Неточные совпадения
А день сегодня праздничный,
Куда пропал народ?..»
Идут селом — на улице
Одни
ребята малые,
В домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки на замок.
— Ну — ладно, — она встала. — Чем я тебя кормить буду?
В доме — ничего нету, взять негде.
Ребята тоже голодные. Целые сутки на холоде. Деньги свои я все прокормила. И Настенка. Ты бы дал денег…
Во время своих побывок
дома он входил
в подробности ее жизни, помогал ей
в работах и не прерывал сношений с бывшими товарищами, крестьянскими
ребятами; курил с ними тютюн
в собачьей ножке, бился на кулачки и толковал им, как они все обмануты и как им надо выпрастываться из того обмана,
в котором их держат.
Она решается не видеть и удаляется
в гостиную. Из залы доносятся звуки кадрили на мотив «Шли наши
ребята»; около матушки сменяются дамы одна за другой и поздравляют ее с успехами дочери. Попадаются и совсем незнакомые, которые тоже говорят о сестрице. Чтоб не слышать пересудов и не сделать какой-нибудь истории, матушка вынуждена беспрерывно переходить с места на место. Хозяйка
дома даже сочла нужным извиниться перед нею.
Я помню его, когда еще пустыри окружали только что выстроенный цирк. Здесь когда-то по ночам «всякое бывало». А днем
ребята пускали бумажные змеи и непременно с трещотками. При воспоминании мне чудится звук трещотки. Невольно вскидываю глаза
в поисках змея с трещоткой. А надо мной выплывают один за другим три аэроплана и скрываются за
Домом крестьянина на Трубной площади.
— А ты почем знаешь?
Ребята, что ли, говорили? — смеясь, продолжала Давыдовская. — Нет, брат Митюша, люди говорят: кто верит жене
в доме, а лошади
в поле, тот дурак.
Вот у десятника Архипова было
в дому восемь дойных коров, а теперича не осталось ни шерстинки, а
ребят куча.
Дома одни лишь
ребятаДа здоровенные псы,
Гуси кричат, поросята
Тычут
в корыто носы…
Пойдут
ребята опять на сход, потолкуют-потолкуют, да и разойдутся по
домам, а часика через два, смотришь, сотский и несет тебе за подожданье по гривне с души, а как
в волости-то душ тысячи четыре, так и выйдет рублев четыреста, а где и больше… Ну, и едешь домой веселее.
Если б большая часть этого потомства не была
в постоянной отлучке из
дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три такие избы; но с Прохорычем живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые
ребята, и весь этот люд он содержит
в ежовых рукавицах.
От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к
дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью
в общении, она показывалась на улице, —
ребята бросали
в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали.
Все эти доводы и увещания были слишком избиты, чтобы убедить кого-нибудь, и Алена Евстратьевна переходила
в другой тон: она начинала расхваливать братца Гордея Евстратыча, как только умела, а потом разливалась
в жалобах на неполадки
в брагинском
дому — как рассорились снохи из-за подарков Гордея Евстратыча, как балуются
ребята на прииске, хотя Татьяна Власьевна и стоит за них горой; как сохнет и тает Нюша; как все отступились от брагинской семьи.
— А уж как, говорят, старший-то сын Глеба Савиновича на его, на Гришку-то, серчает… то-то бы ты послушал, как наши
ребята сказывали: как увидал, говорят, как разорено
в доме-то — сказывают, все, вишь, пустехонько, — так, говорят, и взлютовался!
— Нет, вишь ты, пришли это они с нашими
ребятами… те остались
дома, а эти
в Сосновку пришли; они все рассказали…
А просить на чай не стыдились даже почтенные старики, имевшие
в Макарихе собственные
дома, и было досадно и стыдно, когда
ребята гурьбой поздравляли какое-нибудь ничтожество с первоначатием или окончанием и, получив от него гривенник, униженно благодарили.
Горецкий. С шести лет надо было
в дом что-нибудь тащить, голодных
ребят кормить.
—
В трех местах зажигали, да злодеи-то наши все тушат. Загорелся было порядком
дом Ивана Архиповича Сезёмова; да и тот мы с
ребятами, по твоему приказу, отстояли.
— Да откуда мне ее припасти? Припасать его дело. Что припасет, то и сберегу; а мне где припасать. Одна
в доме;
ребят да скотину впору опекать.
— Ах ты, Катерина Ильвовна! — говорил он, обнимая ее при входе на ступени этапного
дома. — Супротив этой женщины,
ребята,
в целом свете другой такой нет.
— А, опять у меня на плотине отдыхать задумал? Видишь ты, какую себе моду завел. Погоди, поставлю на тот год «фигуру» (крест), так небойсь, не станешь по дороге, как
в заезжий
дом, на мою плотину заезжать… Э, а что ж это он так шумит, как змеек с трещоткой, что
ребята запускают
в городе? Надо, видно, опять за явором притаиться да посмотреть.
Лаптев. Да ведь уже не первый раз! Все равно — и раньше грешила, грех — на мне!
Ребятам, ей-богу, кушать охота! Тебе же
в доме этом за труд твой принадлежит больше, чем хозяевам.
В пятницу, накануне Рождества, Сашка играл с
ребятами, пока они не разошлись по
домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них.
В бедных
домах ребят-то больше любят, потому что от них работы ждут».
И
в воскресенье не шел
в трактир, как обычно, а с сосредоточенным и торжественным лицом сидел около своего
дома на лавочке или журавлиным шагом прохаживался по Стрелецкой и смотрел, как играют
ребята.
— Где шли, где на товарном поезде ехали… Очень было весело. Здесь раздобыли работы, — кто по статистике, кто уроков. Живем все вместе, — целый, брат,
дом нанимаем. За три рубля
в месяц. Вот увидишь, славные подобрались
ребята.
Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все
ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? —
В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать оставила его
дома.
Ребята ушли
в школу. Отец еще с утра уехал
в лес, мать ушла на поденную работу. Остались
в избе Филипок да бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел
в школу.
Сергей Андреевич подошел к стоявшему против церкви ветхому домику. Из-под обросшей мохом тесовой крыши словно исподлобья смотрели на церковь пять маленьких окон. Вокруг
дома теснились старые березы. У церковной ограды сын Сергея Андреевича гимназист Володя играл
в городки с деревенскими
ребятами.
Так как
в доме жило несколько медицинских студентов, между которыми бывали
ребята веселые и шаловливые, то один из них пообещал раз Гиезию «показать сердце грешника».
— Вы мало знаете нашу жизнь. Ничего
в ней веселого нету. Все время от всех зависишь, — раб какой-то. Сегодня на работе, а завтра сокращение, завтра не потрафил мастеру, шепнули из полиции, — и ступай за ворота. А
дома ребята есть просят… Унижают эти страдания, подлецом делают человека…
Десятский не ведет их к помещику, у которого, кроме своих десяти комнат
в доме, есть еще десятки помещений и
в конторе, и
в кучерской, и
в прачечной, и
в белой и
в черной людской, и
в других заведениях; ни к священнику или дьякону, торговцу, у которых хоть и небольшие
дома, но все-таки есть некоторый простор, а к тому крестьянину, у которого вся семья: жена, снохи, девки, большие и малые
ребята, все
в одной семи-восьми-десятиаршинной горнице.
— Мещанство разводишь, товарищ Буераков. А еще
в партии состоял. Жена из
дому уходит, — подумаешь! А ты —
дома. Вот и посиди заместо ее, пригляди за
ребятами. Новое, брат, дело. Ты по-старому брось глядеть.
Пионеры, — и эта тонконогая мелкота
в красных галстучках была втянута
в кипящий котел общей работы.
Ребята, под руководством пионервожатых, являлись на
дом к прогульщикам, торчали у «черных касс», специально устроенных для прогульщиков, дразнили и высмеивали их; мастерили кладбища для лодырей и рвачей: вдруг
в столовке — картонные могилы, а на них кресты с надписями...
Хотелось домой идти одной, но пришлось идти с
ребятами, и по дороге спорила, что-то доказывала, горячилась. А потом,
дома, было на душе очень грустно, и даже немножко поплакала
в подушку, когда все
в квартире заснули. Должно быть, чтобы быть великим шарлатаном, нужно иметь
в душе великую грусть.
Резинкин. Потихоньку, потихоньку… сперва начнем даровой подводой, а там дойдем до каменного
дома в три этажа. Тут,
в первой деревне, объявлю: я, дескать, письмоводитель станового.
В одно мгновение ока все селение переполошилось, точно губернатор приехал… Мужики и бабы, старики и
ребята сбегаются смотреть на меня; все стоят передо мною без шапок. «А где ж староста и десятские?» — кричу я грозно.
Ведерников, Лелька и Юрка работали
в большом селе Одинцовке. Широкая улица упиралась
в два высокие кирпичные столба с колонками, меж них когда-то были ворота. За столбами широкий двор и просторный барский
дом, — раньше господ Одинцовых. Мебель из
дома мужики давно уже разобрали по своим дворам,
дом не знали к чему приспособить, и он стоял пустой; но его на случай оберегали, окна были заботливо забиты досками.
В антресолях этого
дома поселились наши
ребята.
Когда подошли к пятому, последнему, двору и
ребята вошли
в дом, я вошел за ними.
Из Гущина я поехал
в деревню Гневышево, из которой дня два тому назад приходили крестьяне, прося о помощи. Деревня эта состоит, так же как и Губаревка, из 10 дворов. На десять дворов здесь четыре лошади и четыре коровы; овец почти нет; все
дома так стары и плохи, что едва стоят. Все бедны и все умоляют помочь им. «Хоть бы мало-мальски
ребята отдыхали», — говорят бабы. «А то просят папки (хлеба), а дать не́чего, так и заснет не ужинаючи».
Завхоз
дома отдыха с удовольствием предоставил
ребятам кувшины и бидоны, — за ненадобностью, они без дела громоздились
в кладовых, —
дом отдыха имел великолепную питьевую воду, и не нужно было посылать за нею водовоза.