Неточные совпадения
Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее, как темная пасть; оно было все окинуто
тенью, и чуть-чуть мелькали
в черной
глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перилы, пошатнувшаяся беседка, дуплистый дряхлый ствол ивы, седой чапыжник, [Чапыжник — «мелкий кривой дрянной лес, кустами поросший от корней».
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся
в глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял
в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Один только старый дом стоял
в глубине двора, как бельмо
в глазу, мрачный, почти всегда
в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились
в окна.
Она показалась Привалову и выше и полнее. Но лицо оставалось таким же, с оттенком той строгой красоты, которая смягчалась только бахаревской улыбкой. Серые глаза смотрели мягче и немного грустно, точно
в их
глубине залегла какая-то
тень. Держала она себя по-прежнему просто, по-дружески, с той откровенностью, какая обезоруживает всякий дурной помысел, всякое дурное желание.
Я любил рисовать, ограничиваясь рабским копированием, но теперь мне страстно хотелось передать эту картину вот так же просто; с ровной темнотой этих крыш, кольями плетня, врезавшимися
в посветлевшее от месяца небо, со всей
глубиной влажных
теней,
в которых чувствуется так много утонувших во тьме предметов, чувствуется даже недавно выпавший дождь…
Тут не только не было и
тени чьей-либо «злой воли», но даже самая причина несчастия скрыта где-то
в глубине таинственных и сложных процессов жизни.
Выбор мест бывает различен не только по времени года, но и по времени дня. Весною, пока вода еще несколько мутна, рыба бродит зря, как говорят охотники, и клюет везде на всех
глубинах, ибо берега рек еще не определились, не заросли по местам густою осокой, аиром или камышом; еще не поднялись со дна водяные травы, не всплыли лопухи; береговые деревья и кусты не оделись листьями, не покрыли прозрачные воды
тенью зеленого навеса, маня рыбу пищею во всякое время и прохладою
в полдень.
Уженье около полдён, о котором я обещал сказать особо,
в жаркие летние дни производится
в таких местах, где густая
тень покрывает воду, как-то: под мостами, плотами, нависшим берегом, толстыми пнями и корягами, нередко торчащими
в воде, под густым навесом трав, расстилающихся иногда над значительною
глубиною.
Дюрок, осмотревшись, направился к одноэтажному флигелю
в глубине двора. Мы вошли под
тень навеса, к трем окнам с белыми занавесками. Огромная рука приподняла занавеску, и я увидел толстый, как у быка, глаз, расширивший сонные веки свои при виде двух чужих.
С антресолей Шульца, если сидеть
в глубине комнат, не видно было черты горизонта, и потом, когда загорается зимою над Петербургом такая янтарно-огненная заря, отсюда не видать
теней, которые туманными рубцами начинают врезываться снизу поперек янтарной зари и задвигают, словно гигантскими заставками, эту гигантскую дверь на усыпающее небо.
Площадка для крокета.
В глубине направо дом с большою террасой, налево видно озеро,
в котором, отражаясь, сверкает солнце. Цветники. Полдень. Жарко. Сбоку площадки,
в тени старой липы, сидят на скамье Аркадина, Дорн и Маша. У Дорна на коленях раскрытая книга.
Сад. Большие, старые липы.
В глубине, под ними, белая солдатская палатка. Направо, под деревьями, широкий диван из дерна, перед ним стол. Налево,
в тени лип, длинный стол, накрытый к завтраку. Кипит небольшой самовар. Вокруг стола плетеные стулья и кресла. Аграфена варит кофе. Под деревом стоит Конь, куря трубку, перед ним Пологий.
— Иуда, — сказал Иисус и молнией своего взора осветил ту чудовищную груду насторожившихся
теней, что была душой Искариота, — но
в бездонную
глубину ее не мог проникнуть. — Иуда! Целованием ли предаешь сына человеческого?
Спрашивая, он не смотрел на Толпенникова, и взгляд его, усталый и беспредметный, был устремлен куда-то
в глубину длинного коридора, где мелькали у светлых дверей темные
тени, шуршали по камню ногами, поднимая еле заметную пыль, и болтали.
Был уже поздний час и луна стояла полунощно, когда Я покинул дом Магнуса и приказал шоферу ехать по Номентанской дороге: Я боялся, что Мое великое спокойствие ускользнет от Меня, и хотел настичь его
в глубине Кампаньи. Но быстрое движение разгоняло тишину, и Я оставил машину. Она сразу заснула
в лунном свете, над своей черной
тенью она стала как большой серый камень над дорогой, еще раз блеснула на Меня чем-то и претворилась
в невидимое. Остался только Я с Моей
тенью.
Жизнь вдруг стала для него страшна. Зашевелились
в ней тяжелые, жуткие вопросы…
В последнее время он с каждым годом относился к ней все легче. Обходил ее противоречия, закрывал глаза на
глубины. Еще немного — и жизнь стала бы простою и ровною, как летняя накатанная дорога. И вот вдруг эта смерть Варвары Васильевны… Вместе с ее
тенью перед ним встали полузабытые
тени прошлого. Встали близкие, молодые лица. Гордые и суровые, все они погибли так или иначе — не отступили перед жизнью, не примирились с нею.
О. Василий медленно выпрямился и с тем же строгим и бесстрастным лицом, не взглянув на Настю, пошел к себе. Шел он медленно и спокойно, тяжелым и мертвым шагом глубокой думы, и тьма разбегалась перед ним, длинными
тенями забегала сзади и лукаво кралась по пятам. Лицо его ярко белело под светом лампы, и глаза пристально смотрели вперед, далеко вперед,
в самую
глубину бездонного пространства, — пока медленно и тяжело переступали ноги.
Но поп приходил, продрогнувший, но веселый, и снова от устья печки
в самую
глубину темной церкви уходила багрово-красная полоса, и по ней тянулась черная тающая
тень.
В глубину прошлого уходила вереница их раскрашенных и бледных лиц, и мелькали среди них усатые мужские физиономии, бутылки пива и недопитые стаканы, и
в каком-то чаду кружились, танцуя, освещенные
тени, и назойливо бренчал рояль, выбрасывая тоскливые, назойливые звуки польки.