Неточные совпадения
Не успел он
выйти на улицу, размышляя об всем этом и
в то же время таща на плечах медведя, крытого коричневым сукном, как на самом повороте
в переулок столкнулся тоже с господином
в медведях, крытых коричневым сукном, и
в теплом картузе с ушами.
Наконец, вот и
переулок; он поворотил
в него полумертвый; тут он был уже наполовину спасен и понимал это: меньше подозрений, к тому же тут сильно народ сновал, и он стирался
в нем, как песчинка. Но все эти мучения до того его обессилили, что он едва двигался. Пот шел из него каплями, шея была вся смочена «Ишь нарезался!» — крикнул кто-то ему, когда он
вышел на канаву.
Он плохо теперь помнил себя; чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако, как вдруг,
выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и хотел было поворотить назад
в переулок. Несмотря на то, что чуть не падал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны.
В начале июля,
в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек
вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов
в С-м
переулке, на улицу и медленно, как бы
в нерешимости, отправился к К-ну мосту.
Самгин шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан. Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади из
переулка вышла группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые
в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Для того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой шли союзники, но, когда он хотел свернуть
в другой
переулок — встречу ему из-за угла
вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой
в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
«Вот и я привлечен к отбыванию тюремной повинности», — думал он, чувствуя себя немножко героем и не сомневаясь, что арест этот — ошибка,
в чем его убеждало и поведение товарища прокурора. Шли
переулками,
в одном из них, шагов на пять впереди Самгина, открылась дверь крыльца, на улицу
вышла женщина
в широкой шляпе, сером пальто, невидимый мужчина, закрывая дверь, сказал...
Когда они входили
в ворота, из калитки вдруг
вышел Марк. Увидя их, он едва кивнул Райскому, не отвечая на его вопрос: «Что Леонтий?» — и, почти не взглянув на Веру, бросился по
переулку скорыми шагами.
Райский постучал опять, собаки залаяли,
вышла девочка, поглядела на него, разиня рот, и тоже ушла. Райский обошел с
переулка и услыхал за забором голоса
в садике Козлова: один говорил по-французски, с парижским акцентом, другой голос был женский. Слышен был смех, и даже будто раздался поцелуй…
Заглянув еще
в некоторые улицы и
переулки, мы
вышли на большую дорогу и отправились домой.
Они успокоились, когда мы
вышли через узенькие
переулки в поле и стали подниматься на холмы. Большая часть последовала за нами. Они стали тут очень услужливы, указывали удобные тропинки, рвали нам цветы, показывали хорошие виды.
Мы
вышли… Какое богатство, какое творчество и величие кругом
в природе! Мы ехали через предместья Санта-Круц, Мигель и выехали через канал, на который
выходят балконы и крыльца домов, через маленький мостик, через глухие улицы и
переулки на Пассиг.
Как только он прошел площадь и свернул
в переулок, чтобы
выйти в Михайловскую улицу, параллельную Большой, но отделявшуюся от нее лишь канавкой (весь город наш пронизан канавками), он увидел внизу пред мостиком маленькую кучку школьников, всё малолетних деток, от девяти до двенадцати лет, не больше.
Потону
в переулке, а она
выйдет за Ивана.
Около получаса ходили мы взад и вперед по
переулку, прежде чем
вышла, торопясь и оглядываясь, небольшая худенькая старушка, та самая бойкая горничная, которая
в 1812 году у французских солдат просила для меня «манже»; с детства мы звали ее Костенькой. Старушка взяла меня обеими руками за лицо и расцеловала.
При Купеческом клубе был тенистый сад, где члены клуба летом обедали, ужинали и на широкой террасе встречали солнечный восход, играя
в карты или чокаясь шампанским. Сад
выходил в Козицкий
переулок, который прежде назывался Успенским, но с тех пор, как статс-секретарь Екатерины II Козицкий выстроил на Тверской дворец для своей красавицы жены, сибирячки-золотопромышленницы Е. И. Козицкой,
переулок стал носить ее имя и до сих пор так называется.
Во владении Сандуновой и ее мужа, тоже знаменитого актера Силы Сандунова, дом которого
выходил в соседний Звонарный
переулок, также был большой пруд.
В выходящем на проезд доме помещался трактир Арсентьича, задний фасад которого
выходил на огромнейший двор, тянувшийся почти до Златоустовского
переулка.
С семи часов вечера
выходить из квартир тоже воспрещалось, и с закатом солнца маленький городишко с его улицами и
переулками превращался для учеников
в ряд засад, западней, внезапных нападений и более или менее искусных отступлений.
Он только заметил, что она хорошо знает дорогу, и когда хотел было обойти одним
переулком подальше, потому что там дорога была пустыннее, и предложил ей это, она выслушала, как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: «Всё равно!» Когда они уже почти вплоть подошли к дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному дому), с крыльца
вышла одна пышная барыня и с нею молодая девица; обе сели
в ожидавшую у крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и ни разу даже и не взглянули на подходивших, точно и не приметили.
Через полчаса богатыревская карета остановилась
в одном из
переулков Арбата. Из кареты сначала
вышел стряпчий и вошел
в дверь, над которою была табличка, гласившая: «Квартира надзирателя такого-то квартала».
Тарантас поехал. Павел
вышел за ворота проводить его. День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув
в переулок. Домой Вихров был не
в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и
вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не
в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться
в простой возможности идти, куда хочешь, повернуть
в любой
переулок,
выйти на площадь, зайти
в церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то огромным праздником души.
Николай Всеволодович опять молча и не оборачиваясь пошел своею дорогой; но упрямый негодяй все-таки не отстал от него, правда теперь уже не растабарывая и даже почтительно наблюдая дистанцию на целый шаг позади. Оба прошли таким образом мост и
вышли на берег, на этот раз повернув налево, тоже
в длинный и глухой
переулок, но которым короче было пройти
в центр города, чем давешним путем по Богоявленской улице.
Они
вышли. Петр Степанович бросился было
в «заседание», чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже летел по дороге вслед за ушедшими. На бегу ему припомнился
переулок, которым можно было еще ближе пройти к дому Филиппова; увязая по колена
в грязи, он пустился по
переулку и
в самом деле прибежал
в ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили
в ворота.
Произошло его отсутствие оттого, что капитан, возбужденный рассказами Миропы Дмитриевны о красоте ее постоялки, дал себе слово непременно увидать m-lle Рыжову и во что бы то ни стало познакомиться с нею и с матерью ее, ради чего он, подобно Миропе Дмитриевне, стал предпринимать каждодневно экскурсии по
переулку,
в котором находился домик Зудченки, не заходя, впрочем, к сей последней, из опасения, что она начнет подтрунивать над его увлечением, и
в первое же воскресенье Аггей Никитич, совершенно неожиданно для него, увидал, что со двора Миропы Дмитриевны
вышли: пожилая, весьма почтенной наружности, дама и молодая девушка, действительно красоты неописанной.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта
в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне
выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих
в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
Как раз
в эту минуту
вышло вечернее прибавление, и все внимание площадки и прилегающих
переулков обратилось к небольшому балкону, висевшему над улицей, на стене Tribune-building (дом газеты «Трибуна»).
Из
переулка, озабоченно и недовольно похрюкивая,
вышла свинья, остановилась, поводя носом и встряхивая ушами, пятеро поросят окружили её и, подпрыгивая, толкаясь, вопросительно подвизгивая, тыкали мордами
в бока ей, покрытые комьями высохшей грязи, а она сердито мигала маленькими глазами, точно не зная, куда идти по этой жаре, фыркала
в пыль под ногами и встряхивала щетиной. Две жёлтых бабочки, играя, мелькали над нею, гудел шмель.
— Клянусь… — начал он, но я уже встал. Не знаю, продолжал он сидеть на ступенях подъезда или ушел
в кабак. Я оставил его
в переулке и
вышел на площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я спросил Кука, на что получил указание, что Кук просил меня идти к нему
в гостиницу.
Вдруг из
переулка раздалась лихая русская песня, и через минуту трое бурлаков,
в коротеньких красных рубашках, с разукрашенными шляпами, с атлетическими формами и с тою удалью
в лице, которую мы все знаем,
вышли обнявшись на улицу; у одного была балалайка, не столько для музыкального тона, сколько для тона вообще; бурлак с балалайкой едва удерживал свои ноги; видно было по движению плечей, как ему хочется пуститься вприсядку, — за чем же дело?
Он
выходил в Гнилой
переулок, как мы уже знаем из предыдущего, и от брагинского дома до него было рукой подать.
Незадолго передо мной
вышел в отставку фельдфебель 8-й роты Страхов, снял квартиру
в подвале
в Никитском
переулке со своей женой Марией Игнатьевной и ребенком и собирался поступить куда-то на место.
Выйдя из Благородного Собрания, наняли извозчика на Остоженку,
в Савеловский
переулок, где жила Рассудина. Лаптев всю дорогу думал о ней.
В самом деле, он был ей многим обязан. Познакомился он с нею у своего друга Ярцева, которому она преподавала теорию музыки. Она полюбила его сильно, совершенно бескорыстно и, сойдясь с ним, продолжала ходить на уроки и трудиться по-прежнему до изнеможения. Благодаря ей он стал понимать и любить музыку, к которой раньше был почти равнодушен.
— Начнем сверху: губернатор живёт с женой управляющего казённой палатой, а управляющий — недавно отнял жену у одного из своих чиновников, снял ей квартиру
в Собачьем
переулке и ездит к ней два раза
в неделю совсем открыто. Я её знаю: совсем девчонка, году нет, как замуж
вышла. А мужа её
в уезд послали податным инспектором. Я и его знаю, — какой он инспектор? Недоучка, дурачок, лакеишка…
Едва мы подошли к углу, как Дюрок посмотрел назад и остановился. Я стал тоже смотреть. Скоро из ворот
вышел Варрен. Мы спрятались за углом, так что он нас не видел, а сам был виден нам через ограду, сквозь ветви. Варрен посмотрел
в обе стороны и быстро направился через мостик поперек оврага к поднимающемуся на той стороне
переулку.
Когда пробило девять часов, я не мог усидеть
в комнате, оделся и
вышел, несмотря на ненастное время. Я был там, сидел на нашей скамейке. Я было пошел
в их
переулок, но мне стало стыдно, и я воротился, не взглянув на их окна, не дойдя двух шагов до их дома. Я пришел домой
в такой тоске,
в какой никогда не бывал. Какое сырое, скучное время! Если б была хорошая погода, я бы прогулял там всю ночь…
Петрович
вышел вслед за ним и, оставаясь на улице, долго еще смотрел издали на шинель и потом пошел нарочно
в сторону, чтобы, обогнувши кривым
переулком, забежать вновь на улицу и посмотреть еще раз на свою шинель с другой стороны, то есть прямо
в лицо.
Была прекрасная летняя ночь, тихая и светлая, как это бывает иногда
в Петербурге. Из Садовой мы
вышли на набережную Фонтанки, хотя это было дальше, и так прошли до Сенной. Брата моего уже не было у Надежды Федоровны,
в окнах было темно; он ушел спать домой, а Степан проводил его; мы жили тогда на другой квартире,
в доме Волкова, очень близко от Шушерина,
в том
переулке, который идет с Сенной на Екатеринку.
Старик и молодая женщина вошли
в большую, широкую улицу, грязную, полную разного промышленного народа, мучных лабазов и постоялых дворов, которая вела прямо к заставе, и повернули из нее
в узкий, длинный
переулок с длинными заборами по обеим сторонам его, упиравшийся
в огромную почерневшую стену четырехэтажного капитального дома, сквозными воротами которого можно было
выйти на другую, тоже большую и людную улицу.
Уже темнело, и с поля, куда
выходил одним концом глухой
переулок, надвигалась серая снежная мгла;
в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек.
Если бы Висленев последовал за Гордановым, когда тот
вышел, унося с собою его выпотненную статью, то он не скоро бы догадался, куда Павел Николаевич держит свой путь. Бегая из улицы
в улицу, из
переулка в переулок, он наконец юркнул
в подъезд, над которым красовалась вывеска, гласившая, что здесь «Касса ссуд под залог движимостей».
Висленев
вышел со двора, раскрыл щегольской шелковый зонт, но, сделав несколько шагов по улице, тотчас же закрыл его и пошел быстрым ходом. Дождя еще не было; город Висленев знал прекрасно и очень скоро дошел по разным уличкам и
переулкам до маленького, низенького домика
в три окошечка. Это был опять тот же самый домик, пред которым за час пред этим Синтянина разговаривала с Форовой.
Он так быстро пошел к своей квартире, что попал совсем не
в тот
переулок, прежде чем
выйти на площадь, где стоял собор. Сцена с этим „Петькой“ еще не улеглась
в нем.
Вышло что-то некрасивое, мальчишеское, полное грубого и малодушного задора перед человеком, который „как-никак“, а доверился ему, признался
в грехах. Ну, он не хотел его „спасти“, поддержать бывшего товарища, но все это можно было сделать иначе…
Запад уже не горел золотом. Он был покрыт ярко-розовыми, клочковатыми облаками, выглядевшими, как вспаханное поле. По дороге гнали стадо; среди сплошного блеянья овец слышалось протяжное мычанье коров и хлопанье кнута. Мужики, верхом на устало шагавших лошадях, с запрокинутыми сохами возвращались с пахоты. Сергей Андреевич свернул
в переулок и через обсаженные ивами конопляники
вышел в поле. Он долго шел по дороге, понурившись и хмуро глядя
в землю. На душе у него было тяжело и смутно.
В тени около церковной ограды кто-то ходил, и нельзя было разобрать, человек это или корова, или, быть может, никого не было, и только большая птица шуршала
в деревьях. Но вот из тени
вышла одна фигура, остановилась и сказала что-то мужским голосом, потом скрылась
в переулке около церкви. Немного погодя, саженях
в двух от ворот, показалась еще фигура; она шла от церкви прямо к воротам и, увидев на лавочке Софью, остановилась.
Был канун Рождества. Марья давно уже храпела на печи,
в лампочке выгорел весь керосин, а Федор Нилов всё сидел и работал. Он давно бы бросил работу и
вышел на улицу, но заказчик из Колокольного
переулка, заказавший ему головки две недели назад, был вчера, бранился и приказал кончить сапоги непременно теперь, до утрени.
С шоссе свернули
в переулок. Четырехоконный домик с палисадником. Ворота были заперты. Перелезли через ворота. Долго стучались
в дверь и окна. Слышали, как
в темноте дома кто-то ходил, что-то передвигал. Наконец
вышел старик
в валенках, с иконописным ликом, очень испуганным. Разозлился, долго ругал парней за испуг. За двойную против дневной цену отпустил две поллитровки горькой и строго наказал ночью вперед не приходить.
За домом шел огромный сад, обнесенный каменной оградой, калитка
в которой
выходила в совершенно пустынный
переулок, даже кажется
в то время не имевший названия.
Она действительно
вышла переулками на улицу, но
в душе ее жило тяжелое предчувствие обыкновенного, хотя и страшного, для таких, как она, конца.