Неточные совпадения
В продолжение всей болтовни Ноздрева Чичиков протирал несколько раз себе
глаза, желая увериться, не во сне ли он все это слышит. Делатель фальшивых ассигнаций, увоз губернаторской
дочки, смерть прокурора, которой причиною будто бы он, приезд генерал-губернатора — все это навело на него порядочный испуг. «Ну, уж коли пошло на то, — подумал он сам
в себе, — так мешкать более нечего, нужно отсюда убираться поскорей».
Слишком сильные чувства не отражались
в чертах лица его, но
в глазах был виден ум; опытностию и познанием света была проникнута речь его, и гостю было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные
дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли или не рад был этому гость.
В одно утро Арина явилась к нему
в кабинет и, по обыкновению низко поклонившись, спросила его, не может ли он помочь ее
дочке, которой искра из печки попала
в глаз.
Дочка же ее, семилетняя девочка с распущенными белыми волосами, стоя
в одной рубашонке рядом с рыжей и ухватившись худенькой маленькой ручонкой за ее юбку, с остановившимися
глазами внимательно вслушивалась
в те ругательные слова, которыми перекидывались женщины с арестантами, и шопотом, как бы заучивая, повторяла их.
Послушай, помиримся!
Для девушки присмотр всего нужнее
И строгий
глаз, да не один, а десять.
И некогда тебе и неохота
За дочерью приглядывать, так лучше
Отдать ее
в слободку Бобылю,
Бездетному, на место
дочки. Будет
Заботы ей по горло, да и парням
Корысти нет на бобылеву
дочкуЗакидывать
глаза. Согласна ты?
— А потом, что это у вас за ангелочек эта Адочка, что за прелесть! Как она мила, какая умненькая; по-французски как говорит; и по-русски понимает — меня тетенькой назвала. И знаете ли, этак чтобы дичиться, как все почти дети
в ее годы дичатся, — совсем этого нет. На вас так похожа, Федор Иваныч, что ужас.
Глаза, брови… ну вы, как есть — вы. Я маленьких таких детей не очень люблю, признаться; но
в вашу
дочку просто влюбилась.
Равные ей по происхождению женихи,
в погоне за деньгами купеческих
дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые зáмки или продав их на слом евреям, а
в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять
глаза на красавицу-графиню.
— Я не столько для себя самой, сколько для тебя же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да разве тебе здесь нехорошо? разве мать день-деньской не думает о том, как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно, ты
в таких летах, что одни материнские угождения не составляют счастья; да я и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят тебе
в глаза. А
дочка Марьи Карповны, Сонюшка? Что… покраснел? Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь не спит!
Так сильно отдался он под конец своим мыслям, что, казалось, не заметил даже
дочки рыбака, которая успела уже вернуться
в избу, стояла и смотрела на него распухшими от слез
глазами.
На бечевке, протянутой от выступа печи до верхнего косяка двери, висела грубая посконная занавеска, скрывавшая правое окно и постель рыбаковой
дочки; узковатость занавески позволяла, однако ж, различить полотенце, висевшее
в изголовьях, и крошечное оловянное зеркальце, испещренное зелеными и красными пятнышками, одно из тех зеркальцев, которые продаются ходебщиками — «офенями» — и
в которых можно только рассматривать один
глаз, или нос, или подбородок, но уж никак не все лицо; тут же выглядывал синий кованый сундучок, хранивший, вероятно, запонку, шелк-сырец, наперсток, сережки, коты, полотно, две новые понявы и другие части немногосложного приданого крестьянской девушки.
— Да, благословил меня господь — послал на старости лет утеху, — отвечал Кондратий, подымая,
в свою очередь,
глаза на
дочку.
—
Дочка моя, — ответил он шепотом, а потом крикнул: — Помогите! — И вновь повалился, и стриженные его
в скобку волосы метнулись на его
глаза.
Росту она была высокого, сложения дородного; все
в ней было велико: и голова, и ноги, и руки, и белые, как снег, зубы, и особенно
глаза, выпуклые, с поволокой, темно-синие, как стеклярус; все
в ней было даже монументально (недаром она доводилась Мартыну Петровичу
дочкой), но красиво.
Эти признаки органического расстройства и были причиною, что
в наружности m-me Мановской соседи и соседки, привыкшие более видеть
в своих
дочках здоровую красоту, не нашли ничего особенного, за исключением довольно недурных
глаз.
Изумленными
глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
И встает она из гроба…
Ax!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
— Когда Печорин вошел, увертюра еще не начиналась, и
в ложи не все еще съехались; — между прочим, прямо над ним
в бельэтаже была пустая ложа, возле пустой ложи сидели Негуровы, отец, мать и дочь; —
дочка была бы недурна, если б бледность, худоба и старость, почти общий недостаток петербургских девушек, не затмевали блеска двух огромных
глаз и не разрушивали гармонию между чертами довольно правильными и остроумным выражением.
Она не почитала необходимостью не спускать
глаз с
дочки и ковылять за нею всюду с толстым ридикюлем
в руках по примеру многих степных матерей.
— Знаем, сударь Яков Иваныч, — перебила Грачиха, — понимаем, батюшка, что вы со старой госпожой вашей мнением своим никого себе равного не находили. Фу ты, ну ты, на, смотри! Руки
в боки,
глаза в потолоки себя носили, а как по-другому тоже посудить, так все ваше чванство
в богатстве было, а деньги, любезный, дело нажитое и прожитое: ты вот был больно богат, а стал беден,
дочку за купца выдавал было, а внук под красну шапку поспел.
— Слушай, тятя, что я скажу, — быстро подняв голову, молвила Груня с такой твердостью, что Патап Максимыч, слегка отшатнувшись, зорко поглядел ей
в глаза и не узнал богоданной
дочки своей. Новый человек перед ним говорил. — Давно я о том думала, — продолжала Груня, — еще махонькою была, и тогда уж думала: как ты меня призрел, так и мне надо сирот призирать. Этим только и могу я Богу воздать… Как думаешь ты, тятя?.. А?..
Внимательно слушал его Самоквасов, впиваясь
глазами в красавицу
дочку, что сидела напротив отца, рядом с Аграфеной Петровной.
За Волгой,
в лесах,
в Черной рамени, жил-был крестьянин, богатый мужик. У того крестьянина
дочка росла.
Дочка росла, красой полнилася. Сама белая, что кипень, волосы белокурые, а брови — черный соболь,
глаза — угольки
в огне…
К ним присоединились кое-кто из гостей. Сама баронесса Фукс, легкая и воздушная, как сильфида, носилась по зале, увлекая за собой своих любимиц: то Любочку, выучившуюся, несмотря на свой детский возраст, танцевать не хуже старших, то Феничку Клементьеву, то Марусю Крымцеву, приютскую красавицу-запевалу… Ее
дочка Нан уклонилась от танцев и серьезными, недетски строгими
глазами следила за всем, что происходило
в зале.
— А вы, сделайте милость, не бейте меня! — сказал он, приседая. — Меня Мойсей Ильич опять послали. Не бойся, говорят, поди опять до Якова и скажи, говорят, что без их никак невозможно.
В среду швадьба… Да-а! Господин Шаповалов выдают
дочку жа хорошего человека… И швадьба будет богатая, у-у! — добавил жид и прищурил один
глаз.
На лице старухи было написано, что она, слава богу, сыта, одета, здорова, выдала единственную
дочку за хорошего человека и теперь со спокойною совестью может раскладывать пасьянс; дочь ее, небольшая полная блондинка лет двадцати, с кротким малокровным лицом, поставив локти на стол, читала книгу; судя по
глазам, она не столько читала, сколько думала свои собственные мысли, которых не было
в книге.
Он обернулся. Перед ним стояла вся раскрасневшаяся
дочка смотрителя,
глаза ее видимо были заплаканы,
в руках она держала довольно толстый запечатанный конверт.
— Да у тебя новые очки, — сказала Лиза, — поздравляю тебя с покупкой, ты был без них как без
глаз. Дай-ка, попробую их на себе. Ведь я тоже близорука, настоящая папашина
дочка, — прибавила она, обращаясь к Сурмину, сняла с отца очки, надела на свой греческий носик и кокетливо провела ими по разным предметам
в комнате, не минуя и гостя.
«Это просто ненавистник женщин!» — решили хором тульские маменьки, не будучи
в состоянии иначе объяснить себе неудачу романической осады их
дочек, из которых каждая,
в глазах своей матери, была перлом красоты и невинности.
«Спихнули
дочку против воли, породниться со мной захотели! — думал он со злобой о стариках Хомутовых. — Тоже святошей прикидывается, а сама сохнет под кровлей законного мужа по любви к другому, чай, сбежала бы давно, кабы не страх да не стыд, который видно не весь потеряла… — продолжал он свои размышления уже по адресу своей жены. — Надо за нею
глаз да
глаз, недаром пословица молвится: „
в тихом омуте черти водятся“».
Старшего удалось убедить подождать еще месяц с платой за квартиру. Удалось упросить отсрочки и у прочих кредиторов. А тут еще подвернулся и другой урок. Фруктовщица, как называла за
глаза мать Гусынь Верочка, рекомендовала ее
в дом своих знакомых, где требовалось готовить маленькую
дочку. Дела бабушки и Верочки поправились сразу. Верочка ожила, повеселела. Ожила и бабушка. Теперь у нее была возможность приобретать лекарство от ревматизма и питаться не одним картофелем с хлебом.
— И что особенного
в этой девчонке! — читалось
в глазахмамаши золотушной
дочки, и взгляд ее перескакивал с последней на Зинаиду Владимировну, все продолжавшую сидеть с опущенными долу
глазами.