Неточные совпадения
С козою с барабанщицей
И не с простой шарманкою,
А с настоящей музыкой
Смотрели тут они.
Комедия не мудрая,
Однако и не глупая,
Хожалому, квартальному
Не
в бровь, а прямо
в глаз!
Шалаш полным-полнехонек.
Народ орешки щелкает,
А то два-три крестьянина
Словечком перекинутся —
Гляди, явилась водочка:
Посмотрят да попьют!
Хохочут, утешаются
И часто
в речь Петрушкину
Вставляют слово меткое,
Какого не придумаешь,
Хоть проглоти перо!
Но они сообразили это поздно и
в первое время, по примеру всех начальстволюбивых
народов, как нарочно совались ему на
глаза.
Под окном,
в толпе
народа, стоял Грушницкий, прижав лицо к стеклу и не спуская
глаз с своей богини; она, проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой.
Часто шалунья с черными
глазами, схвативши светлою ручкою своею пирожное и пледы, кидала
в народ.
Уставши, наконец, тянуться, выправляться,
С досадою Барбосу он сказал,
Который у воза хозяйского лежал:
«Не правда ль, надобно признаться,
Что
в городе у вас
Народ без толку и без
глаз?
Назвать его
в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что я был готов под виселицею
в глазах всего
народа и
в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию.
За ним так же торопливо и озабоченно шли другие видные члены «Союза русского
народа»: бывший парикмахер, теперь фабрикант «искусственных минеральных вод» Бабаев; мясник Коробов; ассенизатор Лялечкин; банщик Домогайлов; хозяин скорняжной мастерской Затиркин, непобедимый игрок
в шашки, человек плоскогрудый, плосколицый, с равнодушными
глазами.
— И
в революцию, когда
народ захочет ее сам, — выговорил Муромский, сильно подчеркнул последнее слово и, опустив
глаза, начал размазывать ложкой по тарелке рисовую кашу.
— Возьмем на прицел
глаза и ума такое происшествие: приходят к молодому царю некоторые простодушные люди и предлагают: ты бы, твое величество, выбрал из
народа людей поумнее для свободного разговора, как лучше устроить жизнь. А он им отвечает: это затея бессмысленная. А водочная торговля вся
в его руках. И — всякие налоги. Вот о чем надобно думать…
— Конечно, если это войдет
в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив
глаза. — Тут, я думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана на опасностях. Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из гребня — чем же мы причешемся? А нам, Варвара Кирилловна, причесаться надо, мы —
народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то знаю, до чего растрепан человек…
В стороне Исакиевской площади ухала и выла медь военного оркестра, туда поспешно шагали группы людей, проскакал отряд конных жандармов, бросалось
в глаза обилие полицейских
в белых мундирах, у Казанского собора толпился верноподданный
народ, Самгин подошел к одной группе послушать, что говорят, но полицейский офицер хотя и вежливо, однако решительно посоветовал...
Самгин сконфуженно вытер
глаза, ускорил шаг и свернул
в одну из улиц Кунавина, сплошь занятую публичными домами. Почти
в каждом окне, чередуясь с трехцветными полосами флагов, торчали полуодетые женщины, показывая голые плечи, груди, цинически перекликаясь из окна
в окно. И, кроме флагов, все
в улице было так обычно, как будто ничего не случилось, а царь и восторг
народа — сон.
—
Народ бьют. Там, — он деревянно протянул руку, показывая пальцем
в окно, — прохожему прямо
в глаза выстрелили. Невозможное дело.
— Интересуюсь понять намеренность студентов, которые убивают верных слуг царя, единственного защитника
народа, — говорил он пискливым, вздрагивающим голосом и жалобно, хотя, видимо, желал говорить гневно. Он мял
в руках туго накрахмаленный колпак, издавна пьяные
глаза его плавали
в желтых слезах, точно ягоды крыжовника
в патоке.
— Вот, например, англичане: студенты у них не бунтуют, и вообще они — живут без фантазии, не бредят, потому что у них — спорт. Мы на Западе плохое — хватаем, а хорошего — не видим. Для
народа нужно чаще устраивать религиозные процессии, крестные хода. Папизм — чем крепок? Именно — этими зрелищами, театральностью.
Народ постигает религию
глазом, через материальное. Поклонение богу
в духе проповедуется тысячу девятьсот лет, но мы видим, что пользы
в этом мало, только секты расплодились.
— Каждый
народ — воплощение неповторяемого духовного своеобразия! — кричал Маракуев, и
в его
глазах орехового цвета горел свирепый восторг. — Даже племена романской расы резко различны, каждое — обособленная психическая индивидуальность.
— Замечательный акустический феномен, — сообщил Климу какой-то очень любезный и женоподобный человек с красивыми
глазами. Самгин не верил, что пушка может отзываться на «музыку небесных сфер», но, настроенный благодушно, соблазнился и пошел слушать пушку. Ничего не услыхав
в ее холодной дыре, он почувствовал себя очень глупо и решил не подчиняться голосу
народа, восхвалявшему Орину Федосову, сказительницу древних былин Северного края.
— Картошка —
народ! — взвизгнул голосок мужика средних лет с
глазами совы, с круглым красным лицом
в рыжей щетине.
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи
народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод
в спине, под ложечкой — тоска!
Глаза,
глаза,
глаза, — говорила она, тыкая пальцем
в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
— Поручик гвардейской артиллерии, я —
в отставке, — поспешно сказал Муромский, нестерпимо блестящими
глазами окинув гостя. — Но,
в конце концов, воюет
народ, мужик. Надо идти с ним.
В безумие? Да, и
в безумие.
Обломов не знал, с какими
глазами покажется он к Ольге, что будет говорить она, что будет говорить он, и решился не ехать к ней
в среду, а отложить свидание до воскресенья, когда там много
народу бывает и им наедине говорить не удастся.
Он, вместо того чтоб рассуждать, вглядывается
в движение
народов, как будто оно перед
глазами.
В воскресенье он застал много
народу в парадной гостиной Татьяны Марковны. Все сияло там. Чехлы с мебели, обитой малиновым штофом, были сняты; фамильным портретам Яков протер мокрой тряпкой
глаза — и они смотрели острее, нежели
в будни. Полы натерли воском.
Когда эта громада, битком набитая
народом, нечистая, некрашеная,
в беспорядке, как наружном, так и внутреннем, тихо неслась мимо нас, мы стояли наверху и следили за ней
глазами.
Воля ваша, как кто ни расположен только забавляться, а, бродя
в чужом городе и
народе, не сможет отделаться от этих вопросов и закрыть
глаза на то, чего не видал у себя.
Множество возвращающегося с работы простого
народа толпилось на пристани, ожидая очереди попасть на паром, перевозивший на другую сторону, где первая кидалась
в глаза куча навозу, грязный берег, две-три грязные хижины, два-три тощие дерева и за всем этим — вспаханные поля.
Он стал искать
глазами начальство и, увидав невысокого худого человека с усами,
в офицерских погонах, ходившего позади
народа, обратился к нему...
Они говорили о несправедливости власти, о страданиях несчастных, о бедности
народа, но,
в сущности,
глаза их, смотревшие друг на друга под шумок разговора, не переставая спрашивали: «можешь любить меня?», и отвечали: «могу», и половое чувство, принимая самые неожиданные и радужные формы, влекло их друг к другу.
— Больше тысячи пошло на них, Митрий Федорович, — твердо опроверг Трифон Борисович, — бросали зря, а они подымали. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились. Сам я
в руках у вас тогда сумму видел — считать не считал, вы мне не давали, это справедливо, а на
глаз, помню, многим больше было, чем полторы тысячи… Куды полторы! Видывали и мы деньги, могим судить…
— Какой
народ! — говорил он
в сердцах. — Та к ходи, головой качай, все равно как дети.
Глаза есть — посмотри нету. Такие люди
в сопках живи не могу — скоро пропади.
На разъездах, переправах и
в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая
народ или вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда, у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль
в глаза.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему
в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие
в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на
народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных
глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает
в их харчевнях, — и мало ли что такое.
О царь!
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась
в объятья.
При блеске дня теперь, при всем
народеВ твоих
глазах, великий Берендей,
Готова я для жениха и речи
И ласки те сначала повторить.
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых. К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и смело, при
народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
Простой
народ еще менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных. Около сибирской границы слово «ссыльный» исчезает и заменяется словом «несчастный».
В глазах русского
народа судебный приговор не пятнает человека.
В Пермской губернии, по дороге
в Тобольск, крестьяне выставляют часто квас, молоко и хлеб
в маленьком окошке на случай, если «несчастный» будет тайком пробираться из Сибири.
Щель, сделавшаяся между партером и актерами, прикрытая сначала линючим ковром ламартиновского красноречия, делалась больше и больше; июньская кровь ее размыла, и тут-то раздраженному
народу поставили вопрос о президенте. Ответом на него вышел из щели, протирая заспанные
глаза, Людовик-Наполеон, забравший все
в руки, то есть и мещан, которые воображали по старой памяти, что он будет царствовать, а они — править.
На ту пору была там ярмарка:
народу высыпало по улицам столько, что
в глазах рябело.
А пароход быстро подвигался вперед, оставляя за собой пенившийся широкий след. На берегу попадались мужички, которые долго провожали
глазами удивительную машину.
В одном месте из маленькой прибрежной деревушки выскочил весь
народ, и мальчишки бежали по берегу, напрасно стараясь обогнать пароход. Чувствовалась уже близость города.
Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч хотел посмотреть, что делается
в богатых селах. Везде было то же уныние, как и
в Суслоне.
Народ потерял голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду мужики, — все равно работы нигде не было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда
глаза глядят, чтобы только не видеть голодавшие семьи.
Русский
народ называет зайца косым. Его
глаза, большие, темные навыкате, — не косы, это знает всякий; но, будучи пуглив и тороплив, не имея способности оглядываться, он набегает иногда прямо на охотника или на пенек, оторопев, круто бросается
в другую сторону и опять на что-нибудь набегает.
«
В заблиставших патриотизмом
глазах этого ребенка, — сказал он, — я прочел мнение всего русского
народа.
— Куды!
В одно мгновение. Человека кладут, и падает этакий широкий нож, по машине, гильотиной называется, тяжело, сильно… Голова отскочит так, что и
глазом не успеешь мигнуть. Приготовления тяжелы. Вот когда объявляют приговор, снаряжают, вяжут, на эшафот взводят, вот тут ужасно!
Народ сбегается, даже женщины, хоть там и не любят, чтобы женщины глядели.
А баушка Лукерья все откладывала серебро и бумажки и смотрела на господ такими жадными
глазами, точно хотела их съесть. Раз, когда к избе подкатил дорожный экипаж главного управляющего и из него вышел сам Карачунский, старуха ужасно переполошилась, куда ей поместить этого самого главного барина. Карачунский был вызван свидетелем
в качестве эксперта по делу Кишкина. Обе комнаты передней избы были набиты
народом, и Карачунский не знал, где ему сесть.
Зимой
народ оставался опять без работы и промышлял «около домашности», поэтому неожиданное счастье Мыльникова особенно бросалось всем
в глаза.
К весне солдат купил место у самого базара и начал строиться, а
в лавчонку посадил Домнушку, которая
в первое время не знала, куда ей девать
глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался
народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
— Вот этакие смиренные старцы и смущают
народ, — объяснил Груздев, указывая
глазами Мухину на смиренного Кирилла. — Спроси-ка его, зачем он
в Самосадку-то приехал?.. С твоим братцем Мосеем два сапога пара будут.
К вечеру
народу в кабаке набралось много, и она торговала с опухшими от слез
глазами.
— Бог его знает. Был
в Петербурге, говорят, а теперь совсем пропал. Приезжал с нею как-то
в Москву, да Илья Артамонович их на
глаза не приняли. Совестно, знаете, против своих, что с французинкой, — и не приняли. Крепкий
народ и опять дикий
в рассуждении любви, — дикий, суровый нрав у стариков.
То Арапов ругает на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов, с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век
в пассивной роли, — Арапов ругался яростно, с пеною у рта, с сжатыми кулаками и с искрами неумолимой мести
в глазах, наливавшихся кровью; то он ходит по целым дням, понурив голову, и только по временам у него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе
народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь
в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
По приезде к приходу, на крыльце и на паперти храма Павел увидал множество нищих, слепых, хромых, покрытых ранами; он поспешил раздать им все деньги, какие были при нем. Стоявший
в самой церкви
народ тоже кинулся ему
в глаза тем, что мужики все были
в серых армяках, а бабы —
в холщовых сарафанах, и все почти —
в лаптях, но лица у всех были умные и выразительные.