагеи Ивановны, Анны Николаевны, Демьяна Лукича и меня).
— Оставить. Живая собака лучше мертвого льва. И когда теперь, после слов первосвященника,
вспомнил он это, то сердце его сжалось от печали и
страха.
— Нет, царь, нет! Я помню. Когда ты стоял под окном моего дома и звал меня: «Прекрасная моя, выйди, волосы мои полны ночной росою!» — я узнала тебя, я
вспомнила тебя, и радость и
страх овладели моим сердцем. Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон: вот, если завтра я умру, будешь ли ты
вспоминать свою смуглую девушку из виноградника, свою Суламифь?
В пристройке, где он дал мне место, сел я на кровать свою и застыл в
страхе и тоске. Чувствую себя как бы отравленным, ослаб весь и дрожу. Не знаю, что думать; не могу понять, откуда явилась эта мысль, что он — отец мой, — чужая мне мысль, ненужная.
Вспоминаю его слова о душе — душа из крови возникает; о человеке — случайность он на земле. Всё это явное еретичество! Вижу его искажённое лицо при вопросе моём. Развернул книгу, рассказывается в ней о каком-то французском кавалере, о дамах… Зачем это мне?
Входя в церковь, я всякий раз
вспоминали, что молятся за всех, «со
страхом божиим входящих», и старалась именно с этим чувством всходить на две поросшие травой ступени паперти.
Ах, наконец ты
вспомнил обо мне!
Не стыдно ли тебе так долго мучить
Меня пустым жестоким ожиданьем?
Чего мне в голову не приходило?
Каким себя я
страхом не пугала?
То думала, что конь тебя занес
В болото или пропасть, что медведь
Тебя в лесу дремучем одолел,
Что болен ты, что разлюбил меня —
Но слава богу! жив ты, невредим,
И любишь всё попрежнему меня;
Неправда ли?
Чтобы убедить себя в противном, преодолеть отвращение, она хотела
вспомнить слова, какие говорила за обедом, но уже не могла сообразить; стыд за свои мысли и поступки, и
страх, что она, быть может, сказала сегодня что-нибудь лишнее, и отвращение к своему малодушию смутили ее чрезвычайно.