Неточные совпадения
Небольшой кусок хлеба, проглоченный ею, произвел только боль
в желудке, отвыкшем от
пищи, и она оставалась часто без движения по нескольку минут на одном месте.
Ел Никодим Иванович много, некрасиво и, должно быть, зная это, старался есть незаметно, глотал
пищу быстро, не разжевывая ее. А
желудок у него был плохой, писатель страдал икотой; наглотавшись, он сконфуженно мигал и прикрывал рот ладонью, затем, сунув нос
в рукав, покашливая, отходил к окну, становился спиною ко всем и тайно потирал живот.
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса куском хлеба, отправил
в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно было думать, что
пища, попадая
в его
желудок, тотчас же переваривается
в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки
в карманы брюк, он говорил...
Только железные
желудки англичан могут безнаказанно придерживаться европейского режима
в пище и своих привычек.
Уж некоторые,
в том числе и я, начинаем жаловаться на расстройство
желудка от этой монашеской
пищи.
Он преимущественно питаетея травой, но изредка глотает и насекомых;
пища переваривается у него не
в зобу, а
в желудке; пух на теле имеет редкий, розовый и такого же цвета пушистые корни всех перьев; голова, шея, нос, ноги и весь склад стрепета — чисто куриный.
Дрофа имеет
желудок, и
пища переваривается
в нем, а не
в зобу.
Дай
желудку настоящую
пищу, и все тотчас придет
в порядок.
Дела наши шли нехорошо. Я еле находил возможность заработать рубль-полтора
в неделю, и, разумеется, этого было менее чем мало двоим. Сборы Шакро не делали экономии
в пище. Его
желудок был маленькою пропастью, поглощавшей всё без разбора — виноград, дыни, солёную рыбу, хлеб, сушёные фрукты, — и от времени она как бы всё увеличивалась
в объёме и всё больше требовала жертв.
Все сделается сухо, бело, чисто и опрятно; бесчисленные зверьковые и звериные следы, всяких форм и размеров, показывают, что и звери обрадовались снегу, что они прыгали, играли большую часть долгой ночи, валялись по снегу, отдыхали на нем
в разных положениях и потом, после отдыха, снова начинали сначала необыкновенно сильными скачками свою неугомонную беготню, которая, наконец, получала уже особенную цель — доставление
пищи проголодавшемуся
желудку.
Ученые,
в крайнем развитии своем, заняли
в обществе место второго
желудка животных, жующих жвачку:
в него никогда не попадает свежая
пища — одна пережеванная, такая, которую жуют из удовольствия жевать.
Каждый день, каждая лекция несли с собою новые для меня «открытия»: я был поражен, узнав, что мясо, то самое мясо, которое я ем
в виде бифштекса и котлет, и есть те таинственные «мускулы», которые мне представлялись
в виде каких-то клубков сероватых нитей; я раньше думал, что из
желудка твердая
пища идет
в кишки, а жидкая —
в почки; мне казалось, что грудь при дыхании расширяется оттого, что
в нее какою-то непонятною силою вводится воздух; я знал о законах сохранения материи и энергии, но
в душе совершенно не верил
в них.
В нашей тюрьме часы для употребления
пищи распределены так: утром мы получаем горячую воду и хлеб,
в двенадцать часов дня нам дают обедать, а
в шесть вечера вместе с горячей водой дают и ужин: что-нибудь простое, неприхотливое, но достаточно вкусное и здоровое. Правда,
пища в общем несколько однообразна, но это и к лучшему, так как, не останавливая внимания нашего на суетных попытках угодить
желудку, тем самым освобождают дух наш для возвышенных занятий.