Неточные совпадения
— А вот что! — сказал барин, очутившийся на берегу вместе с коропами и карасями, которые бились
у ног его и прыгали на аршин от земли. — Это ничего, на это не глядите; а вот штука, вон где!.. А покажите-ка, Фома Большой, осетра. — Два здоровых мужика
вытащили из кадушки какое-то чудовище. — Каков князек? из реки зашел!
Дело устроено было вот как: как только приходил проситель и засовывал руку в карман, с тем чтобы
вытащить оттуда известные рекомендательные письма за подписью князя Хованского, как выражаются
у нас на Руси: «Нет, нет, — говорил он с улыбкой, удерживая его руки, — вы думаете, что я… нет, нет.
Нужно тебе знать, что он мошенник и в его лавке ничего нельзя брать: в вино мешает всякую дрянь: сандал, жженую пробку и даже бузиной, подлец, затирает; но зато уж если
вытащит из дальней комнатки, которая называется
у него особенной, какую-нибудь бутылочку — ну просто, брат, находишься в эмпиреях.
В полной уверенности, что он найдет вдоволь саламаты в казанах, он
вытащил отцовский походный казанок и с ним отправился к кашевару их куреня, спавшему
у двух десятиведерных казанов, под которыми еще теплилась зола.
— Всю эту возню, то есть похороны и прочее, я беру на себя. Знаете, были бы деньги, а ведь я вам сказал, что
у меня лишние. Этих двух птенцов и эту Полечку я помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше и положу на каждого, до совершеннолетия, по тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна была покойна. Да и ее из омута
вытащу, потому хорошая девушка, так ли? Ну-с, так вы и передайте Авдотье Романовне, что ее десять тысяч я вот так и употребил.
Вдруг он вспомнил, что кошелек и вещи, которые он
вытащил у старухи из сундука, все до сих пор
у него по карманам лежат!
Сама бывшая хозяйка его, мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в другом доме,
у Пяти Углов, Раскольников во время пожара, ночью,
вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей и был при этом обожжен.
Один из возвратившихся. Молодец Кулигин! Тут близехонько, в омуточке,
у берега; с огнем-то оно в воду-то далеко видно; он платье и увидал, и
вытащил ее.
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко
вытащив папиросу из-за уха парня, сунул ее под свои рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза. Лицо
у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
За столом среди комнаты сидел рыхлый, расплывшийся старик в дымчатых очках и, почесывая под мышкой
у себя, как бы
вытаскивая медленные слова из бокового кармана, говорил, всхрапывая...
— Меня один человек хотел колом ударить, вырвал кол и занозил себе руку между пальцами, — здоровенная заноза, мне же пришлось ее
вытаскивать…
у дурака.
Самгин прошел в комнату побольше, обставленную жесткой мебелью, с большим обеденным столом посредине, на столе кипел самовар.
У буфета хлопотала маленькая сухая старушка в черном платье, в шелковой головке,
вытаскивала из буфета бутылки. Стол и комнату освещали с потолка три голубых розетки.
Он был сильно пьян, покачивался, руки его действовали неверно, ветка не отрывалась, — тогда он стал
вытаскивать саблю из ножен. Самгин встал со стула, сообразив, что, если воин начнет пилить или рубить лавр… Самгин поспешно шагнул прочь, остановился
у окна.
— Что ты — спал? — хрипло спросил Дронов, задыхаясь, кашляя; уродливо толстый, с выпученным животом, он, расстегивая пальто, опустив к ногам своим тяжелый пакет, начал
вытаскивать из карманов какие-то свертки, совать их в руки Самгина. — Пища, — объяснил он, вешая пальто. — Мне эта твоя толстая дурында сказала, что
у тебя ни зерна нет.
— Я в прихожей подслушивал, о чем вы тут… И осматривал карманы пальто.
У меня перчатки
вытащили и кастет. Кастет — уже второй. Вот и вооружайся. Оба раза кастеты в Думе украли, там в раздевалке, должно быть, осматривают карманы и лишнее — отбирают.
Она
вытащила из сундука, из-под хлама книгу и положила
у себя на столе, подле рабочего ящика. За обедом она изъявила обеим сестрам желание, чтоб они читали ей вслух попеременно, по вечерам, особенно в дурную погоду, так как глаза
у ней плохи и сама она читать не может.
Сапоги
у него размокли совсем: он едва
вытаскивал ноги из грязи и разросшегося лопуха и крапивы и, кроме того, не совсем равнодушен был к этому нестерпимому блеску молнии и треску грома над головой.
«Послезавтра будет среда, — мелькнуло соображение в голове
у Райского, — а она возвращается в четверг… Да, да, судьба
вытаскивает меня… Не лучше ли бы уехать дальше, совсем отсюда — для полного подвига?»
Я призвал извозчика и с его помощью
вытащил из квартиры мои вещи. Никто из домашних не противоречил мне и не остановил меня. Я не зашел проститься с матерью, чтоб не встретиться с Версиловым. Когда я уже уселся на извозчика,
у меня вдруг мелькнула мысль.
Мы лорнировали берег, удили рыбу, и, между прочим,
вытащили какую-то толстенькую рыбу с круглой головкой, мягкую, без чешуи; брюхо
у ней желтое, а спина вся в пятнах.
Он быстро нырнул под свой стол,
вытащил оттуда пустой ящик из-под сигар, щелкнул по его дну пальцем и с улыбкой доктора,
у которого только что умер пациент, произнес...
— Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег? Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и
вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да
у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
Поднял тогда цыган целый табор (в то время
у нас закочевавший), которые в два дня вытащили-де
у него
у пьяного без счету денег и выпили без счету дорогого вина.
Попроси
у него какой-нибудь мужик в те минуты денег, он тотчас же
вытащил бы всю свою пачку и стал бы раздавать направо и налево без счету.
— Есть, — отвечал казак Белоножкин и, пошарив
у себя в кармане,
вытащил из него почерневший от грязи кусок сахару.
Во время пути я наступил на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и вонзился в ногу. Я быстро разулся и
вытащил занозу, но, должно быть, не всю. Вероятно, кончик ее остался в ране, потому что на другой день ногу стало ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть рану, но она уже успела запухнуть по краям. Этот день я шел, зато ночью нога сильно болела. До самого рассвета я не мог сомкнуть глаз. Наутро стало ясно, что на ноге
у меня образовался большой нарыв.
Князь, не теряя присутствия духа, вынул из бокового кармана дорожный пистолет и выстрелил в маскированного разбойника. Княгиня вскрикнула и с ужасом закрыла лицо обеими руками. Дубровский был ранен в плечо, кровь показалась. Князь, не теряя ни минуты, вынул другой пистолет, но ему не дали времени выстрелить, дверцы растворились, и несколько сильных рук
вытащили его из кареты и вырвали
у него пистолет. Над ним засверкали ножи.
Их звали «фалаторы», они скакали в гору, кричали на лошадей, хлестали их концом повода и хлопали с боков ногами в сапожищах, едва влезавших в стремя. И бывали случаи, что «фалатор» падал с лошади. А то лошадь поскользнется и упадет, а
у «фалатора» ноги в огромном сапоге или, зимнее дело, валенке — из стремени не
вытащишь. Никто их не учил ездить, а прямо из деревни сажали на коня — езжай! А
у лошадей были нередко разбиты ноги от скачки в гору по булыгам мостовой, и всегда измученные и недокормленные.
Первый завтрак
у Стабровских опять послужил предметом ужаса для мисс Дудль. «Неорганизованная девочка» решительно не умела держать себя за столом, клала локти чуть не на тарелку, стучала ложкой, жевала, раскрывая рот, болтала ногами и — о, ужас! —
вытащила в заключение из кармана совсем грязный носовой платок. Мисс Дудль чуть не сделалось дурно.
Учитель был желтый, лысый,
у него постоянно текла кровь из носа, он являлся в класс, заткнув ноздри ватой, садился за стол, гнусаво спрашивал уроки и вдруг, замолчав на полуслове,
вытаскивал вату из ноздрей, разглядывал ее, качая головою. Лицо
у него было плоское, медное, окисшее, в морщинах лежала какая-то прозелень, особенно уродовали это лицо совершенно лишние на нем оловянные глаза, так неприятно прилипавшие к моему лицу, что всегда хотелось вытереть щеки ладонью.
Я разобрал ее тяжелые волосы, — оказалось, что глубоко под кожу ей вошла шпилька, я
вытащил ее, нашел другую,
у меня онемели пальцы.
Одно из самых приятных воспоминаний
у него то, как он когда-то в дни молодости
вытащил часы
у самого полицеймейстера.
Вы и не подозреваете, на какие фокусы человеческое самолюбие способно: вот она считает меня подлецом, за то, что я ее, чужую любовницу, так откровенно за ее деньги беру, а и не знает, что иной бы ее еще подлее надул: пристал бы к ней и начал бы ей либерально-прогрессивные вещи рассыпать, да из женских разных вопросов
вытаскивать, так она бы вся
у него в игольное ушко как нитка прошла.
— А ежели она
у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит… Не могу я позабыть ее, а жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, —
у меня свет из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака
вытащил.
Кожин сам отворил и провел гостя не в избу, а в огород, где под березой, на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких разговоров
вытащил из кармана бутылку с водкой. Вот это называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее на солнце, как расплавленное.
У самой воды стояла каменная кожевня, в которой летом работы было совсем мало.
Работы
у «убитых коломенок» было по горло. Мужики
вытаскивали из воды кули с разбухшим зерном, а бабы расшивали кули и рассыпали зерно на берегу, чтобы его охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские бабы работали с песнями, точно на помочи. Конечно, в первую голову везде пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде рядом, как привыкли на фабрике.
Домнушка знала, что Катря в сарайной и точит там лясы с казачком Тишкой, — каждое утро так-то с жиру бесятся… И нашла с кем время терять: Тишке никак пятнадцатый год только в доходе. Глупая эта Катря, а тут еще барышня пристает: куда ушла… Вон и Семка скалит зубы: тоже на Катрю заглядывается, пес, да только опасится.
У Домнушки в голове зашевелилось много своих бабьих расчетов, и она машинально совала приготовленную говядину по горшкам,
вытаскивала чугун с кипятком и вообще управлялась за четверых.
А пока
у Никитушки шел этот разговор с Евгенией Петровной, старуха Абрамовна, рассчитавшись с заспанным дворником за самовар, горницу, овес да сено и заткнув за пазуху своего капота замшевый мешочек с деньгами, будила другую девушку, которая не оказывала никакого внимания к словам старухи и продолжала спать сладким сном молодости. Управившись с собою, Марина Абрамовна завязала узелки и корзиночки, а потом одну за другою
вытащила из-под головы спящей обе подушки и понесла их к тарантасу.
Когда доктор заходил посидеть вечерок
у Гловацких, тогда уж обыкновенно не читали, потому что
у доктора всегда было что
вытащить на свет из грязной, но не безынтересной ямы, именуемой провинциальною жизнью.
Азарт этот еще увеличился, когда отец
вытащил огромного окуня и еще огромнейшего линя, а
у Евсеича сорвалась какая-то большая рыба и вдобавок щука оторвала удочку.
Отцу моему захотелось узнать, отчего потекла наша лодка; ее
вытащили на берег, обернули вверх дном и нашли, что
у самой кормы она проломлена чем-то острым; дыра была пальца в два шириною.
Ровно заслон!» Но, видно, я был настоящий рыбак по природе, потому что и тогда говорил Евсеичу: «Вот если б на удочку
вытащить такого леща!» Мне даже как-то стало невесело, что поймали такое множество крупной рыбы, которая могла бы клевать
у нас; мне было жалко, что так опустошили озеро, и я печально говорил Евсеичу, что теперь уж не будет такого клеву, как прежде; но он успокоил меня, уверив, что в озере такая тьма-тьмущая рыбы, что озеро так велико, и тянули неводом так далеко от наших мостков, что клев будет не хуже прежнего.
Папенька и брат Johann приехали в город, и мы вместе пошли бросить Los, [жребий (нем.).] кому быть Soldat и кому не быть Soldat. Johann
вытащил дурной нумеро — он должен быть Soldat, я
вытащил хороший нумеро — я не должен быть Soldat. И папенька сказал: «
У меня был один сын, и с тем я должен расстаться! Ich hatte einen einzigen Sohn und von diesem muss ich mich trennen!»
Настоящего, определенного занятия
у нас нет, — вот мы и копаемся в собственной душонке да
вытаскиваем оттуда разный хлам.
И вот внизу, в вестибюле, из-под груды покрытых розовым пеплом конвертов — Ю, контролерша,
вытащила и подала мне письмо. Повторяю: это очень почтенная женщина, и я уверен —
у нее наилучшие чувства ко мне.
Свиделись мы с нею сперва-наперво
у колодца; деревенские были все на работе; стало быть, никого при этом и не было. Будто теперь вижу: опустила она в колодец бадью, а вытащить-то и не по силам.
— Это правда, Кшецынский, правда, что ты ничего не видишь! Не понимаю, братец, на что
у тебя глаза! Если б мне не была известна твоя преданность… если б я своими руками не
вытащил тебя из грязи — ты понимаешь: «из грязи»?.. право, я не знаю… Что ж, спрашивал что-нибудь городничий?
— Вот какой это господин! — рассказывал он потом, — слова не сказал, вынул бумажник,
вытащил за ушко вот эту самую синенькую — "вот тебе, братец, за труд!"Где
у нас таких господ сыщешь!
Александр молча подал ему руку. Антон Иваныч пошел посмотреть, все ли
вытащили из кибитки, потом стал сзывать дворню здороваться с барином. Но все уже толпились в передней и в сенях. Он всех расставил в порядке и учил, кому как здороваться: кому поцеловать
у барина руку, кому плечо, кому только полу платья, и что говорить при этом. Одного парня совсем прогнал, сказав ему: «Ты поди прежде рожу вымой да нос утри».
О друзья мои! — иногда восклицал он нам во вдохновении, — вы представить не можете, какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и
вытащат к таким же дуракам, как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой
у глупых ребят!