Неточные совпадения
С громом
выехала бричка из-под ворот гостиницы
на улицу.
Этот заячий тулуп мог, наконец, не
на шутку рассердить Пугачева. К счастию, самозванец или не расслыхал, или пренебрег неуместным намеком. Лошади поскакали; народ
на улице останавливался и кланялся в пояс. Пугачев кивал головою
на обе стороны. Через минуту мы
выехали из слободы и помчались по гладкой дороге.
Из облака радужной пыли
выехал бородатый извозчик, товарищи сели в экипаж и через несколько минут ехали по
улице города, близко к панели. Клим рассматривал людей; толстых здесь больше, чем в Петербурге, и толстые, несмотря
на их бороды, были похожи
на баб.
Город шумел глухо, раздраженно, из
улицы на площадь вышли голубовато-серые музыканты, увешанные тусклой медью труб,
выехали два всадника, один — толстый, другой — маленький, точно подросток, он подчеркнуто гордо сидел
на длинном, бронзовом, тонконогом коне. Механически шагая, выплыли мелкие плотно сплюснутые солдатики свинцового цвета.
В дождь ни выйти, ни
выехать нельзя: в городе и окрестностях наводнение; землетрясение производит в домах и
на улицах то же, что в качку
на кораблях: все в ужасе; индийцы падают ниц…
Весело и бодро мчались мы под теплыми, но не жгучими лучами вечернего солнца и
на закате, вдруг прямо из кустов, въехали в Веллингтон. Это местечко построено в яме, тесно, бедно и неправильно. С сотню голландских домиков, мазанок, разбросано между кустами, дубами, огородами, виноградниками и полями с маисом и другого рода хлебом. Здесь более, нежели где-нибудь, живет черных. Проехали мы через какой-то переулок, узенький, огороженный плетнем и кустами кактусов и алоэ, и
выехали на большую
улицу.
Проехав множество
улиц, замков, домов, я
выехал в другие ворота крепости, ко взморью, и успел составить только пока заключение, что испанский город — город большой, город сонный и город очень опрятный. Едучи туда, я думал, правду сказать, что
на меня повеет дух падшей, обедневшей державы, что я увижу запустение, отсутствие строгости, порядка — словом, поэзию разорения, но меня удивил вид благоустроенности, чистоты: везде видны следы заботливости, даже обилия.
Мы вышли… Какое богатство, какое творчество и величие кругом в природе! Мы ехали через предместья Санта-Круц, Мигель и
выехали через канал,
на который выходят балконы и крыльца домов, через маленький мостик, через глухие
улицы и переулки
на Пассиг.
Когда меня разбудили, лошади уже были запряжены, и мы тотчас же
выехали. Солнце еще не взошло, но в деревне царствовало суетливое движение, в котором преимущественно принимало участие женское население. Свежий, почти холодный воздух, насыщенный гарью и дымом от топящихся печей, насквозь прохватывал меня со сна.
На деревенской
улице стоял столб пыли от прогонявшегося стада.
— Не отпирайся… Обещал прислать за нами лошадей через две недели, а я прожила целых шесть, пока не догадалась сама
выехать. Надо же куда-нибудь деваться с ребятишками… Хорошо, что еще отец с матерью живы и не выгонят
на улицу.
Это уж слишком, кажется; но я уверяю, что много раз,
выезжая или выходя рано утром
на охоту, находил я диких уток и голубей, сидевших
на грязи и лужах среди
улицы.
Не успел я войти в почтовую избу, как услышал
на улице звук почтового колокольчика, и чрез несколько минут вошел в избу приятель мой Ч… Я его оставил в Петербурге, и он намерения не имел оттуда
выехать так скоро. Особливое происшествие побудило человека нраву крутого, как то был мой приятель, удалиться из Петербурга, и вот что он мне рассказал.
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то!
на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции
выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую
улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
Утро было прелестное.
Улицы Франкфурта, едва начинавшие оживляться, казались такими чистыми и уютными; окна домов блестели переливчато, как фольга; а лишь только карета
выехала за заставу — сверху, с голубого, еще не яркого неба, так и посыпались голосистые раскаты жаворонков. Вдруг
на повороте шоссе из-за высокого тополя показалась знакомая фигура, ступила несколько шагов и остановилась. Санин пригляделся… Боже мой! Эмиль!
Чрезвычайное впечатление производили
на меня тогда частые встречи мои с нею, разумеется
на улице, — когда она
выезжала прогуливаться верхом, в амазонке и
на прекрасном коне, в сопровождении так называемого родственника ее, красивого офицера, племянника покойного генерала Дроздова.
— Я редко
выезжаю в праздник, — сказала госпожа Хрипач, — пьяные
на улицах. Пусть прислуга имеет себе этот день.
В это время из боковой
улицы выехали на площадь два всадника.
Лукашка сел
на коня и, не заехав к Марьянке,
выехал, джигитуя,
на улицу, где уже ждал его Назарка.
Гордей Евстратыч сел в мягкое пастушье седло и, перекрестившись,
выехал за ворота. Утро было светлое; в воздухе чувствовалась осенняя крепкая свежесть, которая заставляет барина застегиваться
на все пуговицы, а мужика — туже подпоясываться. Гордей Евстратыч поверх толстого драпового пальто надел татарский азям, перехваченный гарусной опояской, и теперь сидел в седле молодцом. Выглянувшая в окно Нюша невольно полюбовалась, как тятенька ехал по
улице.
— В окошко-то? Должно, угодник божий или ангел. Потому акромя некому… Когда мы
выехали со двора,
на улице ни одного человека не было… Божье дело!
Сборской отправился
на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел
на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал через город к Тверской заставе.
Выезжая на Красную площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком бежали по Никольской
улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел из Кремля.
Так целый день и просидел Арефа в своей избушке, поглядывая
на улицу из-за косяка. Очень уж тошно было, что не мог он сходить в монастырь помолиться. Как раз
на игумена наткнешься, так опять сцапает и своим судом рассудит. К вечеру Арефа собрался в путь. Дьячиха приготовила ему котомку, сел он
на собственную чалую кобылу и, когда стемнело,
выехал огородами
на заводскую дорогу. До Баламутских заводов считали полтораста верст, и все время надо было ехать берегом Яровой.
«Не нужно, дурак, не нужно; назад!» — прокричал господин Голядкин, — и кучер словно ожидал такого приказания: не возражая ни
на что, не останавливаясь у подъезда и объехав кругом весь двор,
выехал снова
на улицу.
— Где же тут сбиться! Поворачивай назад, по
улице прямо, а там, как
выедешь, всё прямо. Влево не бери.
Выедешь на большак, а тогда — вправо.
Проехав опять
улицей по накатанной и черневшей кое-где свежим навозом дороге и миновав двор с бельем, у которого белая рубаха уже сорвалась и висела
на одном мерзлом рукаве, они опять
выехали к страшно гудевшим лозинам и опять очутились в открытом поле. Метель не только не стихала, но, казалось, еще усилилась. Дорога вся была заметена, и можно было знать, что не сбился, только по вешкам. Но и вешки впереди трудно было рассматривать, потому что ветер был встречный.
Когда я
выехал,
на улицах был совершенный мрак и тишина. Жандарм ехал за мной крупной рысью. В доме губернатора я застал огонь в одном только кабинете его. Он ходил по нем взад и вперед в расстегнутом сюртуке и без эполет. Засохшая
на губах беленькая пена ясно свидетельствовала о состоянии его духа.
В десять часов вечера должны были выступить войска. В половине девятого я сел
на лошадь и поехал к генералу; но, предполагая, что он и адъютант его заняты, я остановился
на улице, привязал лошадь к забору и сел
на завалинку, с тем чтобы, как только
выедет генерал, догнать его.
Малый застегнул фартук. Фаэтон тихо пробрался по переулку.
Выехав на Ильинку, Ефим взял некрупной рысью. Езда
на улице поулеглась. Возов почти совсем не видно было. Но треск дрожек еще перекатывался с одного тротуара
на другой.
Молодая девушка еще колебалась, когда извозчик, проехав Пушкинскую,
выехал на Коломенскую
улицу.
Экипаж
выехал на замощенные
улицы и шум колес о камни вывел его из оцепенения. Не открывая глаз, он начал соображать.
Карета катилась по Литейной, и свернув по Симеоновскому переулку, проехала Симеоновский мост, часть Караванной, Большую Итальянскую,
выехала на Невский проспект. Быстро домчавшись до Большой Морской, и проехав часть этой
улицы, повернула
на Гороховую и остановилась у второго подъезда налево.
Сани, доверху полные добром,
выезжали со двора. По
улице отовсюду тянулись груженые подводы, комсомольцы правили к церкви.
На широкой площадке над рекою стояла церковь со снятыми колоколами и сбитыми крестами. Она была превращена в склад для конфискованных у кулаков вещей.
— Эх… вы, соколики!.. — лихо, по-ямщицки, прикрикнул он
на лошадей и последние крупной рысью покатили по деревенской
улице и вскоре
выехали за околицу.
По
улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также
на телеге, ожидая того, чтобы можно было
выехать.
Въехав
на гору и
выехав в небольшую
улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков-ополченцев с крестами
на шапках и в белых рубашках, которые, с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что-то работали направо от дороги,
на огромном кургане, обросшем травою.
Однажды вечером я сидел
на крылечке избы моего приятеля Гаврилы и беседовал с его старухой матерью Дарьей. Шел покос, народ был
на лугах. Из соседнего проулка
выехал на деревенскую
улицу незнакомый лохматый мужик. Он огляделся, завидев нас, повернул лошадь к крылечку и торопливо спрыгнул с телеги.
Тогда при таком ужасном известии и при виде томлений народа от голода епископ послал самого любимого своего опахальщика к знатной прихожанке просить ее, чтобы она приходила сама и прислала как можно скорее корзины с хлебом для простонародья, но опахалыцик вернулся назад с пустыми руками и сказал, что не застал в доме знатной прихожанки никого, кроме одного болезненного раба, который сообщил ему, что госпожа его минувшей ночью, как только осталась одна, сейчас же собралась и со всеми лучшими из слуг своих
выехала ночью
на шести колесницах по Канопской
улице.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему
выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя
на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи
на других концах
улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.