Неточные совпадения
Рыженькая лошадка, на которой ехал папа, шла легкой, игривой ходой, изредка опуская
голову к груди,
вытягивая поводья и смахивая густым хвостом оводов и мух, которые жадно лепились на нее.
Иной, и рот разинув, и руки
вытянув вперед, желал бы вскочить всем на
головы, чтобы оттуда посмотреть повиднее.
Не далее как в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну ножку и
вытянув другую, лежала
головой на уютно подвернутых руках утомившаяся Ассоль.
Фенечка
вытянула шейку и приблизила лицо к цветку… Платок скатился с ее
головы на плеча; показалась мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос.
Он видел, что Лидия смотрит не на колокол, а на площадь, на людей, она прикусила губу и сердито хмурится. В глазах Алины — детское любопытство. Туробоеву — скучно, он стоит, наклонив
голову, тихонько сдувая пепел папиросы с рукава, а у Макарова лицо глупое, каким оно всегда бывает, когда Макаров задумывается. Лютов
вытягивает шею вбок, шея у него длинная, жилистая, кожа ее шероховата, как шагрень. Он склонил
голову к плечу, чтоб направить непослушные глаза на одну точку.
Кочегар остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко груди, правую, с шапкой,
вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв
голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед,
вытянул ноги и зарыл лицо в снег.
Хромой, перестав размахивать рукой,
вытянул ее выше
головы, неотрывно глядя в воду, и тоже замер.
Освещая стол, лампа оставляла комнату в сумраке, наполненном дымом табака; у стены,
вытянув и неестественно перекрутив длинные ноги, сидел Поярков, он, как всегда, низко нагнулся, глядя в пол, рядом — Алексей Гогин и человек в поддевке и смазных сапогах, похожий на извозчика; вспыхнувшая в углу спичка осветила курчавую бороду Дунаева. Клим сосчитал
головы, — семнадцать.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще держал его над
головой,
вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
Ловцов указал кивком
головы в сторону Фроленкова, — веселый красавец
вытянул в его сторону руку, сложив пальцы кукишем, но Ловцов только
головой тряхнул, продолжая быстро и спокойно...
Люди поднимались на носки,
вытягивали шеи,
головы их качались, поднимаясь и опускаясь.
На скамье остался человек в соломенной шляпе; сидел он, положив локти на спинку скамьи,
вытянув ноги, шляпа его, освещенная луною, светилась, точно медная, на дорожке лежала его тень без
головы.
Закрыв глаза, Лютов покачал
головою, потом
вытянул из кармана брюк стальную цепочку для ключей, на конце ее болтались тяжелые золотые часы.
На козлах сидел,
вытянув руки, огромный кучер в меховой шапке с квадратным голубым верхом, в санях — генерал в широчайшей шинели;
голову, накрытую синим кружком фуражки, он спрятал в бобровый воротник и был похож на колокол, отлитый из свинца.
Офицер вскинул
голову,
вытянул ноги под стол, а руки спрятал в карманы, на лице его явилось выражение недоумевающее. Потянув воздух носом, он крякнул и заговорил негромко, размышляющим тоном...
Прищурясь,
вытянув шею вперед, он утвердительно кивнул
головой кому-то из депутатов в первом ряду кресел, показал ему зубы и заговорил домашним, приятельским тоном, поглаживая левой рукой лацкан сюртука, край пюпитра, тогда как правая рука медленно плавала в воздухе, как бы разгоняя невидимый дым.
Он считал по
головам, оттого что большинство людей
вытянуло шеи в сторону Кутузова. В позах их было явно выраженное напряжение, как будто все нетерпеливо ждали, когда Кутузов кончит говорить.
Илья Ильич завел даже пару лошадей, но, из свойственной ему осторожности, таких, что они только после третьего кнута трогались от крыльца, а при первом и втором ударе одна лошадь пошатнется и ступит в сторону, потом вторая лошадь пошатнется и ступит в сторону, потом уже,
вытянув напряженно шею, спину и хвост, двинутся они разом и побегут, кивая
головами. На них возили Ваню на ту сторону Невы, в гимназию, да хозяйка ездила за разными покупками.
Ему показалось неловко дремать сидя, он перешел на диван, положил
голову на мягкую обивку дивана; а ноги
вытянул. «Освежусь немного, потом примусь…» — решил он… и вскоре заснул. В комнате раздавалось ровное, мерное храпенье.
В десять часов мы легли спать; я завернулся с
головой в одеяло и из-под подушки
вытянул синенький платочек: я для чего-то опять сходил, час тому назад, за ним в ящик и, только что постлали наши постели, сунул его под подушку.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась то на правый, то на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом
вытягивали мускулистые руки, все шесть
голов падали на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Тэке, мотнув несколько раз
головой и звонко ударив передними ногами в землю, кокетливо подошел к девушке,
вытянув свою атласную шею, и доверчиво положил небольшую умную
голову прямо на плечо хозяйки.
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг сильный шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с белыми ногами.
Вытянув вперед свою большую
голову, оно рысью бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому месту, где упал зверь.
Старик
вытянул свою темно-бурую, сморщенную шею, криво разинул посиневшие губы, сиплым голосом произнес: «Заступись, государь!» — и снова стукнул лбом в землю. Молодой мужик тоже поклонился. Аркадий Павлыч с достоинством посмотрел на их затылки, закинул
голову и расставил немного ноги.
Он нагнулся, гикнул,
вытянул лошадь по шее; лошадь замотала
головой, взвилась на дыбы, бросилась в сторону и отдавила одной собаке лапу.
Заметив лодку, выпь забилась в траву,
вытянула шею и, подняв
голову кверху, замерла на месте.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул
голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и
вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Утром, перед тем как встать в угол к образам, он долго умывался, потом, аккуратно одетый, тщательно причесывал рыжие волосы, оправлял бородку и, осмотрев себя в зеркало, одернув рубаху, заправив черную косынку за жилет, осторожно, точно крадучись, шел к образам. Становился он всегда на один и тот же сучок половицы, подобный лошадиному глазу, с минуту стоял молча, опустив
голову,
вытянув руки вдоль тела, как солдат. Потом, прямой и тонкий, внушительно говорил...
Косачи, сидя на верхних сучьях дерев, беспрерывно опуская
головы вниз, будто низко кланяясь, приседая и выпрямляясь,
вытягивая с напряжением раздувшуюся шею, шипят со свистом, бормочут, токуют, и, при сильных движениях, крылья их несколько распускаются для сохранения равновесия.
Когда же тетерев
вытянул шею, встал на ноги, беспрестанно повертывает
голову направо и налево или, делая боковые шаги к тонкому концу сучка, потихоньку кудахчет, как курица, то охотник должен стрелять немедленно, если подъехал уже в меру: тетерев сбирается в путь; он вдруг присядет и слетит.
Все три породы — отличные бегуны, особенно кроншнеп малого рода: когда станет к нему приближаться человек, то он, согнувши несколько свои длинные ноги,
вытянув шею и наклонив немного
голову, пускается так проворно бежать, что глаз не успевает следить за ним, и, мелькая в степной траве какою-то вьющеюся лентою, он скоро скрывается от самого зоркого охотника.
Без сомнения, ловчее стрелять из ружей с кривыми ложами, то есть погнутыми несколько вниз: ибо, прицеливаясь, не нужно слишком
вытягивать шею и слишком низко опускать
голову на щеку приклада для скорейшего отыскания цели.
Дрофу в одиночку и даже в паре заездить, как говорят охотники, то есть, увидав их издали, начать ездить кругом; сначала круги давать большие, а потом с каждым разом их уменьшать; дрофа не станет нажидать на себя человека и сейчас пойдет прочь, но как везде будет встречать того же, все ближе подъезжающего охотника, то, походя взад и вперед, ляжет в какую-нибудь ямку, хотя бы в ней негде было спрятать одной ее
головы: в этом глупом положении,
вытянув шею и выставив напоказ все свое объемистое тело, подпускает она охотника довольно близко.
Вообще стрепет сторожек, если стоит на ногах или бежит, и смирен, если лежит, хотя бы место было совершенно голо: он
вытянет шею по земле, положит
голову в какую-нибудь ямочку или впадинку, под наклонившуюся травку, и думает, что он спрятался; в этом положении он подпускает к себе охотника (который никогда не должен ехать прямо, а всегда около него и стороною) очень близко, иногда на три и на две сажени.
Кроншнеп, зачерпнув носом воды, проворно оборачивает
голову и нос нижнею стороной кверху, чем и удерживает в нем воду, как в вогнутом сосуде; еще проворнее заворачивает он назад
голову и нос, в том же обращенном положении поддевает под ногу (для чего одну ногу подгибает), потом быстро
вытягивает вверх
голову и спускает воду в горло… операция довольно мудреная, которую кроншнеп выполняет очень ловко и легко.
Но и все его движения исполнены прелести: начнет ли он пить и, зачерпнув носом воды, поднимет
голову вверх и
вытянет шею; начнет ли купаться, нырять и плескаться своими могучими крыльями, далеко разбрасывая брызги воды, скатывающейся с его пушистого тела; начнет ли потом охорашиваться, легко и свободно закинув дугою назад свою белоснежную шею, поправляя и чистя носом на спине, боках и в хвосте смятые или замаранные перья; распустит ли крыло по воздуху, как будто длинный косой парус, и начнет также носом перебирать в нем каждое перо, проветривая и суша его на солнце, — все живописно и великолепно в нем.
Вылетев навстречу человеку или собаке, даже лошади, корове и всякому животному, — ибо слепой инстинкт не умеет различать, чье приближение опасно и чье безвредно, — болотный кулик бросается прямо на охотника, подлетает вплоть, трясется над его
головой,
вытянув ноги вперед, как будто упираясь ими в воздух, беспрестанно садится и бежит прочь, все стараясь отвести в противоположную сторону от гнезда.
Ясно, что жена для него вроде резиновой куколки, которою забавляются дети: то ноги ей
вытянут, то
голову сплющат или растянут, и смотрят, какой из этого вид будет.
Это же и не стоит ему большого труда, — дело привычное с малолетства: как
вытянут по спине аршином или начнут об
голову кулаки оббивать, — так тут поневоле выгнешься и сожмешься…
Вот он перестал, а комар все пищит; сквозь дружное, назойливо жалобное жужжанье мух раздается гуденье толстого шмеля, который то и дело стучится
головой о потолок; петух на улице закричал, хрипло
вытягивая последнюю ноту, простучала телега, на деревне скрипят ворота.
Все девицы, кроме гордой Жени, высовываются из окон. Около треппелевского подъезда действительно стоит лихач. Его новенькая щегольская пролетка блестит свежим лаком, на концах оглобель горят желтым светом два крошечных электрических фонарика, высокая белая лошадь нетерпеливо мотает красивой
головой с
голым розовым пятном на храпе, перебирает на месте ногами и прядет тонкими ушами; сам бородатый, толстый кучер сидит на козлах, как изваяние,
вытянув прямо вдоль колен руки.
Филипп, с засученными рукавами рубашки,
вытягивает колесом бадью из глубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубовую колоду, около которой в луже уже полощутся проснувшиеся утки; и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистой бородой, лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которые резко обозначаются на его
голых мощных руках, когда он делает какое-нибудь усилие.
— Это как вы знаете, кто вам объяснил это? — возразила ему становая насмешливо, — на исповеди, что ли, кто вам открыл про то!.. Так вам самому язык за это
вытянут, коли вы рассказываете, что на духу вам говорят; вот они все тут налицо, — прибавила она, махнув
головой на раскольников. — Когда вас муж захватывал и обирал по рублю с души? — обратилась она к тем.
Я сидел: над моей
головой в потемневшей листве хлопотливо ворошилась маленькая птичка; серая кошка,
вытянув спину, осторожно кралась в сад, и первые жуки тяжело гудели в воздухе, еще прозрачном, хотя уже не светлом.
Я эти слова слушаю, а сам смотрю, что в то самое время один татарчонок пригонил перед этого хана небольшую белую кобылку и что-то залопотал; а тот встал, взял кнут на длинном кнутовище и стал прямо против кобылицыной
головы и кнут ей ко лбу
вытянул и стоит.
Пошел!..» Кучер, наконец, не стал сдерживать лошадей, и те, очень, кажется, довольные, что могут поразмяться, несмя несли, и больше всех заявляла себя передовая лошадь: она, как будто бы даже играя, то понуривала своей породистой
головой, то
вытягивала ее вверх и в то же время ни разу не сбилась с пути.
Один рассказывал с жаром, полулежа на постели, приподняв
голову и
вытянув по направлению к товарищу шею.
Он бросился ко мне,
вытянув тонкие, крепкие руки, сверкая зелеными глазами; я вскочил, ткнул ему
головой в живот, — старик сел на пол и несколько тяжелых секунд смотрел на меня, изумленно мигая, открыв темный рот, потом спросил спокойно...
Не сводя с него глаз, Люба кивнула
головой, и он снова начал шагать, манерно
вытягивая ноги.
В двери появился Шакир, с палкой в руке, палка дрожала, он
вытягивал шею, прищурив глаза и оскалив зубы, а за его плечами возвышалась встрёпанная
голова Максима и белое, сердитое, нахмуренное лицо.