Неточные совпадения
А на Остапа уже наскочило вдруг шестеро; но не
в добрый час, видно, наскочило: с одного полетела голова, другой перевернулся, отступивши; угодило
копьем в ребро третьего; четвертый был поотважней, уклонился головой от пули, и попала
в конскую грудь горячая пуля, — вздыбился бешеный конь, грянулся о
землю и задавил под собою всадника.
На опушке лиственного леса, что около болота, староверы часто находили неглубоко
в земле бусы, серьги, браслеты, пуговицы, стрелы,
копья и человеческие кости. Я осмотрел это место и нашел следы жилищ. На старинных морских картах при устье Амагу показаны многочисленные туземные юрты. Старик рассказывал мне, что лет 30 назад здесь действительно жило много удэгейцев, но все они погибли от оспы.
В 1870 году, по словам Боголюбского, на берегу моря, около реки Амагу, жило много туземцев.
На Сахалине я застал разговор о новом проектированном округе; говорили о нем, как о
земле Ханаанской, потому что на плане через весь этот округ вдоль реки Пороная лежала дорога на юг; и предполагалось, что
в новый округ будут переведены каторжники, живущие теперь
в Дуэ и
в Воеводской тюрьме, что после переселения останется одно только воспоминание об этих ужасных местах, что угольные
копи отойдут от общества «Сахалин», которое давно уже нарушило контракт, и добыча угля будет производиться уже не каторжными, а поселенцами на артельных началах.
Богатыря там остов целый
С его поверженным конем
Лежит недвижный;
копья, стрелы
В сырую
землю вонзены,
И мирный плющ их обвивает…
Скосив на нее черные глаза, Кострома рассказывает про охотника Калинина, седенького старичка с хитрыми глазами, человека дурной славы, знакомого всей слободе. Он недавно помер, но его не зарыли
в песке кладбища, а поставили гроб поверх
земли,
в стороне от других могил. Гроб — черный, на высоких ножках, крышка его расписана белой краской, — изображены крест,
копье, трость и две кости.
Деревья садов накрыли и опутали дома тёмными сетями; город казался огромным человеком: пойманный и связанный, полуживой, полумёртвый, лежит он, крепко прижат к
земле, тесно сдвинув ноги, раскинув длинные руки, вместо головы у него — монастырь, а тонкая, высокая колокольня Николы — точно обломок
копья в его груди.
— Вот, говорит,
копили вы, дедушка, деньги,
копили, а — что купили? И начнёт учить, и начнёт, братец ты мой! А я — слушаю. Иной раз пошутишь, скажешь ему: дурачок недоделанный, ведь это я тебя ради жадовал, чтоб тебе не пачкаться, чистеньким вперёд к людям доползти, это я под твои детские ножки
в грязь-жадность лёг! А он — вам бы, говорит, спросить меня сначала, хочу ли я этого. Да ведь тебя, говорю, и не было ещё на земле-то, как уж я во всём грешен был, о тебе заботясь. Сердится он у меня, фыркает.
Князь Ингварь, князь Всеволод!
И вас Мы зовем для дальнего похода,
Трое ведь Мстиславичей у нас,
Шестокрыльцев княжеского рода!
Не
в бою ли вы себе честном
Города и волости достали?
Где же ваш отеческий шелом,
Верный щит,
копье из ляшской стали?
Чтоб ворота Полю запереть,
Вашим стрелам время зазвенеть
За Русскую
землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
Вы, князья Мстислав и буй Роман!
Мчит ваш ум на подвиг мысль живая,
И несетесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу
в буйстве одолеть желая.
Вся
в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский блещет,
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся
земля от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив
копья, пали на траву
И склонили буйную главу
Под мечи булатные и стяги.
Она о четырех углах, сто шагов по сторонам, три
копья в высоту, ее средина — на двенадцати золотых колоннах
в толщину человека на вершине ее голубой купол, вся она из черных, желтых, голубых полос шелка, пятьсот красных шнуров прикрепили ее к
земле, чтобы она не поднялась
в небо, четыре серебряных орла по углам ее, а под куполом,
в середине палатки, на возвышении, — пятый, сам непобедимый Тимур-Гуруган, царь царей.
Про то разговорились, как живется-можется русскому человеку на нашей привольной
земле. Михайло Васильич, дальше губернского города сроду нигде не бывавший, жаловался, что
в лесах за Волгой
земли холодные, неродимые, пашни и покосы скудные, хлебные недороды частые, по словам его выходило, что крестьянину-заволжанину житье не житье, а одна тяга; не то чтобы деньги
копить, подати исправно нечем платить.
Копье его вонзилось
в бок железного рыцаря; Григорий, переломив
копье, оставил острие его
в ране. Доннершварц зашатался, тихо вымолвил свою любимую поговорку и, свалившись с лошади, рухнул на
землю.
То было
в тех сечах,
в тех битвах,
Но битвы такой и не слыхано!
От утра до вечера,
От вечера до́ света
Летают стрелы каленые,
Гремят мечи о шеломы,
Трещат харалужные
копьяВ поле незнаемом
Среди
земли Половецкия.
Черна
земля под копытами
Костьми была посеяна,
Полита была кровию,
И по Русской
земле взошло бедой!..
Копье вонзилось
в бок железного рыцаря; Григорий, переломив
копье, оставил острие его
в ране. Доннершварц зашатался, тихо вымолвил свою любимую поговорку и, свалившись с лошади, рухнул на
землю.
Недавно мне привелось побывать
в соляных
копях в Галиции. Оттуда, когда выйдешь на
землю, представляются два места для отдыха и подкрепления: можно идти позавтракать при буфете на железнодорожной станции, а можно то же самое сделать и
в ближайшей «старой корчме».
В корчме укромнее, проще и теплее, чем на станции.