Неточные совпадения
Эти громадные отвалы и свалка верховика и перемывок, правильные квадраты глубоких выемок, где добывался золотоносный песок, бутара, приводимая
в движение паровой
машиной, новенькая контора на взгорье, а там,
в глубине, дымки старательских огней, кучи свежего хвороста и движущиеся тачки рабочих — все это было до того близкое, родное, кровное, что от немого восторга дух захватывало.
Старик обошел меховой корпус и повернул к пудлинговому, самому большому из всех;
в ближайшей половине, выступавшей внутрь двора глаголем, ослепительным жаром горели пудлинговые печи, середину корпуса занимал обжимочный молот, а
в глубине с лязгом и змеиным шипеньем работала катальная
машина.
В глубине прииска, где дорогу Панье загородила невысокая каменистая горка, виднелась довольно сложная золотопромывательная
машина; издали можно было разобрать только ряды стоек и перекладин, водяное колесо и крутой подъем, по которому подвозились на
машину пески.
Я отыскал Мухоедова
в глубине рельсовой катальной; он сидел на обрубке дерева и что-то записывал
в свою записную книжку; молодой рабочий с красным от огня лицом светил ему, держа
в руке целый пук зажженной лучины; я долго не мог оглядеться
в окружавшей темноте, из которой постепенно выделялись остовы катальных
машин, темные закоптелые стены и высокая железная крыша с просвечивавшими отверстиями.
И
в ту самую ночь, когда пароход шлепал колесами по спокойному морю, дробясь
в мрачной зыбучей
глубине своими огнями, когда часовые, опершись на ружья, дремали
в проходах трюма и фонари, слегка вздрагивая от ударов никогда не засыпавшей
машины, разливали свой тусклый, задумчивый свет
в железном коридоре и за решетками… когда на нарах рядами лежали серые неподвижные фигуры спавших арестантов, — там, за этими решетками, совершалась безмолвная драма.
Я часто потом думал над этим «не надо» и до сих пор не могу понять той удивительной силы, которая
в нем заключена и которую я чувствую. Она не
в самом слове, бессмысленном и пустом; она где-то
в неизвестной мне и недоступной
глубине Машиной души. Она знает что-то. Да, она знает, но не может или не хочет сказать. Потом я много раз добивался от Маши объяснения этого «не надо», и она не могла объяснить.
Мы измерили землю, солнце, звезды, морские
глубины, лезем
в глубь земли за золотом, отыскали реки и горы на луне, открываем новые звезды и знаем их величину, засыпаем пропасти, строим хитрые
машины; что ни день, то всё новые и новые выдумки. Чего мы только не умеем! Чего не можем! Но чего-то, и самого важного, все-таки не хватает нам. Чего именно, мы и сами не знаем. Мы похожи на маленького ребенка: он чувствует, что ему нехорошо, а почему нехорошо — он не знает.
Был уже поздний час и луна стояла полунощно, когда Я покинул дом Магнуса и приказал шоферу ехать по Номентанской дороге: Я боялся, что Мое великое спокойствие ускользнет от Меня, и хотел настичь его
в глубине Кампаньи. Но быстрое движение разгоняло тишину, и Я оставил
машину. Она сразу заснула
в лунном свете, над своей черной тенью она стала как большой серый камень над дорогой, еще раз блеснула на Меня чем-то и претворилась
в невидимое. Остался только Я с Моей тенью.