Неточные совпадения
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв
с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что
края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли,
встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Говорил он трезво, но,
встав на ноги, — покачнулся, схватил одной рукою
край стола, другой — спинку стула. После случая
с Бердниковым Самгин боялся пьяных.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик
с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив
с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо,
встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав
край, пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
Пред глазами его
вставал подарок Нехаевой — репродукция
с картины Рошгросса: «Погоня за счастьем» — густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга
с ног, бежит
с горы на
край пропасти.
Я сидел и слушал
краем уха; они говорили и смеялись, а у меня в голове была Настасья Егоровна
с ее известиями, и я не мог от нее отмахнуться; мне все представлялось, как она сидит и смотрит, осторожно
встает и заглядывает в другую комнату. Наконец они все вдруг рассмеялись: Татьяна Павловна, совсем не знаю по какому поводу, вдруг назвала доктора безбожником: «Ну уж все вы, докторишки, — безбожники!..»
Игуменья медленно
встала, вынула из комода зеленый бархатный портфель, достала листок бумаги, аккуратно сравняла его
края и, подумав
с минутку, написала две заглавные строчки.
— А я и сам не знаю, как-то очень просто: как от этих цыганов доставился домой, и не помню, как лег, но только слышу, князь стучит и зовет, а я хочу
с коника
встать, но никак
края не найду и не могу сойти.
И вдруг Лозинский увидел вверху, как будто во мгле,
встало облако
с сверкающими
краями, а в воздухе стало холоднее и повеяло острым ветром.
Продолжая говорить, Верига
встал и, упруго упираясь в
край стола пальцами правой руки, глядел на Передонова
с тем безразлично-любезным и внимательным выражением,
с которым смотрят на толпу, произнося благосклонно-начальнические речи.
Встал и Передонов и, сложа руки на животе, угрюмо смотрел ка ковер под хозяиновыми ногами. Верига говорил...
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз
с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди —
встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял
с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается
краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Маня нетерпеливо толкнула от себя стакан, так что вода далеко плеснулась через
края по столу, и сама
встала с кресла.
И
с сознанием этим, да еще
с болью физической, да еще
с ужасом надо было ложиться в постель и часто не спать от боли большую часть ночи. А на утро надо было опять
вставать, одеваться, ехать в суд, говорить, писать, а если и не ехать, дома быть
с теми же двадцатью четырьмя часами в сутках, из которых каждый был мучением. И жить так на
краю погибели надо было одному, без одного человека, который бы понял и пожалел его.
Сидя рядом
с Кузиным, я слушаю
краем уха этот разговор и
с великим миром в душе любуюсь — солнце опустилось за Майданский лес, из кустов по увалам
встаёт ночной сумрак, но вершины деревьев ещё облиты красными лучами. Уставшая за лето земля дремлет, готовая уснуть белым сном зимы. И всё ниже опускается над нею синий полог неба, чисто вымытый осенними дождями.
Но жена не слышит, подавленная сном. Не дождавшись её ответа, Тихон Павлович
встал, оделся и, сопровождаемый её храпом, вышел из комнаты на крыльцо, постоял на нём
с минуту и отправился в сад. Уже светало. Восток бледнел, алая полоса зари лежала на
краю сизой тучи, неподвижно застывшей на горизонте. Клёны и липы тихонько качали вершинами; роса падала невидимыми глазом каплями; где-то далеко трещал коростель, а за прудом в роще грустно посвистывал скворец. Свежо… И скворцу, должно быть, холодно…
Вот темною полосою вытянулась ракита; за нею черным пятном
встал барак, в котором находится потухший паровик; дальше, как туча
с причудливыми
краями, расплывался четырехэтажный корпус мельницы.
Егорка возвратился домой бегом и
с прискоком и, проходя мимо слухового окна, даже дьяволу шиш показал. Да и все приободрились, решив, что одну ночь как-нибудь уже можно прокоротать, а чтобы не было очень страшно, то все легли вместе в одной комнате, и только Егорка поместился на кухне, при Марфутке, чтобы той не страшно было ночью
вставать переваливать тесто, которое роскошно грелось и подходило под шубою на
краю печки.
Наконец, она
встала с колен и присела на
край кровати.
Прямо за речкою, в средине разлившейся широко долины,
встал продолговатый холм
с рощею, как островок; несколько правее, за семь верст, показывается вполовину из-за горы кирка нейгаузенская, отдаленная от русского
края и ужасов войны, посещавших некогда замок; далее видны сизые, неровные возвышения к Оденпе, мызы и кирки.
Зоя Александровна
встала, подошла к письменному столу
с дорогим письменным прибором, бюваром и всевозможными артистически сделанными безделушками, оперлась правою рукою на
край стола, левую поднесла ко лбу и как бы застыла в этой задумчивой позе.
Однако бес не сробел. Не то чтоб
встать, лег на
край стола, языком, будто жалом тонким, поиграл и господина Овчинникова
с позиции так и срезал...
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по
краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер
встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить
с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Когда он в первый день,
встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом
с востока и торжественно выплыл
край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, всё заиграло в радостном свете, — Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.
Здесь ее раздевали и укладывали на атласные подушки широкого турецкого дивана, на котором
с краю садились и сами супруги пить чай. И во все это время они не говорили, а только любовались, глядя на спящую девушку. Когда же наставал час идти к покою, Степанида Васильевна
вставала, чтобы легкою стопою по мягким коврам перейти в смежную комнату, где была ее опочивальня, а Степан Иванович в благодарном молчании много раз кряду целовал руки жены и шептал ей...