Неточные совпадения
(На малом шляпа круглая,
С значком, жилетка красная,
С десятком светлых пуговиц,
Посконные штаны
И лапти: малый смахивал
На
дерево, с которого
Кору подпасок крохотный
Всю снизу ободрал,
А
выше — ни царапины,
В вершине не побрезгует
Ворона свить гнездо...
— Kaк счесть
деревья? — смеясь сказал Степан Аркадьич, всё желая вывести приятеля из его дурного расположения духа. — Сочесть пески, лучи планет хотя и мог бы ум
высокий….
Впрочем, хотя эти деревца были не
выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых
дерев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику».
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными
высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные
дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
В одном месте крутой бок возвышений воздымался
выше прочих и весь от низу до верху убирался в зелень столпившихся густо
дерев.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между
дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на
высоких ножках бежал перед ним.
Мшистые стволы упавших
деревьев, ямы,
высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаше и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину.
Городской бульвар на
высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход в кофейную, налево —
деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч. На площадке столы и стулья: один стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
И затем какие-то плотники, их выписали в Брест-Литовск, а оттуда — выгнали, подрядчик у них сбежал, ничего не заплатив, и теперь они тоже волнуются, требуют денег, хлеба, рубят там
деревья, топят печи, разобрали какие-то службы, делают гроба, торгуют — смертность среди беженцев
высокая!
Со всем этим никогда не соглашался Настоящий Старик — дедушка Аким, враг своего внука и всех людей,
высокий, сутулый и скучный, как засохшее
дерево.
То есть не то что великолепию, но квартира эта была как у самых «порядочных людей»:
высокие, большие, светлые комнаты (я видел две, остальные были притворены) и мебель — опять-таки хоть и не Бог знает какой Versailles [Версаль (франц.).] или Renaissance, [Ренессанс (франц.).] но мягкая, комфортная, обильная, на самую широкую ногу; ковры, резное
дерево и статуэтки.
Земли нет: все леса и сады, густые, как щетка.
Деревья сошли с берега и теснятся в воду. За садами вдали видны
высокие горы, но не обожженные и угрюмые, как в Африке, а все заросшие лесом. Направо явайский берег, налево, среди пролива, зеленый островок, а сзади, на дальнем плане, синеет Суматра.
Что удивительного теряться в кокосовых неизмеримых лесах, путаться ногами в ползучих лианах, между
высоких, как башни,
деревьев, встречаться с этими цветными странными нашими братьями?
Деревья, одно другого красивее,
выше, гуще и кудрявее, теснились, как колосья, в кучу.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях с чрезвычайно
высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины целого мира, с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового
дерева, с резьбой и т. п.
Здесь пока, до начала горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами, смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи, как будто с закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие
деревья и цветники, неудачная претензия на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое
выше человеческого роста, не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Мы посидели с полчаса в беседке, окруженной рядом
высоких померанцевых и других
дерев, из породы мирт.
Местами видны, поверх заборов,
высокие стройные
деревья с мелкою зеленью, это — мирты и кипарисы.
С первого раза, как станешь на гонконгский рейд, подумаешь, что приехал в путное место: куда ни оглянешься, все
высокие зеленые холмы, без
деревьев правда, но приморские места, чуть подальше от экватора и тропиков, почти все лишены растительности.
Через довольно
высокую башню из диких, грубо отесанных камней входишь на просторный, обсаженный
деревьями двор.
Немного
выше Сигоу (километра на два) есть еще два поселка — Цамодынза [Цяо-ма-ти-гоу-цзы — высота, покрытая дубовыми
деревьями.] и Дафазигоу (последний ныне заброшен).
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем
выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных
деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Значит, надо было рубить
дерево выше.
Чем
выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных
деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Внутренность леса постепенно темнеет; алый свет вечерней зари медленно скользит по корням и стволам
деревьев, поднимается все
выше и
выше, переходит от нижних, почти еще голых, веток к неподвижным, засыпающим верхушкам…
Я, признаюсь, не слишком люблю это
дерево — осину — с ее бледно-лиловым стволом и серо-зеленой металлической листвой, которую она вздымает как можно
выше и дрожащим веером раскидывает на воздухе; не люблю я вечное качанье ее круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам.
Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь
выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от
дерева к
дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой.
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от
деревьев, от кустов, от
высоких стогов сена побежали длинные тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом море заката…
Кроме кедра, лиственницы, пихты, ели, вяза, дуба, ясеня, ореха и пробкового
дерева, здесь произрастают: желтая береза с желтовато-зеленой листвой и с желтой пушистой корой, не дающей бересты; особый вид клена — развесистое
дерево с гладкой темно-серой корой, с желтоватыми молодыми ветвями и с глубоко рассеченными листьями; затем ильм —
высокое стройное
дерево, имеющее широкую развесистую крону и острые шершавые листья; граб, отличающийся от других
деревьев темной корой и цветами, висящими, как кисти; черемуха Максимовича с пригнутыми к земле ветвями, образующими непроходимую чащу, и наконец бересклет — небольшое тонкоствольное деревцо с корой, покрытой беловатыми чечевицами, располагающимися продольными рядками, и с листьями удлиненно-обратноовальными.
Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные
деревья и потемневшую от росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все
выше и
выше, и наконец пошел чистый и мелкий дождь.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам
деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все
выше и
выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
При сравнительно
высокой летней температуре и обилии поливки климат Уссурийского края мог бы быть весьма благоприятен для садоводства, но страшная сухость и сильные ветры зимою губительно влияют на фруктовые
деревья и не позволяют им развиваться как следует.
Березки, которые при нем только что были посажены около забора, выросли и стали теперь
высокими ветвистыми
деревьями.
Заря чиста, и утро будет ясно.
Уходит день веселый, догорают
Последние лучи зари, все
вышеИ
выше свет малиновый; потемки
Цепляются за сучья и растут,
Преследуя зари румяный отблеск.
И скоро ночь в росящемся лесу
С вершинами
деревьев станет вровень.
Пора к шатрам, в кругу гостей веселых
Окончить день и встретить новый. Песню
Последнюю пропой, пригожий Лель!
С
высокого берега смотрели вниз чахлые, больные
деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку ведет жестокую борьбу с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
Березы, осины, тополи, ивы, ясени, бузина, черемуха, таволга, боярышник, а между ними трава в рост человека и
выше; гигантские папоротники и лопухи, листья которых имеют более аршина в диаметре, вместе с кустарниками и
деревьями сливаются в густую непроницаемую чащу, дающую приют медведям, соболям и оленям.
С этим же криком бегает он иногда по болоту, а все чаще издает эти звуки, сидя на сучке сухого
дерева, или на
высоком пне, или даже на кусту; последнее, впрочем, бывает очень редко; знаю я также, что токующих бекасов, разумеется, самцов, охотники-промышленники приманивают на голос самки и бьют сидячих.
Предположение, что они прячутся в глухие, неудобопроходимые болота, поросшие
деревьями, кустами и
высоким камышом, где выводят детей, держатся до совершенного их возраста и оттуда потом перемешаются снова в свои обыкновенные болота, — такое предположение меня не удовлетворяет.
Грачи, губители
высоких старых
дерев, красоты садов и парков, прилетели первые и заняли свои обыкновенные летние квартиры, самые лучшие березовые и осиновые рощи, поблизости к селению лежащие, для удобного доставания хлебного корма.
Это особенно удобно потому, что глухарь, слетев с
высокой сосны, всегда возьмет книзу и летит в вышину обыкновенных
дерев: следовательно, мера не далека, если он полетит прямо над вами или недалеко от вас.
Должно заметить, что степные кулики очень охотно садятся на сучья сухих
дерев или на
высокие пни] Тут было настрелять кроншнепов сколько угодно, ибо беспрестанно попадались новые, непуганые кулики.
Вальдшнепы сидят крепко и плотно таятся в корнях
дерев и кустов, в частых, мелких поростях, в крупной,
высокой траве и очень любят лесные сырые опушки около озимей и небольшие овражки с рытвинами и водоеминами, густо поросшие таловыми кустами и молодыми ольхами, особенно если по овражку бежит речка или ручеек, а по берегам есть родниковые паточинки.
Чернея, издали, стоят
высокие, тенистые, старые, темны леса, но под словом старый не должно разуметь состарившийся, дряхлый, лишенный листьев: вид таких
дерев во множестве был бы очень печален.
Я удвоил внимание и вскоре увидел на том же
дереве, но
выше, небольшое животное, сидевшее на ветке у самого ствола.
В сознании его оставалось воспоминание, что по этой аллее он уже прошел, начиная от скамейки до одного старого
дерева,
высокого и заметного, всего шагов сотню, раз тридцать или сорок взад и вперед.
Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы, над ним вытягивает зоря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще
выше выкидывают свои розовые кудри; а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом
дереве, каждая травка на своем стебле.
Чем дальше, тем лес становился гуще, и
деревья поднимали свои мохнатые вершины
выше и
выше.
Беспоповцы не признают писанных на
дереве икон, а на крестах изображений св. духа и «титлу»: И. Н. Ц. И.
Высокая и статная Аграфена и в своем понитке, накинутом кое-как на плечи, смотрела красавицей, но в ее молодом лице было столько ужаса и гнетущей скорби, что даже у Таисьи упало сердце.
Высокие сосны стояли
дерево к
дереву, как желтые свечи.
С удивлением глядел студент на
деревья, такие чистые, невинные и тихие, как будто бы бог, незаметно для людей, рассадил их здесь ночью, и
деревья сами с удивлением оглядываются вокруг на спокойную голубую воду, как будто еще дремлющую в лужах и канавах и под деревянным мостом, перекинутым через мелкую речку, оглядываются на
высокое, точно вновь вымытое небо, которое только что проснулось и в заре, спросонок, улыбается розовой, ленивой, счастливой улыбкой навстречу разгоравшемуся солнцу.